1939: последние недели мира. - Игорь Овсяный

Спасая честь мундира, Чиано в беседе с Лореном не подает вида, что ему неизвестны германские предложения. Он решает установить контакт с Галифаксом по телефону. Английский лорд не скрывает своей радости в связи с этим. «Разговор с обеих сторон отмечен большой сердечностью», – записывает Чиано.

Итальянский МИД поручает Аттолико запросить у Риббентропа информацию о положении дел. Тот сообщает: вряд ли можно рассчитывать на мирный исход; что касается Гендерсона, то он отправился в Лондон только для того, чтобы сообщить свое собственное мнение. Зная о подлинной цели срочной поездки Гендерсона в британскую столицу, Чиано возмущен. «Можно ли быть большим негодяем, чем Риббентроп?» – отмечает он в своем дневнике.

Наблюдая за развитием событий, перечитывая телеграммы и многочисленные статьи из иностранной прессы, нередко глубоко задевавшие его самолюбие, «дуче» нервничал. 30 августа у него складывается убеждение, что нацистский рейх осуществит удар на следующий день. Чем обернется для Италии и для него лично позиция нейтралитета? «Не имея возможности вступить в войну, – отмечает в дневнике 30 августа Чиано, – он принимает все необходимые меры, чтобы в случае мирного разрешения вопроса иметь возможность сказать, что он сделал бы это». Производится призыв резервистов, устанавливается затемнение, закрываются некоторые учреждения. Многих из близких к «высшему эшелону» в Риме эти мероприятия тревожат: не воспримут ли их всерьез и не станет ли Италия объектом неожиданного удара западных держав? Категорически высказывается против войны и союза с Германией итальянский народ.

«Неприятное пробуждение, – записывает Чиано 31 августа. – Аттолико телеграфирует около 9 часов утра, что положение безнадежно, война начнется через несколько часов, если не случится что-либо непредвидимое». Чиано спешит в «Палаццо Венеция». С согласия итальянского диктатора звонит Галифаксу. Муссолини готов обратиться к Гитлеру с предложением об урегулировании кризиса, но только если сможет предложить достаточно солидный «залог» – Данциг. С пустыми руками он не сможет ничего сделать.

У Галифакса свои заботы: ведь вопрос о Данциге покрывается только что подписанным договором с Польшей. Он сообщает в Рим по телефону, что итальянское предложение в такой форме представляется ему неосуществимым; вопрос о Данциге может быть решен лишь как часть общего германо-польского урегулирования.

Тем временем «дуче» развивает необычную активность. Взяв в свои руки инициативу урегулирования мирным путем, он не только выбрался бы из политически невыгодного и даже опасного положения, но и мог бы что-нибудь стянуть для себя со стола переговоров!

Английский и французский послы около часу дня 31 августа приглашены во дворец Киджи. Им сообщают предложение «дуче» созвать 5 сентября конференцию с участием Англии, Франции, Германии и, разумеется, Италии для пересмотра Версальского договора, который является «причиной настоящих осложнений»… Муссолини готов обратиться с этим проектом к Гитлеру, но при условии предварительного получения согласия Англии и Франции.

Итак, предложен новый Мюнхен – за счет Польши. Лорен в восторге, Франсуа-Понсе воспринимает предложение с удовлетворением. Галифакс встретил его благосклонно, но сообщил, что должен переговорить с Чемберленом. С большим энтузиазмом ухватился за идею созыва конференции Бонне.

Остальную часть дня Муссолини и Чиано с нетерпением ожидают ответов. Около 20 часов управление телефонной сети вдруг сообщило, что Лондон прервал связь с Римом. В тот вечер в британской столице принимались некоторые меры на случай возникновения войны: подготовлена эвакуация детей, установлены аэростаты и т.п. Что касается связи с Римом, то ее разрыв не был предусмотрен, и вскоре она вновь действовала. В Риме, однако, этот случайный эпизод в первый момент произвел ошеломляющее впечатление.

– Это – война! – воскликнул «дуче». – Завтра же я сделаю заявление в Большом совете, что мы не выступим!

Но Чиано обеспокоен: не будет ли завтра уже слишком поздно? Англия и Франция могут предпринять какой-либо шаг, который сделает подобную декларацию невозможной. «Я предложил пригласить Перси Лорена, – отметил он в дневнике, – и проговориться. Если в результате возникнет скандал, меня можно будет „принести в жертву“, но положение, по меньшей мере, будет спасено. Дуче одобряет».

Лорен приглашен в итальянский МИД; Чиано сообщает ему о неполадках с телефонной связью. Затем, как он сам пишет, делая вид, будто не в силах сдержать «крик сердца», спрашивает:

– Почему вы хотите совершить непоправимое? Неужели вы еще не поняли, что мы не начнем по своей инициативе войну против вас или против Франции?

