Чёрный Рыцарь (ЛП) - Кент Рина

— Ты все еще отстранен?

— Не имеет значения.

— Конечно, это имеет значение. — я поднимаю голову и нюхаю его, и меня обдает запахом алкоголя, хотя от его дыхания исходит мята. — Ты пьян.

— Определи, что такое пьянство. — он ухмыляется, но даже это не очаровывает меня.

— У тебя проблемы, Ксан. Ты должен остановиться.

— Все под контролем.

Я лезу в его куртку и достаю маленькую бутылочку водки Абсолют, которую он обычно там держит.

— Как у тебя все под контролем? Ты похож на алкоголика.

Он вдыхает, затем пытается вырвать бутылку. Я бросаю ее вперед, позволяя разбиться об асфальт.

— Какого хрена ты это сделала? — огрызается он.

— Потому что ты должен остановиться.

— Ты начинаешь говорить, как отец.

— Ну, может, тебе стоит его послушать. Разве ты не видишь, что отравляешь себя?

— Нет так же, как ты не видишь, как моришь себя голодом.

Я отстраняюсь от него.

— Черт. — он проводит рукой по волосам. — Я не должен был этого говорить.

— Ты прав, я не видела, как я голодала. Я не видела, как медленно опускалась на самое дно, как эмоционально, так и ментально, но сейчас я вижу. И причина, по которой я не ем, в том, что я не хочу, чтобы меня тошнило. Это возвращает меня в те времена, и я ненавижу это. Однако я рассказала об этом Кэлвину и Эльзе. Я также спросила врача, есть ли какие-либо пищевые добавки, которые я могу использовать. Я пытаюсь, Ксан. Я просто хочу, чтобы ты тоже попробовал. Не забивай на свою жизнь из-за какой-то обиды на Льюиса.

Он гладит меня по щеке, и я наклоняюсь к его руке, на мгновение закрывая глаза.

— Это не только из-за отца.

Я бросаю на него взгляд.

— Тогда из-за чего?

— Ты знаешь тот момент, когда тебе кажется, что в твоей жизни нет цели, и все как-то заморожено? Алкоголь и бои заставляют меня чувствовать.

— Точно так же, как причинение боли заставила меня почувствовать. Было так больно, а иногда я не могла дышать, и тогда шли в ход порезы и таблетки. Они заставляли меня испытывать что-то другое, кроме этой боли. Они становились болью, которую я могла контролировать, болью, которая могла стереть все это с кровью. Физический порез был более терпимым, чем тысячи эмоциональных и ментальных шрамов, с которыми я ходила каждый день. Но знаешь что?

Его палец не отрывается от моего лица.

— Что?

— Когда я чуть не умерла, я поняла, насколько временны эти чувства. Чувство вины гораздо более постоянное и длительное. Кроме того, я хочу настоящих чувств, а не навязанных зависимостями. Разве нет?

Он сжимает губы в тонкую линию, но ничего не говорит.

— Что важнее? Я или алкоголь?

Он усмехается.

— Алкоголь начался из-за тебя, Грин. Я имею в виду, это был мой выбор, но причина в тебе.

— Тогда я покончу с этим.

Он ухмыляется.

— Ты покончишь с этим?

— Безусловно. Наблюдай.

— Не думаю, что смогу.

— Почему нет?

— Забирайся ко мне на колени, чтобы я мог лучше тебя видеть.

Я ударяю его по плечу.

— Ты ужасен.

— Иди сюда, Грин. — он хлопает себя по коленям, и ему не нужно повторять дважды.

Я забираюсь на него сверху, так что мои ноги оказываются по обе стороны от его сильных бедер, а руки обвиваются вокруг его шеи.

— Знаешь, в таком положении я могу видеть твое нижнее белье, — его губы приподнимаются вверх. — Зелёное. Серьезно?

— Я думала, ты это оценишь.

— Ох, черт, да. — он касается своими губами моих, а затем быстро отстраняется.

— Поддразнивание.

— Знаешь, почему я поддразниваю тебя?

— Нет.

— Потому что у тебя все еще чертовски очаровательные надутые губки.

— Эй, я больше не ребенок.

— Спасибо, блядь, за это.

Он двигает свой таз, и его выпуклость прижимается к моим трусикам.

Он стонет, когда мои бедра дрожат. Боже, думаю, я сломлена. Одно его прикосновение, и я уже промокла насквозь. Разве я не должна к этому времени обрести больше самообладания?

