Живодерня 2 - Сергей Арно

Илья прислушался. Пение действительно приближалось. Медленно. Вот уже из отдаленного гудения слаженных голосов можно стало вычленить отдельные слова. Через некоторое время распознавалось уже каждое слово неизвестной песни. Потом песня смолкла, и кто-то совсем близко от склепа начал длинную проповедь. Единственное знакомое слово из всей проповеди было Атхилоп, и повторялось оно очень часто.

— Скоро до нас дело дойдет? — полюбопытствовал Илья у своего соседа.

— А я что знаю? — так же шепотом ответил он. — Что меня часто в жертву, что ли, приносят. Но я знаю, что если тебя сбросили с крыши, не ори и не тревожься — все равно ничем не поможешь — а лучше расслабься и постарайся ощутить восторг свободного падения. Ведь это то, о чем ты всегда мечтал.

— Что? Причем здесь падение?..

— Да нет — ни при чем, — ответил Володя. — Надоело мне. Целый день здесь валяюсь среди гробов. Холодно.

Проповедь продолжалась, но к ней примешались еще какие-то новые звуки, словно звенели маленькие колокольчики. Потом стало слышно хруст песка, было такое ощущение, что вокруг склепа с заточенными в нем людьми чудики затеяли хоровод и водят его молча и неторопливо. Жуткое это было ощущение — слышать, как вокруг склепа молча ходят и ходят люди. Это продолжалось около пятнадцати минут.

И тут лязгнул засов, дверь со скрежетом отворилась, так что стала видна полная луна. В дверях возник силуэт человека в длинном черном одеянии. Над левым плечом его застыла луна, на фоне дверного проема склепа он выглядел живописно и жутко. Постояв так несколько мгновений, он вошел в помещение склепа, наклонился и, взяв Илью подмышки, помог подняться. Все это происходило в полном молчании.

— Куда? Куда вы меня забираете? — проговорил Илья слабым голосом.

Он сразу весь как-то ослаб и сник. Но человек, ничего не ответив, вывел его на воздух.

Вокруг склепа безмолвно, не двигаясь, стояли люди в таких же длинных одеждах. И стоя среди этих рослых людей, Илья чувствовал себя беззащитным слабым ребенком, которого эти жлобы начнут сейчас обижать. От этих людей исходил запах земли, и у Ильи то ли от этого душного запаха, толи от страха кружилась голова. Вслед за Ильей из склепа вывели низенького пузатого и лысого человека в костюме и галстуке, затем мужчину в пижаме со странно знакомым лицом, но кто он, Илья не успел разглядеть — его заслонил собой пузатый гражданин в костюме. Последней вывели молоденькую, симпатичную блон-динку с длинными распущенными волосами, в кожаной блестящей куртке. Света луны было недостаточно, чтобы подробно разглядеть лица.

— Атхилоп! — воскликнула резко и визгливо блондинка, но тут же смолкла, словно захлебнувшись. Кто-то, стоявший рядом с ней, наотмашь ударил по губам.

"Значит, нужно помалкивать," — подумал Илья. Но подумал как-то лениво.

Уже где-то здесь, совсем рядом, был край его жизни и, ослабнув умом и телом, он, как ни странно, не испытывал от этого панического ужаса, скорее апатию и безразличие. Так реагировал его организм на опасность, вернее, на близкое присутствие смерти.

И тут рослые люди в черном расступились, и Илья вздрогнул. Метрах в десяти от него между могилами на специальном возвышении стоял саркофаг. Тот самый саркофаг Гомера, на котором чудью совершались человеческие жертвоприношения, и возле которого летом пытался убить его уголовник Профессор. Даже за десять шагов от саркофага исходил смрад, крышка его и бока блестели в золотистом свете луны от запекшейся крови многих и многих, за два века обагрившей его, человеческих жертв. Возможно их были сотни или тысячи. Кто считал всех тех несчастных принесенных в жертву слепой, дикой религиозной мечте… Господи! Сколько человеческих жизней взяли чужие мечты?!

Кто-то крепко держал Илью под руку. Расступившиеся люди образовали живой коридор, ведущий к саркофагу. Державшие под руку подтолкнули Илью, он сделал шаг, его подтолкнули снова. Так принудительно-добровольно он шел к своей смерти. Окончательно обессиленный, не имеющий воли к сопротивлению, он шаг за шагом приближался к страшному саркофагу.

Тихонько, еле слышно вокруг Ильи зазвенели десятки колокольчиков, они зазвенели, как только он сделал первый шаг, и с той минуты звенели не переставая. И было в этом звоне что-то радостное, что-то дающее надежду, возможно не в этой, возможно в другой жизни… Но Илью этот звон ничуточки не приободрил. Он не знал, идет ли за ним кто-нибудь, этот путь показался Илье бесконечным, и когда его наконец привели и, заведя за саркофаг, поставили лицом к "коридору", тогда только он увидел, что и всех остальных, предназначенных для жертвоприношения поставили рядом с ним. Таким образом, они оказались лицом к саркофагу, с другой стороны которого выстроились рослые люди племени чудь.

По живому коридору, по которому их привели, от склепа вели еще кого-то скрюченного. С обеих сторон под руки бережно человека поддерживали двое рослых людей. Звон колокольчиков не смолкал ни на минуту. Когда человека подвели ближе, Илья увидел, что это скорченный древностью старик, который был настолько слаб и немощен, что воины временами поднимали его под руки и шаг-два проносили по воздуху, но потом снова опускали на землю, и старик делал новый шаг, в руке его дрожала суковатая палка. С виду возраста он был неопределенного, потому что родился в такой глубокой древности, что вряд ли помнил год своего рождения. Волосы на его голове сохранились только крохотными островками и были совершенно белые и легкие, как пух, и ветер трепал эти волосенки.

Когда старик остановился возле саркофага, то разогнулся и слабым голосом произнес несколько слов. Когда он поднял голову, на его черном, землистого цвета лице стало видно вместо глаз две черные дыры. Из-за темноты дна этих дыр не было видно, оттого казалось, что в них, как у черепа, черная пустота; да и все обтянутое кожей лицо старика напоминало череп. У приготовленных к жертвоприношению по телам пробежала дрожь.

Один из поддерживавших слепого старца склонился над ним и что-то прошептал на ухо. Старец кивнул и слабым голосом воскликнул:

— Атхилоп катти-муна. Кихола!

Тут же мгновенно смолк звон колокольчиков и установилась мертвая тишина, казалось, что даже ветер стих.

— Атхилоп! Катти-муна кихола! — повторил старец.

Еще трижды он восклицал все те же слова, потом поднял суковатую палку, которую держал в худой ручонке и вытянул ее перед собой, так что другим концом она указывала на стоящих за саркофагом узников.

И вдруг палка в его руке, методично как маятник, заходила из стороны в сторону, начиная со стоящего с одного края Ильи, заканчивая на девушке. Так слепой старец водил палкой из стороны в сторону, сначала быстро, потом все медленнее и медленнее…