Лорен, опешивший от столь откровенного признания, с глазами, полными слез, заявляет, что он счастлив.

Тем временем Муссолини дал указание отменить затемнение и снова зажечь все фонари на улицах Рима…

«Бабушка умерла!»

Во второй половине 31 августа в номере гостиницы, где Науджокс расположил свой «штаб», раздался телефонный звонок.

– Перезвони мне! – Науджокс узнал голос Гейдриха.

Набрав известный ему номер, Науджокс соединился с Берлином.

– Бабушка умерла! – сообщил Гейдрих. Это был условный сигнал, означавший приказ приступить к исполнению операции. – Консервы получи у Мюллера!

Альфред Науджокс был ветераном СС, в рядах которых находился с 1931 г. В Службе безопасности (СД) под руководством Гейдриха он уже не раз выполнял самые рискованные и грязные операции. Так, ему было поручено обеспечить гитлеровскую шпионскую агентуру на Балканах радиоприемниками, и он ухитрился переслать их, запрятав в холодильники и другие предметы домашнего обихода. Создав «техническую секцию» СД, Науджокс организовал массовое изготовление фальшивых заграничных паспортов и английской валюты.

В годы войны в составе войск СС творил чудовищные злодеяния на советской земле. В Дании расстреливал патриотов – участников движения Сопротивления. Перед крахом третьего рейха переметнулся на сторону союзников. Предстал как военный преступник перед судом в Нюрнберге, где под присягой дал ряд показаний. А в 1946 г. ему удалось «чудесным образом» бежать из судебной тюрьмы; такой человек был слишком полезен для американских спецслужб, чтобы его повесить. Следы Науджокса после этого, разумеется, затерялись. Нашелся, однако, журналист, не побрезговавший написать его биографию. В предисловии к ней Науджокс пишет: «Я – человек, который начал войну».

…В первых числах августа 1939 г. Науджокса вызвали на Принц Альбертштрассе, в резиденцию Гейдриха. Он удивлен: шеф был уж очень приветлив. Это настораживало.

– Альфред, – по-дружески обратился к нему Гейдрих. – Есть дело. Как раз по твоей части.

Начальник Службы безопасности откинулся в кресле. Его удлиненное лицо с близко посаженными холодными глазами, что придавало сходство с хищником, застыло на минуту в неопределенной улыбке.

– Назовем это… ну, скажем, «Операция Гиммлер», – продолжал он, взяв со стола папку из дубленой кожи. – Фюрер считает ее делом первостепенной важности. По значению она далеко превосходит все, чем нам приходилось когда-либо заниматься. Риск немалый, и тем не менее опасность провала должна быть полностью исключена.

Гейдрих встал и подошел к висевшей на стене карте.

– Речь идет о Польше. Наступило время заняться ею. Поскольку фюрер не намерен вести зимнюю кампанию в польских равнинах, то хочет разрешить польский вопрос сильным, молниеносным ударом в ближайшие несколько недель. Требуется подходящий предлог для начала войны. Этим ты и займешься.

Привыкший к неожиданным поручениям, Науджокс хранил молчание, пристально наблюдая за шефом.

– Как тебе известно, – пояснил Гейдрих, – в последнее время имели место отдельные пограничные инциденты. Но ничего мало-мальски серьезного. Один-два выстрела, и на том дело кончается. Ни одного значительного случая, который мы могли бы использовать, чтобы взорвать пороховой погреб. Теперь нам надо действовать наверняка. Придется самим поджечь фитиль.

– И мне предстоит… чиркнуть спичкой?

Гейдрих бросил испытующий взгляд на Науджокса.

– Вот, смотри, – сказал он, уперев карандаш в еле заметную точку на карте. – Это Глейвиц. Он практически находится на самой границе с Польшей. Для нас это очень удобно. Невдалеке от него, на расстоянии нескольких километров, на нашей территории расположена небольшая радиостанция. Вот здесь ты и должен появиться на сцене…

– Представь себе, что однажды ночью, – продолжал Гейдрих, шагая по кабинету, – поляки совершат налет на Глейвиц. Среди них ведь немало горячих голов, так что это выглядело бы вполне правдоподобно. Они захватывают радиостанцию, пусть не надолго, на несколько минут. Этого времени им вполне хватит, чтобы, воспользовавшись включенным микрофоном, передать в эфир какое-нибудь дерзкое антигерманское заявление. Ну, например, что фюрер хочет войны или что-нибудь в таком же роде. В общем это не твоя забота, текст мы составим. Это была бы очень серьезная, возмутительная провокация, не правда ли? Особенно если бы в тот момент радиостанция в Глейвице была случайно подключена к германской трансляционной сети. Вся страна сразу бы убедилась, что именно поляки накаляют обстановку!