По следам неведомого - Ариадна Громова

Вообще же настроение у всех хорошее. Сейчас двинемся дальше.

2 декабря. Мы устроили привал на небольшой площадке среди скалистых выступов. Мулов уже отправили обратно, тропа кончилась.

Груз тащат носильщики пока очень бодро и без жалоб. Мендоса уверяет, что только в горах они и чувствуют себя людьми - тут они хоть едят вволю.

Мы теперь вступили в область tierra fria (холодная земля). И этот переход уже дает себя знать. Сегодня с утра было тихо и ясно, а к полудню поднялась настоящая буряв лицо бил ледяной дождь, густой белый туман окутал все кругом, и в этом тумане яростно выл ветер. Мы цеплялись друг за друга дорога и без того была нелегкой, а тут ноги скользят, ничего не видно. Карлос сказал, что в это время года дождь в парамос бывает очень редко, значит, нам просто повезло. (Парамос - это горные луга, по которым мы шли днем.) Выше начинается пуна - высокогорная пустыня. Там уже не надо и специального везенья - климат и без того жуткий. Ее называют здесь puna brava -злая пуна. Уж там-то нам достанется как следует!

Когда туман рассеялся и ветер утих, мы, совершенно намучившись, остановились отдохнуть. У многих появились первые признаки горной болезни. Носильщики наломали смолистых веток адесмии - это основной вид топлива в здешних горах, - разожгли костры, и мы расположились отдыхать и просушиваться. Через некоторое время к нам приблизилось стадо овец. Два пастуха-индейца подсели к нашему костру. Постепенно завязалась беседа. Индейцы поинтересовались, куда и зачем мы идем. Мендоса вопросительно взглянул на нас; Соловьев посоветовал ему говорить правду. Пастухи выслушали его объяснения с важным видом, полузакрыв свои узкие, немного раскосые глаза. Потом старший из них неторопливо заговорил, чуть покачиваясь. Мендоса начал переводить, очень волнуясь. Да и все мы начали волноваться, услышав, о чем идет речь. Пастух рассказывал, что сюда в горы давно-давно прилетали Дети Солнца. Они прилетели на осколке солнца, и от их сияния люди слепли, а жар, исходивший от солнечного осколка, плавил скалы. И был великий грохот, и горы колебались в своих устоях. И Дети Солнца сошли на Землю. И они были подобны священным птицамкондорам, и могущество их было безгранично. Этот рассказ такая же истина, как то, что солнце ходит по небу.

Надо ли говорить, что рассказ нас глубоко заинтересовал. Это ведь похоже на гималайскую легенду, но есть тут и новая деталь - упоминание о крылатых людях. Мы, конечно, начали расспрашивать пастуха, но он почти ничего не добавил. Да и видно по самому тону повествования, что это легенда, уже отточенная многократной устной передачей, принявшая каноническую, застывшую форму. Пастух только повторил, что это произошло здесь, поблизости, и неопределенно махнул рукой примерно в том направлении, которое было намечено нами.

Встреча эта прямо-таки наэлектризовала Осборна, да и всех нас приободрила - все-таки какое-то подтверждение того, что мы идем по правильному пути. Один Мендоса явно не разделяет общего восторга. Мне кажется, что он скорее встревожен и растерян, чем обрадован. Он сейчас сидит неподалеку от меня и сосредоточенно смотрит перед собой. Губы его шевелятся, точно он решает какую-то трудную задачу. О чем это он думает?

3 декабря. Здравствуй, злая пуна! Теперь мы с тобой лично познакомились. Знакомство не из приятных. Ледяной ветер буквально сбивает с ног, лицо сечет мелкий колючий снег. И уже одолевает многих горная болезнь, soroche, как ее тут называют. Сэра Осборна носильщики под конец дня несли на руках, но ему и сейчас плохо. Он лежит в палатке, у него тошнота, звон в ушах, почти обморочная слабость. Его надо срочно спустить вниз, а он горячо протестует - до предполагаемого места высадки марсиан уже недалеко. Что же делать? Плохо себя чувствуют еще двое - геолог и радист, но они держатся на ногах и уверяют, что. быстро акклиматизируются. У меня тоже болит голова и идти стало очень трудно, дыхание плохо налаживается, но это скоро пройдет. На такой высоте я уже бывал в Гималаях; видно, еще сказывается физическая слабость после всех потрясений.

4 декабря. Поднялись еще выше. Погода по-прежнему отвратительная, мы ужасно мерзнем и устаем. Ооборн лежит в маленькой индейской деревушке и до крайности расстроен, что не может участвовать в поисках. Но ему совсем плохо.

В деревушке мы расспрашивали всех стариков, что они слыхали о Детях Солнца. Старики отвечали неохотно и очень сбивчиво. Да, такая легенда существует, но было ли это здесь или в другом месте, они не знают. Карлос недоволен и говорит, что не понимает, куда следует идти. Соловьев и Мак-Кинли долго ему что-то растолковывали; не знаю, помогло ли это. Завтра двинемся дальше.

Местность тут мрачная, пустынная и безжизненная. Впереди, совсем близко, сверкают снежные вершины, а вокруг нас - голые темно-красные скалы, и почти никакой растительности, кроме искривленных кустов адесмии - индейцы ее называют "козлиный рог" - да пучков чахлой травы. Животных и птиц тоже не видно. Пониже - там все-таки есть жизнь: пробегают гуанако и викуньи, грациозные и легкие, мелькает между камнями пушистый светло-серый зверек шиншилла, красивый мех которого считается ценным... А здесь - солнце, ветер и камни. Этого сколько угодно, больше, чем угодно. Я все-таки не понимаю: какая кому охота лететь с Марса или откуда-нибудь еще, чтоб очутиться в этой мертвой каменной пустыне? На Марсе, что бы там ни говорили, наверное, найдутся места получше. А уж на нашей планете - наверняка. Если они из-за воздуха - так все равно, он и здесь для марсиан слишком плотный. Надо будет на досуге, как спустимся пониже, расспросить Арсения Михайловича.

Медленно проплывает в ярко-синем небе, распластав великолепные крылья, кондор, священная птица перуанцев. Неужели небесные гости были похожи на птиц? Соловьев предполагает, что у них могли быть летательные аппараты. Тогда им, конечно, было легче. Арсений Михайлович держится бодро, но по-моему тревожится. Да и как не тревожиться? Что мы найдем в этих мертвых горах?"

Походный блокнот мой истрепан, подмочен, записи в нем делались часто карандашом, к тому же руки немели от усталости и холода, и почерк мой оставлял желать много лучшего. Чем выше в горы, тем короче становятся записи.

Я перелистываю эти страницы, исчерченные дикими каракулями, и вспоминаю, вспоминаю. Какие трудные, невозможно трудные и все-таки интересные, яркие, неповторимые дни! Надежда и тревога, восторг и разочарование - все переживалось так сильно, с таким накалом, который недоступен нам в повседневной жизни.

Вот короткая восторженная запись. Прыгающие от холода строчки, полустертые следы карандаша, неожиданные сокращения: "Ура! Мы нашли! Все-таки мы нашли! Не напрасны все мучения! Подробно потом. Похоже на местность около проклятого храма. Тоже плоскогорье, тоже воронка и вокруг нее странные камни, только другие, похожие на стекло. Набрали их много, идем вниз, к Осборну. Соловьев и Мак-Кинли о чем-то спорят. Мы очень устали, и уже темнеет, но главное, что все не напрасно. Завтра мы вернемся сюда".