Танец с чашами. Исход Благодати - О. Зеленжар
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Единственная женщина, которую Френсис и пальцем не смел тронуть, была Дивника. Она вернулась примерно неделю назад, ночью, дрожащей от ужаса, и попросила у Висельников защиты. Асавин был невольным свидетелем этого разговора. Помимо работы торговца, он еще выполнял у Висельников роль счетовода, как единственный обученный грамоте, помимо Тьега.
– Хорошо, – удивительно спокойно ответил Френсис, – ты можешь остаться, я предоставлю кров и защиту, только вот…
Асавин прекрасно понимал суть этого «только вот». Это целая стая голодных до баб головорезов. Стоит только отвернуться, и они накинутся на нее и растерзают. Однако Дивника пошла на этот риск. Интересно, от чего она бежала, раз согласилась на такую опасную сделку? Девушка нашла убежище в погребе, где хранили всякую рухлядь. Пару раз ребята Френсиса пытались пробиться туда, но дверь стояла крепко.
Асавин выскользнул из-под точеной фигурки узкоглазой, поискал брэ и штаны. Девушка, потревоженная его возней, подняла голову. Глаза на ее заспанном лице теперь казались еще уже, прямо щелочки.
– Как тебя зовут? – не выдержал Асавин.
– И Линь, – обиженно надула губки девка, натянув покрывала на маленькую тощую грудь.
– Ааа, – протянул блондин, надевая белье и штаны. – Необычное имя. Буди свою подружку, пока вас не заметили.
И Линь протянула ему маленькую ладошку:
– Гони еще пять солнц. За неудобства.
– Какие еще неудобств, милая? – улыбнулся Асавин.
– Разуй глаза, – ответила нерсианка. – В разных клоповниках бывала, но чтобы сарай!
– Конюшня, – мягко поправил блондин, – а будешь орать, разбудишь конюха, за ним и всю банду, и будете гулять по кругу совершенно бесплатно… – он подпер лицо кулаком. – Одна монета, так и быть, за твои красииивые глаза.
Он отсчитал ей еще один золотой кругляшок, пока она покрывала его иностранными проклятиями. После того как девчонки удалились, он еще немного понежился на стогу, а затем накинул одежду и вышел умыться.
Солнцу еще не встало, только слегка подсветило горизонт за холмами. Он зачерпнул воды из поилки для лошадей, умыл лицо и шею, соскабливая приставшую солому, а затем достал их эскарселя стеклянный флакон и сбрызнул себя парфюмом. Сладкая пряная гвоздика и древесный дымок можжевельника. Дешевый и тяжелый аромат, но сгодится, чтобы сойти за купеческого сынка, а не мусор, что прибило к Угольному. Сегодня он намеревался вторгнуться в Медный порт и попытать удачу там.
Тьега он нашел на заднем дворе. Рубашка мокро облепляла стройное тело, от него за милю разило потом. Парень остервенело танцевал вокруг импровизированного соломенного пугала, пронзая его клинком и выделывая шпагой петли. Когда он услышал шаги и обернулся, на лице у него была полубезумная улыбка, а глаза были красные, опухшие. Асавин покачал головой. Сегодня ему показалось, что взгляд у мальчишки какой-то особенно лихорадочный.
– Асавин! – пропел парень, неприятно напомнив Френсиса. – Ты сегодня рано. Не хочешь присоединиться? – он махнул шпагой на чучело.
– К чему? – улыбнулся блондин, поддев носком сапога пустую бутылку. – К тренировке или пьянству? Только не говори, что уже с самого утра…
Мальчишка подошел ближе, и Асавин почувствовал сщибающий с ног аромат травяной настойки.
– Я совсем чуть-чуть… – шепнул Тьег. – Недомогаю…
Глаза у него были по-собачьи виноватые. Асавин вздохнул:
– Помяни мое слово, мальчик, так недалеко и до канавы с бездомными… Это плечо? – он бросил многозначительный взгляд на грубый деревянный лубок, в котором покоилась правая рука Тьега.
– Все нормально, – отрезал парень. – Я готов к работе. Куда сегодня?
Эльбрено, придирчиво осмотрев парня, снова вздохнул.
– Сегодня в Медный, в район Певчих, попытаем удачу там… А от тебя разит, как от рудокопа. На, – Асавин протянул ему флакон с парфюмом, – умойся и надушись, а то у меня уже глаза слезятся.
Через несколько часов, когда солнце уже вовсю пылало над горизонтом, они были на улицах Певчего. Солнце нещадно палило. Последний месяц лета проверял горожан на прочность, желая завялить под специями из сухой пыли и пота. Дождей не было много дней, растительность осунулась, горожане шептались о подступающем сезоне осенних ливней, но до него еще жить и жить…
Самый пик людности приходился на вечер, но и с утра народу было достаточно. Кто-то расходился после вчерашнего, а у кого был запланирован многодневный загул и они не просыхали с самого утра. Подмывало зайти в «Негодницу», повидать Уну, но разум давно победил похоть. Эта красотка была слишком опасна, чтобы заигрывать с ней, несмотря на защиту Френсиса.
Они обогнули пустующий театр Пионов, публичные бани Сивой Канарейки, из которых уже валил пар, и богатый публичный дом Панпьяго, с деревянными колоннами, которые, говорят, выточены из алледирской секвойи. Здесь начинались узкие переходы жилых кварталов, тенистые дворы-колодцы с цветущими георгинами, в которых можно было укрыться от палящего солнца.
– Смотри, – шепнул Асавин, – не так красиво, как апельсиновые аллеи Жемчужного порта, но тоже ничего.
Тьег улыбнулся, наклонившись к ближайшему цветку, понюхал, словно девица. Парню не хватало этого: красоты, изящества и утонченности. В Угольном такого не сыскать.
Через жилые кварталы они вышли к Воробышкам. Так называли куда менее пестрые и привлекательные улочки Певчих. Здесь терлись любители анонимности и острых ощущений. Говорят, за сдельную плату здесь можно покидать ножи в живую мишень или сыграть на собственную жизнь и свободу, что запрещалось в приличных игорных домах эдиктом Протектората. Здесь они нашли нескольких парней, которые купили по паре доз. Один из них вытащил «гадюку», но Тьег опередил его, продырявив кисть. Пока неудачник выл и метался от боли, Асавин перевязал ему руку одним из своих платков и дал выпить немного самогона из фляги. Когда Тьег и Асавин отошли на несколько кварталов, блондин спрятался за облезлый цветник и вытащил из-под плаща украденную «гадюку». Глаза Тьега округлились:
– Как ты так?…
– Эта штука ему ни к чему, – лукаво
