На плоту через океан - Вильям (Уильям) Виллис (Уиллис)

Мне казалось, что струя воздуха коснулась моего лица. Подул легкий бриз. Все вокруг меня посветлело и дышало надеждой.

Так я плыл около получаса, надеясь, что ветер будет крепчать. Но вскоре бриз прекратился и опять все замерло.

Снова смертельная тревога... Где же ветер? Приди, ветер!

Паруса совсем обвисли. Какое печальное зрелище! Блоки стонали, рея раскачивалась из стороны в сторону. Но вот опять потянул слабый бриз, и, по мере того как паруса заполнялись ветром, оснастка стала натягиваться. Пять или десять минут затаив дыхание я присматривался к парусам, надеясь, что ветер усилится. Напрасно, опять штиль. Я уселся на палубе, ожидая и все еще надеясь.

Пока я сидел, позади плота образовались шквалы; черные столбы приближались к плоту. При малейшем дуновении мое сердце лихорадочно билось. Однако весь долгий день плот пролежал в штиле. Солнце опустилось в черные тучи.

Ночь была темной, лишь кое-где в порывах туч мерцали звезды. Южный Крест старался пробиться сквозь мглу.

Наконец поднялся устойчивый бриз. Я боялся поверить своему счастью. Океан опять стал приветливым, как старый друг. Я обошел весь плот, пробуя рукой канаты. Все они крепко натянулись. Небо освобождалось от туч. Луна опустилась к самому утлегарю и уселась на него, как лихой наездник. Я запел песню, которой научился, еще плавая мальчишкой на британском паруснике:

Вокруг света нам плыть суждено,

Встретить бурю матрос готов.

Обогнули мыс Горн давно —

Это старый путь моряков.

Я продолжал петь, выкрикивая давно знакомые слова. Казалось, звезды спрашивали меня: "Что это ты так волнуешься? Неужели не можешь вытерпеть несколько дней штиля? Будь ко всему готов, раз уж ты затеял такую игру".

Ветер дул непрерывно, и я надеялся, что уже выбрался из полосы шквалов и мертвых штилей. Но мне было известно, что в это время года нельзя ожидать длительного устойчивого ветра. Впереди еще будут шквалы, штили и грозы...

Мне необходим был ветер, чтобы плыть как можно быстрее, ибо бальзовые бревна пропитались водой. Мой плот медленно тонул.

Глава XXV. Упал с лестницы

С тех пор как во время шторма был в клочья разорван парус, мне пришлось несколько раз спускать грот, чтобы скреплять расходившиеся под напором ветра швы. 8 сентября перед заходом солнца я заметил новый разрыв в гроте. Плот шел левым галсом, держа курс на юго-запад. Лучи заходящего солнца пробились сквозь облака, и на огненно-красном фоне неба светилась дыра в парусе. Разрыв находился на самом верху, почти у реи, и был около шести дюймов в длину. Мне следовало бы немедленно спустить парус и починить его, но я падал от усталости. Резкое, прерывистое хлопание паруса о мачту заставило меня очнуться.

Плот шел по ветру, и грот, казалось, вот-вот разорвется в клочья. Убрав бизань, я привязал штурвал, ослабил брас и ринулся на нос. Разрыв был у первого поперечного шва, футах в восьми над палубой. Спустив рею, я закрепил ее, потом поставил кливер и зарифленную бизань. Как обычно, при такой постановке парусов плот хорошо слушался руля и держался заданного курса. Я приподнял шверты и решил немного вздремнуть.

Как только рассвело, я позавтракал и принялся за работу. Я уселся между стойками мачты, наклонившись над парусом. Плот качало во все стороны, волны то и дело перекатывались через него, обдавая меня мириадами брызг. В таких условиях приходилось шить чрезвычайно осторожно, чтобы не поранить лицо иглой, когда ветер вырывал полотнище у меня из рук. Незадолго до полудня я закончил шитье, но астрономических наблюдений не делал, так как небо было затянуто тучами. Нужно было как можно скорей поднять парус и снова двинуться в путь. Проверяя оснастку, я сразу же заметил, что один из блоков неисправен. Тогда я повесил его через плечо, чтобы руки были свободны, и, засунув за пояс нож, стал взбираться вверх по вантам. Ванты сильно раскачивались, и мне стоило неимоверного труда подняться на верхушку мачты. Сделав все необходимое, я начал спускаться вниз, захватив с собой блок. Я находился уже на середине вантов и цеплялся изо всех сил, чтобы не сорваться вниз. Наконец я сбросил блок на палубу. Ветер яростно мотал меня из стороны в сторону, и висевший через плечо драек больно колотил меня. Я судорожно цеплялся за ванты.

Руки начали сдавать. Тогда я крепко обхватил ванты руками и ногами, решив дождаться, пока качка утихнет и можно будет спуститься на палубу. Между тем качка все усиливалась. Мне казалось, что руки вот-вот переломятся в локтях, а ноги соскользнут с перекладины. Собравшись с силами, я снова стал спускаться.

Мне пришлось опять сделать передышку и уцепиться за ванты, но порыв ветра оторвал меня, и я едва успел ухватиться за боковые канаты. Но вот меня снова оторвало, и я упал на палубу с высоты десяти футов. Падая, я зацепился ногой за лебедку, под которой спала Микки, и меня отбросило в сторону; я сильно ударился головой о толстую мангровую доску, валявшуюся на палубе, и потерял сознание.

Когда я пришел в себя, была уже ночь. Я долго прислушивался к реву и плеску волн, разбивавшихся о бревна. Меня окатывало волнами, и я промок до нитки. Я дрожал от холода. Небо было усеяно звездами. Всходила луна. Я видел, как надувался кливер.

При падении я поранил голову, и меня тошнило. Я чувствовал, что не в состоянии двигаться. На привязи рядом со мной сидела Микки, неподвижная, как статуя; взгляд ее был устремлен на океан. У меня снова потемнело в глазах.

Когда я пришел в себя, я не мог отчетливо себе представить, что со мной произошло. Но все же я сознавал, что нахожусь на плоту, который несется в темноте под шум волн. Я почувствовал, что насквозь промок. На одно мгновение мне почудилось, что я стою на баке большого корабля и волны перекатываются через нос судна. По временам я сознавал, что плот идет только под одним кливером...

Когда я проснулся, солнце невыносимо пекло мне голову. Мало-помалу я начал приходить в себя. Был полдень. Солнце стояло прямо над головой. Только теперь я осознал происшедшее и почувствовал резкую боль в плечах, шее и голове; казалось, меня жестоко избили. Все тело онемело.

Судя по солнцу, плот все еще шел по курсу. Вокруг меня все было тихо. Рея и парус — в том же положении, в каком я их оставил, но парус сильно намок и местами обвис. Я приподнялся и сел. Икки, наблюдавший за мной из клетки, издал слабый крик. Микки спала. Веревка, которой она была привязана, замоталась вокруг лебедки, и кошка не могла ни на дюйм сдвинуться с места.

С трудом я поднялся на ноги и потащился на корму. Голова у меня отяжелела, кое-как я добрался до бидона с водой, стоявшего около каюты, снял с гвоздя черпак и напился. Я подумал о том, что еще никогда в жизни не терял сознания от удара.