Непогребенные - Сергей Антонов

Появился Куницын в сопровождении Лютца. Отто нес на каком-то лабораторном подносе три стакана чая. Он поставил их на стол и даже поклонился. Томскому этот жест напомнил забегаловки на Черкизоне, где каждый официант из кожи вон лез, чтобы заработать в качестве чаевых пару патронов.

— Мы тут посовещались и решили, что экскурсию по объекту начнет Отто, — объявил Куницын. — Как-никак именно его разработки сделали возможным постановку столь грандиозного опыта. Теперь, когда он успешно завершился, именно товарищ Лютц получает право, так сказать, пожать лавры.

Речь Куницына заставила немца зардеться. Он стыдливо опустил глаза, снял очки и принялся протирать стекла полой халата. Затем откашлялся.

— С вашьего позволения несколько слоф о теории заморашивания. Что мы понимаем под анабьиозом? Это есть состояние полного, но обратьимого прекрасчения шизнедеятельности. Тьермин «анабьиоз» был предлошен в конце дьевьятнадцатого века моим земляком, великим немецким ученым Вильгельмом Прейером в его трудах по исследованию феномена временного прекрасчения шизнедеятельности. Греческие слова «ана» — «вверх» и «биос» — «шизнь» в софокупности переводятся как «возврат к шизни». Впрочем, этот тьермин считается не очень удачшным, и вместо него часто используют тругие названия. Например, «биостаз», «абиоз», «криптобиоз», «мнимая смерть», «скрытая шизнь» и так далее, товарищи…

Томский потягивал ароматный чай и смотрел на Лютца, который явно оседлал любимого конька. Свою лекцию немец читал быстро, подкрепляя каждое слово жестами. Даже его акцент стал не так заметен.

Поначалу Толик порывался прервать лекцию, но быстро увлекся рассказом Отто о высушенных червях, которых некий Левенгук оживлял при помощи воды, об успехах других приверженцев анабиоза, ухитрявшихся высушивать и замораживать отдельные органы и ткани уже не червей, а позвоночных.

Лютц оказался отличным рассказчиком. Он даже сделал экскурс в древнюю историю, отметив упоминания египетских светил науки о том, что некоторые замороженные рабы оживали после оттаивания.

— Тьем не меньее, все успешно проветенные опыты не сводились к полному заморашиванию. Вода в клетках не замерсать полностью, а лишь сильно охлашталась, приводья не к прекрасчению шизнедеятельности, а лишь к ее замедлению. Мы шагнули значьительно дальше…

Лекция захватила не только Толика. Вездеход и Аршинов тоже слушали с раскрытыми ртами, Куницын беспрестанно кивал головой и улыбался, а Теченко оставил свой микроскоп в покое и присоединился к остальным, встав за спиной Томского.

— Мы сделали радикальное предполошение! — с нескрываемым торжеством в голосе объявил Лютц. — Шизнь чьеловека можно продлить на любой срок, путем его цьиклического заморашивания и оттаивания. Перед нами открылись… Die riesigen Perspektiven![9] Прошу прошенья… Громадные пьерспективы по ошьивлению и омолашиванию людей.

— Ничто так не омолаживает, как возвращение к ошибкам молодости, — шепотом сообщил прапор, наклонившись к уху Толика. — Интересно, куда клонит герр гауптман?

Последние слова прапора оказались тем самым включателем, который привел Томского к пониманию того, что происходит вокруг. Гауптман. Звание в армии нацистской Германии. Армии, разгромленной почти девяносто лет назад! Продление жизни путем циклического замораживания и оттаивания. Нет, эти люди не свалились с Луны. Куницын не знал генсека Москвина по той простой причине, что…

— А сьейчас предлагаю осмотреть установку, которая так блистательно доказала правильность моих теоритических наработок! Ich bitte![10]

Толик хотел встать, но не смог: внезапно все поплыло перед глазами. Пальцы разжались, стакан с недопитым чаем упал на стол. Томский сделал новую попытку, но почувствовал, как руки Теченко легли ему на плечи и прижимают к стулу.

— Сидеть, товарищ Томский! В вашем положении дергаться бесполезно.

Толик увидел, как прапор уронил голову на стол, а Вездеход схватился руками за горло и судорожно раскрывает рот, словно ему не хватает воздуха. Чай! Такой ароматный и приятный на вкус. С настоящим сахаром и еще чем-то, менее съедобным. Куницын с дружками их перехитрили. Пришельцы из прошлого сумели отравить всезнающих людей будущего. Теряя сознание, Толя увидел улыбающееся лицо Лютца. Нацистского ученого, который ставил свои опыты не только на лягушках.

Глава 22

С ПОЗИЦИИ СИЛЫ

— Привет!

