«Если», 1995 № 02 - Айзек Азимов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Как же распределились «голоса»? 11 процентов дали однозначный ответ — ничего, кроме вреда, это не принесет. То есть десятая часть жителей изначально убеждена в том, что любое вмешательство в их бытие пагубно: «Оставьте в покое! Дайте как-то существовать!» Столько же (11 процентов) верят в пользу предложенного проекта. Но подавляющее большинство (78 процентов) считают: подобные планы в нашем сегодняшнем обществе не могут быть реализованы.
Таким образом, почти девять десятых опрошенных не поддерживают любые предложения об изменении их быта. И это несмотря на то, что, по результатам проведенного исследования, 80 процентов респондентов довольно сильно ощущают недостаток коммунальных удобств, а 62 процента отмечают неразвитость сферы обслуживания. На вопрос об условиях их жизни более половины ответили, что терпеть (именно терпеть) еще можно, а почти 40 процентов и эту, последнюю, грань уже перешли. Более девяти десятых жителей, принявших участие в опросе, считают, что российские, областные и местные власти либо препятствуют налаживанию нормальной жизни, либо не оказывают на этот процесс никакого влияния.
Но почему же тогда такое неприятие, казалось бы, очевидно положительных перемен? Видимо, дело здесь в том, что большинство, осознанно или нет, не хочет разрушить привычную, устоявшуюся среду обитания, боится окончательно потерять привычные остатки стабильности существования. Ведь 85 процентов опрошенных в целом довольны своими взаимоотношениями с соседями, а 75 процентов считают, что проблемы преступности в их районе (именно в их районе!) почти не существует. Оказывается, как ни странно, больше всего их заботит огромное количество крыс и мышей (свыше половины жителей). Вот и получается: теснота, неудобства, неразвитая инфраструктура — это ничего, потерпим, е вот крысы и мыши житья не дают.
ДАВАЙТЕ ПОСМОТРИМ, как жители вообще представляют себе свой город? Очень интересны а этой связи наблюдения американского исследователя Кевина Линча. Оказалось, под понятием «город» большинство людей, населяющих различные районы, имеющих разнообразный образовательный уровень, достаточно ясно представляет себе лишь нечто в радиусе 700–800 метров вокруг собственного жилища и места работы, плюс некоторая ниточка связи между первым и вторым. Весь город как целое существует только для ничтожного числа высокообразованных горожан, обладающих хорошо развитым пространственным мышлением. Причем, это утверждение никак не зависит от места проведения подобного исследования. Аналогичные данные можно получить, анализируя ситуацию в любом регионе мира. Вопрос лишь в том, чем для рядового горожанина заполнен этот «фрагмент» радиусом в 800 метров.
До недавнего времени наш «микромир» был невероятно беден впечатлениями. Возьмем, к примеру, новые «панельные» районы. Не за что глазу зацепиться! Вот и отсчитываем пальчиком подъезды: первый, второй, третий… дабы, наконец, найти собственный. В старом городе тоже едва ли лучше: мало вывесок, однотипные структуры, конторы, приемные пункты прачечных, магазины «Мясо», где нет мяса, «Рыба», где нет рыбы… Все это мы хорошо помним. Наша городская ткань была почти начисто лишена информативности, которая и превращает «жилье» в город. Разница между поселком городского типа и городом имела место, но только по номенклатуре начальства.
Сегодня происходит поистине великий процесс повторного насыщения города информацией. Взять хотя бы тот же Владимир: на его центральной улице, носившей, конечно же, имя III Интернационала, располагались одна пирожковая, одна чайная и какие-то «мертвые» конторы никому не понятного назначения. Сегодня там уже нет ни одного пустующего погонного метра, вся улица заполонена вывесками фирм, закусочных и магазинов, предлагающих разные услуги. Это уже информация, воспринимаемая населением. Происходит разучивание города наново. Его информационное поле определяет человека гораздо больше, нежели прочитанная книга. Ведь книги кто-то читает чаще, кто-то — реже, а кто-то не берет в руки вовсе, а город «читают» все, поскольку живут в нем.
ЭТУ ПРОСТУЮ истину долгое время не понимали. В послевоенно-оптимистические годы, когда во многих странах существовала социалистическая установка: построить жилья как можно больше и как можно быстрее, буквально всюду урчащие бульдозеры сносили куски старых городов, и на их месте возникали похожие на наши «каменные джунгли», правда, не такие гигантские. Тогдашние планировщики-градостроители смотрели на город как бы с высоты орлиного полета и бесстрашно передвигали городские блоки на новые места. Однако оказалось, что перенести вместе с людьми их жизненный уклад невозможно. Отторгнутый от привычного, родного места, он разрушается.
Распадались семейно-родственные связи, гибли микромиры дворов, обладавших своей педагогикой, своей системой контроля над малолетними, где все знали своего врача, своего столяра, своего участкового. Город перестал строиться как соседство разных людей. А соседство — это не просто сосед за стенкой, это — общая территория, которую можно ограничить: по правую сторону улицы — наша, на противоположной — чужая.
Такая система обладала очень важной характеристикой — самоупорядоченностью. Там, где она сохранилась, возникает многоярусность взаимоотношений человека с городом. Дверь квартиры, подъезд, дверь подъезда, двор, проходная арка, переулок, улица, площадь. Здесь налицо целая иерархия значений, где мера своего мягко, как бы ступенчато, ослабевала, и возникала нейтральная среда — скажем, улица, которая была и не «наша», и не «ваша». После того, как эта система оказалась бездумно уничтоженной новым типом планировки по принципу: «омываемые воздухом, отдельно стоящие здания», исчезла граница. А она в городе чрезвычайно важна: выходя из двери собственной квартиры, вы сразу же попадаете в ничье пространство. Возникает психологический шок, и неважно, осознается он или нет.
Самый, пожалуй, страшный пример на эту тему — Набережные Челны. Здесь, в отличие от во многом схожего города-автозавода Тольятти, где все-таки есть привычная для городской планировки «решетка» улиц, образующая какое-то подобие кварталов, стремление к «оригинальности» привело к тому, что так называемые жилые комплексы оказались разбросанными на гигантском пространстве и разделены, в буквальном смысле слова, полями. Когда в Набережных Челнах вводили названия улиц, они никак не приживались, поскольку, по сути, это не улицы, в дороги и проезды. Удаленные друг от друга комплексы стели идеальным местом для формирования подростковых преступных групп. Такая «крепостная» обособленность комплексов откровенно взывает к тому, что их юношеское население находится в состоянии неустанной войны друг с другом.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});