Флигель-Адъютант - Евгений Адгурович Капба

Разыгравшийся ураган снаружи не оставил нам аргументов для спора.

Часть вторая.

ХХ ЗАМИНКА

Мы заночевали на конюшне.

Лошади хрупали зерном из кормушек, Стеценко сунул под голову седло и, стянув с себя сапоги, тут же провалился в царство Морфея. Царёв ходил смурной некоторое время, мерял шагами небольшое помещение и, казалось, порывался о чем-то со мной посоветоваться, но всё никак не мог решиться. Наверное, мучила его всё та же извечная беда и всё то же счастье, преследующее наш мужской род с начала времен — наличие женщин. Или — их отсутствие, это у кого как получается. Поучать его и воспитывать я не собирался. Захочет — сам заговорит.

Я достал блокнот и карандаш и вместо того, чтобы заняться литературой или на худой конец — публицистикой, посвятил себя жанру эпистолярному:

"Душа моя стремится к вам, ненаглядная Лизавета Петровна, как чайка к морю. Однако случаются у нас по пути заминки, и прибытие к месту назначения постоянно откладывается. Как вы знаете, мне поручили провести этнографические исследования на братском Востоке, и в экспедиции нашей народ подобрался покладистый, можно сказать, душевный, с огоньком. Давеча присоединился к нам еще один этнограф — знакомец ваш по работе на далёком Юге и мой верный заместитель. Так или иначе — ноги несут меня всё дальше по каменистым горам и горячим пескам, потому как долг перед имперской наукой нас к тому обязывает. Также хочу сообщить вам — путешествие наше протекает гладко, в обстановке настоящей общности и согласия. Идем по горным дорогам и ни о чем не вздыхаем, кроме как об вас, единственная и незабвенная Лизавета Петровна. Так что зазря убиваться не советую, напрасное это занятие..."

Карандаш выпал из моих рук, блокнот сполз на устланный соломой пол... Я и во сне всё сочинял это письмо, а потом — тоже во сне — пытался понять, почему пишу его таким странным велеречивым псевдонародным штилем, ранее мне вовсе не свойственным.

Проспал я что-то около шести часов и проснулся с дурной головой. Буря всё не успокаивалась, ветер сотрясал стены конюшни, а спутники мои и не думали пробуждаться. Потерев лицо ладонями и слегка размявшись, понял — делать нечего. Нужно было искать хозяина постоялого двора, чтобы раздобыть свежей еды и воды.

Стоило только открыть хлипкую деревянную дверь, как песок целыми горстями полетел мне в лицо, за шиворот, за голенища сапог... Отплевываясь и пытаясь не наглотаться песку, я брел на мигающий свет фонаря в окне гостиницы и наконец остановился прямо перед литым медным кольцом на двери, каким полагалось стучать перед тем, как вломиться внутрь.

* * *

Едва я взялся за эту проклятую медяшку, как меня решили похитить. Как я это понял? Очень просто: обычно при встрече мне не нахлобучивают мешок на голову и не хватают грязными лапами за руки и ноги. В приличном обществе так поступать не принято!

Я дрался как лев. Несмотря на мешок и численное превосходство неприятеля, мне удалось здорово попортить им жизнь. Я лягался, лупил кулаками, локтями и коленями, кусался сквозь грязную холстину, рычал и кричал — но их было слишком много. Может быть — пять или шесть, нечеловечески сильных противников, с цепкими пальцами и стальными мускулами. В одиночку сражаться с ними в таких невыгодных условиях было делом пропащим. А шум бури не позволял моим товарищам прийти на помощь — время для нападения было выбрано просто отменно!

Жаль, что не удалось воспользоваться револьвером — среди похитителей оказался кто-то ушлый и вытянул его из кармана в самом начале... Мерзавцам удалось связать меня, избив до умопомрачения, и закрутить в какую-то материю, едва оставив возможность дышать. Под завывания ветра они закинули меня на плечи и помчались черт знает куда, и я понятия не имел, чего ждать от всего этого. По всему выходило — дело дрянь!

Я уже один раз был похищенным, и воспоминания от этого прискорбного события иногда возвращались. Образ лошадиного виконта был одним из моих худших кошмаров. И теперь, в этом ковре, на плечах у неведомых супостатов уносящийся прочь от Императора навстречу новым злоключениям, я получался настоящим кретином. Радовало одно — с Государем — Стеценко. Он человек бывалый, тёртый и монарху искренне преданный. Конечно, мой зам и понятия не имел, кто такой Ваня Царёв, но в способности Величества убедить кого угодно и в чем угодно сомневаться не приходилось... Утешение — слабое, но кто может помочь мне более эффективно, чем правитель самой большой страны в Старом Свете и с ним самый большой проходимец из всех, кого я знал? В общем — надежда была.

Она не исчезла и после того, как меня бросили на какие-то доски, которые чуть позже зашатались, а скрип колес и цокот копыт возвестили о том, что теперь невольное путешествие я продолжу гужевым транспортом. Попытки при помощи ног и рук определиться с положением в пространстве закончились худо: по голове меня ударили чем-то тяжелым и мягким, и багровая тьма поглотила мой разум.

* * *

— ...Гос-с-спади, говорил же — лучше бы мы сделали скидку тевтонам и попросили провести акцию их ухорезов... А он: "не-е-е-ет, нет, мои питомцы справятся, вы посмотрите на эти графики, вы посмотрите на те записи, у них такой прогресс в интеллекте!" Это разве прогресс? Подите к черту, уроды! Надо было вам его так мордовать? Всю рожу раскровянили, на мешке чистого места нет, нелюди, звери! Это вообще — он или не он? Как теперь понять? — интонации говорившего были истерическими, такие я слышал от людей опустившихся, злоупотреблявших спиртным или наркотиками.

Например — у инженера Лося в свое время. Я был примотан к холодному, видимо — металлическому креслу, по звучанию голосов и практически полной отсутствии циркуляции воздуха можно было понять, что кресло это стоит в замкнутом помещении.

— Васса сказау — важака. Эта — важак, Бо-ор! — а этот говорил явно с трудом, его акцент был похож на говор каннибалов Южного континента, как если бы кому-то из них сломали челюсть.

— Бо-о-ор! Какой, к черту, Бор? Тупицы, непроходимые тупицы! Бор-мен-таль! Ну-ка, повтори, образина!

— Бо-ор-мо-о-о-тау!

— Сам ты бормотау, чудо-юдо! Давайте, развязывайте его. И голову освободите. Так с чего ты и твои уроды решили, что он там самый главный?

— О-о-он не толкау машин! О-о-он сидеу унутри! О-он говориу —