Американский хищник - Морин Каллахан
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Хайди верила, что детям нравится подобный образ жизни. Она сумела убедить себя в этом. И это придавало ей чувство превосходства. Отсутствие нужды в вещах, индивидуализм, нонконформизм. Вот в чем она преуспела. Воспитывала всех детей самостоятельно в глухом лесу без помощи науки, капитализма, правительства или какой-либо другой внешней организации.
Каждые два года на свет появлялся новый младенец. В хижине стало так тесно, что с апреля по ноябрь Израел и его сестры жили в палатке. Зимой Хайди отвозила их в Калифорнию, где мать Джеффа позволяла им жить в своем трейлере в Палм-Спрингс. К тому времени, когда у Хайди должен был появиться пятый новорожденный, она взмолилась перед Джеффом: «Я не могу позволить еще одному своему ребенку жить в палатке».
У Джеффа на это имелся готовый стандартный ответ: все в руках Божьих.
Они сами выращивали овощи и охотились на дичь. Дети никогда не видели врача или дантиста, ни разу не бывали в больничной палате. Любую болезнь – бронхит или перелом – Хайди все лечила сама травами и мазями. В хижине не было даже таблеток от головной боли. Мятный чай и горячая ванна, говорила она, могут излечить почти любой недуг.
Вскоре после переезда из Юты Хайди и Джефф отошли от мормонизма. Ни он, ни она не объяснили почему, но в Колвилле они присоединились к военизированной, проповедовавшей превосходство белой расы антисемитской секте, называвшейся «Ковчег». Израел, которому к тому времени исполнилось двенадцать, проявил к ней живой интерес.
Хайди избегала говорить о том периоде в семейной истории, как и Израел. Это, по мнению следователей, было ключом к его значимости. Это были годы формирования характера Израела. Семья отошла от полного затворничества и открыла для детей возможность хотя бы отчасти познакомиться с окружающим миром. Приблизительно в это время он подружился с двумя братьями, жившими примерно в полумиле от них по Аладдин-роуд.
Чеви и Чейни Кехо[11] были почти ровесниками Израела. У них было шестеро братьев и сестер, обучавшихся дома, живших изолированно и принадлежавших к «Ковчегу». Их отец готовился к межрасовой войне. Братья Кехо знали все об оружии: они стреляли, прятали, похищали или сбывали его на черном рынке.
Израелу это очень нравилось. Он был одержим оружием лет с шести. Начал учиться всему, что только можно было знать об оружии. Марки и модели разного рода ружей, различные типы механизмов, какие из них находились под запретом и как все-таки их раздобыть. Ему в руки попадались публикации вроде журнала «Ружья и боеприпасы». Дед подарил ему по меньшей мере одно ружье и научил стрелять из него. Родители, как он сказал, были обеспокоены, но мало что могли реально с этим поделать.
– Я узнавал все детали об оружии, хотя никогда не видел его, – сказал Киз. – Стало еще интереснее, когда я получил доступ к ружьям, обнаружив, как легко можно их украсть.
Он уже проникал в чужие дома. Иногда вместе с другом. И хотя он не назвал имен братьев Кехо, весьма вероятно, что один из них был его сообщником. Иногда Киз избавлялся от краденого оружия на местном черном рынке, где продавались или обменивались ружья. В те времена это было легко. Пусть он все еще оставался ребенком, никто и никогда не просил предъявить удостоверение личности и не спрашивал, где он взял все эти ружья.
Помимо братьев Кехо, был еще один человек, с кем он мог быть самим собой – его младшая сестра Чарити. Израел брал ее собой в лес, где они начинали стрелять из пневматического ружья по домам и, если из дома никто не выходил, вламывались в него. Иногда они просто забирали вещи, а иногда переставляли мебель и прятались снаружи, поджидая возвращения хозяев домой и их бурной реакции на взлом.
Они разжигали костры и пугали зверьков.
– Но она слишком много трепалась об этом, – сказал Киз. – Люди узнавали о некоторых моих проделках. В том числе мои родители и родители других детей. И я стал отказываться брать ее с собой.
Его проступки шли по восходящей. Он начал осознавать, насколько отличался от большинства сверстников. В четырнадцать лет Киз с приятелем – тем самым, с кем вламывался в чужие дома, – были в лесу, и Киз захотел попробовать что-то новенькое.
– Я тут подстрелил кое-кого, – сказал он. – То ли собаку, то ли кошку. Приятель не смог переварить этого. И потому больше я не брал его с собой.
Кизу была совершенно непонятна такая реакция, и уже вскоре он впервые вслух произнес угрозу.
– У нас была кошка, которая постоянно рылась в мусоре. Она принадлежала моей сестре, я сказал ей: «Если эта кошка снова залезет в мусор, я убью ее».
Однажды Киз схватил кошку и отправился в лес. Сестра и два приятеля шли за ним следом.
– Я взял обрывок парашютной стропы и привязал ее к дереву.
Веревка была в десять футов длиной, и он привязал другой конец к горлу животного. Киз взял с собой револьвер 22-го калибра.
– Я выстрелил кошке в живот, и она стала бегать вокруг дерева до тех пор, пока не врезалась в ствол и ее не начало тошнить. Что касается меня, то я никак не реагировал на это. Я, быть может, немного посмеялся над тем, как кошка бегала по кругу. Но затем я посмотрел на приятеля, который был моего возраста. Его тоже тошнило. Думаю, я нанес ему душевную травму. И конечно же, он рассказал обо всем своему папаше, а тот поговорил с моими родителями. Вот почему больше я никогда и никого не брал с собой в лес.
Описанное Кизом было типичным развитием садистских и психопатических наклонностей. Пытки и убийства небольших животных, особенно домашних, – это эксперименты по контролю над другой живой душой удовольствия ради. На практике это последний шаг перед переходом на людей. Даже будучи уже вполне взрослым, Киз заявлял, что