Он хватает меня за бедро своей большой рукой и притягивает мой рот. Мое тело сливается с его твердым, когда он просовывает свой язык внутрь и целует меня глубоко и медленно.

Со стороны, я, должно быть, кажусь такой крошечной на фоне его тела, почти ничтожной.

— Подожди. — я отстраняюсь, у меня слегка кружится голова. — Мы в школе.

— Ну и что? — он трется своим членом о мое нижнее белье, и я хнычу, когда он становится тверже от контакта. — Помнишь, как я загнал тебя в угол в первый школьный день в этом году? На тебе была эта чертовски короткая юбка, а Сильвер пролила на тебя кофе.

— Как я могу забыть? Ты сказал мне не одеваться так.

И это был первый раз, когда он приблизился ко мне за много лет.

— Это потому, что я хотел завладеть тобой прямо там. — он двигается против меня. — Ты убивала меня, Грин.

У меня пересыхает в горле, но я выговариваю:

— Ксан... нас отстранят.

— Нет, если нас не поймают.

— Но... — я замолкаю, когда он доводит меня до удовольствия.

О, Боже.

— Кроме того, оно того стоило бы.

— Ксан...

Мои слова замирают, когда он вновь завладевает моими губами.

Он трется своим членом об меня снова и снова, и я стону ему в рот.

Часть меня хочет, чтобы кто-то увидел нас, стал свидетелем этого момента во времени, потому что мне хочется пометить его.

Хочется нарисовать его на одном из этих чистых холстов и сохранить на всю жизнь.

Ксандер отпускает мое бедро и просовывает руку мне под юбку. Я напрягаюсь, а затем дрожу, когда он отодвигает трусики в сторону и вводит в меня палец.

— Черт, ты вся промокла, — стонет он мне в губы.

— Для тебя, — шепчу я в ответ.

— Ты убиваешь меня, Грин.

— А ты владеешь мной, Ксан.

— Только тобой?

— Только тобой, — выдыхаю я.

Его палец набирает скорость, и он добавляет еще один, заполняя и вызывая эту туманную фазу. Фазу, когда все исчезает — ни звуков, ни запахов, ни зрелищ — по крайней мере, не из внешнего мира.

Все, что я чувствую, это его прикосновение, все, что я вижу, это его глубокие океанские глаза, все, что я слышу, это его дыхание.

Только он. Ксан. Когда-то мой лучший друг, затем мой мучитель, а теперь мое все.

— Ты слышишь звук своего возбуждения, Грин?

Он прикусывает мою нижнюю губу.

Мои щеки пылают, когда этот небрежный звук усиливается по мере того, как его пальцы входят и выходят из меня.

— Это симфония, созданная только для меня, — бормочет он. — Ты создана только для меня.

Я сжимаюсь вокруг его пальцев и дрожу, когда оргазм захлестывает меня, а затем погружает в свои тиски.

Как его слова могли поджечь меня без всяких спичек или бензина?

— Ты такая экзотичная при оргазме. Я хочу съесть тебя. — он целует меня в щеку, лоб и нос и заканчивает прикосновением своих губ к моим.

— Не могу поверить, что мы сделали это в школе. — я вздрагиваю, хотя все еще в бреду от оргазма.

Он выходит из меня, и я ощущаю душераздирающую пустоту. Однако я не сосредотачиваюсь на этом, потому что Ксан поднимает свои пальцы и облизывает их один за другим, не отрывая взгляда.

Те же пальцы, что были внутри меня.

Черт.

Он слизывает меня с себя. Какого черта меня это так заводит?

Он подносит другой большой палец к моим губам, и я без колебаний облизываю его, подстраиваясь под его ритм с моим. Вкус его кожи взрывается у меня во рту, и это лучшая еда, которую я ела за долгое время.

Губы Ксандера растягиваются в ухмылке, на щеках появляются ямочки.

— Ммм. Думаю, я нашел альтернативу алкоголю.

— Пожалуйста, поделитесь. — голос, раздающийся справа от нас, пугает нас обоих.

Коул появляется из ниоткуда, черт возьми, с книгой в руках. С «Генеалогия Морали» Фридриха Ницше.

— Какого черта ты здесь забыл, капитан? — в голосе Ксандера звучит нетерпение.

— Это я должен спросить тебя об этом. Я спокойно читал, пока вы двое не решили прервать меня.