Томский открыл глаза и тут же зажмурился.

— Смотреть на чистый свет всегда немного больно. Люди так привыкли к полутонам. Все, что не содержит примеси, вызывает у них отторжение. Смотри, Томский, смотри и ничего не бойся. Чистый свет выжигает глаза лишь тем, чей груз слишком велик.

Голос Шамана. Но он ведь умер? Или эта смерть только приснилась? Нет. Воспоминания о ней были слишком яркими для сна. Взрывы. Обильно кровоточащая рана на боку. Нож под лопаткой. Не могло такое присниться. Жизнь может быть утопией, смерть — всегда реальна.

Толик послушался совета и открыл глаза. Свет вновь полоснул по ним своим сверкающим лезвием, но уже не так сильно, как в первый раз.

— Вот ты и у меня в гостях. Как видишь, россказни о том, что за гранью ничего нет, — ложь. Здесь есть все.

Шаман в своем балахоне с тряпичными змеями и с повязкой на лбу сидел у подножия огромного дерева. Гладкая кора исполина выглядела, как черный камень. Ствол толщиной в два метра, крона теряются в сиянии ослепительного-белого, не имеющего источника света. Он был настолько ярким, что насквозь пробивал изумрудные листья каплевидной формы, делая видимыми каждую прожилку на них. Все ветви подчинялись строгой симметрии и отходили от ствола через равные расстояния. Листва, довольно редкая внизу, в вышине становилась такой густой, что не было видно веток. Дерево не бросало тени на окружавшую его зеленую траву. Не отбрасывал тени и Шаман. Толя взглянул себе под ноги, обернулся. У него тоже не было тени. По всей видимости, таково было свойство чистого света.

— Жизнь, как видишь, продолжается и здесь, — продолжал Шаман. — Выглядит немного искусственно, как и все то, что является чистым. Ведь ничего абсолютно чистого в реальности не существует. Даже обычную аш-два-о можно получить только в лабораторных условиях. Отсюда и легенды о хождении по воде. Если ее касается человек, чьи помыслы чисты и прозрачны, вода становится абсолютно чистой. С точки зрения физики ее поверхностное натяжение увеличивается в разы. Такой воде ничего не стоит выдержать вес взрослого человека.

— К чему все это говоришь? — Толя осматривался, пытаясь зацепиться взглядом хоть за какой-то ориентир. Бесполезно. Вокруг гигантского дерева простиралось зеленое поле без конца и края. — Чем мне может помочь знание поверхностного натяжения чистой воды?

Шаман улыбнулся. Только сейчас Томский заметил, неземную безмятежность в каждой черточке его лица.

— Ах, Толя, Толя! Тебе бы все разжевать да в рот положить. Я всего лишь хотел сказать, что в реальной жизни нельзя отделить свет от тени, добро от зла, а доктора Джекила от мистера Хайда. Это будет противоестественно. Инь и ян. Отрицательный и положительный полюса магнита. День и ночь. Единство и борьба противоположностей поддерживают всемирное равновесие. Твоя проблема не уникальна. Тень есть у всех, а избавиться от нее можно лишь здесь — под сводами Мирового Дерева.

— Ты хочешь сказать, что присутствие в моей голове какого-то маньяка нормально?!

— Более чем. До тех пор, пока он не пытается нарушить равновесие. К сожалению, именно это с тобой и случилось. Гармония вернется после того, как Желтый перестанет претендовать на контрольный пакет акций твоего мозга.

— И что же мне делать?

— Указать темной половине на ее место. Что еще непонятно? Борьба с нею продлится до конца твоих дней. Оружие Желтого — страх. Твое — свет путеводной звезды. Шансы равны, Анатолий.

— Свет путеводной звезды? Ты имеешь в виду…

Толик сунул руку в карман, и в этот момент из гущи листвы раздался хриплый смех. Веревка с петлей на конце скользнула под подбородок Шамана. Рывок, и алтаец повис на аркане, как тряпичная кукла. Еще один рывок, и он исчез в ветвях Мирового Дерева.

Вместо него вниз спрыгнул Желтый. На нем была головная повязка Шамана и его балахон, вот только змеи из полосок ткани ожили, превратившись в безглазых червей. На повязке же вместо причудливого рисунка появился орнамент из черепов и скрещенных костей.

— При всем должном уважении, Томский, ты забываешь о равновесии! Наша дуэль должна проходить честно, по-мужски, один на один. А ты опять обращаешься за помощью к посторонним. Где же, спрашивается, гармония и всемирный баланс?! Мне постоянно приходится кого-то изолировать! Непорядочно, Толян. И, тем не менее, твоих надоедливых дружков уже нет. Одного я распял, второго скормил карги. Счет два ноль в мою пользу!