Удар шпаги - Эндрю Бальфур
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Как? — воскликнули мы в один голос.
— А вот так, друзья мои: я подслушал кое-какие их разговоры между собой и, зная язык немного лучше, чем мой юный друг, только что так справедливо упрекнувший меня, понял одно: нас всех собираются казнить, причем каким-то странным способом, суть которого я, сколько ни прислушивался, так и не уяснил; по крайней мере, хоть не повесят, и за то спасибо! Знаете, я сочинил пару куплетов, сам того не желая; моя муза, оказывается, в прекрасной форме, жаль только, что скоро ей придет конец!
Он продолжал болтать, то и дело прочищая нос и посмеиваясь чему-то про себя, тогда как остальные сидели в молчании, охваченные ужасом, пытаясь отыскать путь к спасению, — по крайней мере, такова была моя реакция на сообщение сэра Джаспера, ибо мне очень не нравилась внешность капитана «Сан-Фернандо», а тем более священника.
— Боже, спаси нас всех! — пробормотал наконец мастер Трелони.
— Боюсь, только Он может это сделать, — сказал сэр Джаспер, — а что касается твоего последнего слова, то оно и вовсе лишнее, так как, по моему мнению, мы или все спасемся, или все отправимся в рай, поскольку эти испанские дьяволы не признают полумер!
— Мастер Роджерс, сэр, — спросил один из матросов, — не можете ли вы сказать, каким способом нас убьют, если это случится?
— Не знаю, парень, не знаю; но боюсь, священник приложил к этому руку.
— Тогда да смилуется над нами Господь, — сказал моряк, — потому что мой брат погиб от их рук в Испании, а одному из тех, кто сидел с ним в тюрьме, удалось бежать, и — о Джим, бедный Джим!
Рыдания, вырвавшиеся из его груди, прервали фразу, но нам нетрудно было домыслить все остальное: ведь в те дни именем Святой Инквизиции пугали капризных детей и у многих сильных мужчин при этом имени мороз пробирал по коже.
Долгое время мы сидели молча, каждый погруженный в собственные мысли, и тогда сэр Джаспер, который ни при каких обстоятельствах не в состоянии был удержать язык за зубами, неожиданно хрипло засмеялся.
— Печальная у нас компания, джентльмены, — сказал он. — Клянусь честью, мы еще не покойники и, слава Богу, нам не заткнули рты; так что же мешает нам грянуть веселую песню и показать этим испанцам, что мы мужчины, да к тому же англичане! Прошу прощения, мастер Клефан, — добавил он, низко поклонившись мне при свете тусклого фонаря, раскачивавшегося на проволоке; затем довольно мелодичным голосом громко затянул:
— Скажи мне, приятель, и дай ответ:
в чем сила британца, открой мне секрет?
— В любви беспредельной к лесам и лугам
и к Англии милой родным берегам!
Мы все хором подхватили так, что задрожали переборки нашей тюрьмы:
— В любви беспредельной к лесам и лугам
и к Англии милой родным берегам!
Сэр Джаспер продолжал:
— Скажи мне, приятель, и дай мне ответ:
в чем вера британца, открой мне секрет?
— А верит он в Бога, в свой меч, в свой закон,
и в друга надежного верует он!
— Скажи мне, приятель, и дай мне ответ:
кто враг у британца, открой мне секрет?
— Шотландец, француз и турецкий ага,
но нету испанца коварней врага!
— Мы просим у вас прощения за этот куплет, мастер Клефан!
— Пустяки! — возразил я. — В нем очень просто заменить, например, британца на шотландца, а шотландца, скажем, на католика — и тогда все будет в порядке!
— Отличный ответ, клянусь честью! — засмеялся сэр Джаспер. — Но хор у нас, ребята, получился отменный: он заставит расшевелиться это унылое преподобие, монаха, тощего, как сушеная треска!
— Теперь напоследок, приятель, ответь,
за что же британец готов умереть?
— Готов он за честь, за Отчизну свою
и за королеву погибнуть в бою!
— Веселее, джентльмены, больше жизни! — кричал сэр Джаспер, и хор нестройно, конечно, но зато от души и так громогласно, как только позволяли здоровенные легкие в крепкие глотки, — снова подхватил:
— Готов он за честь, за Отчизну свою
И за королеву погибнуть в бою!
Не успели мы закончить, как дверь распахнулась, и на пороге появился испанский капитан в сопровождении джентльмена в черном.
— Вы слишком шумите, сердито сказал капитан, обращаясь к сэру Джасперу
— Клянусь честью, в я того же мнения! — возразил маленький кавалер.
— Позвольте мне посоветовать вам, сеньор. приступить лучше к молитвам!
— Согласен с вами, сеньор капитан «с молитвам и славословию; только, если позволите, в обратном порядке: сначала воспоем славу, а потом уж займемся и молитвами!
— Английская собака! — процедил сквозь зубы испанский капитан, но высокий мужчина в черном остановил его.
— Они мужественные люди, — сказал он. — Клянусь Пречистой Девой, хотел бы я иметь хотя бы тысячу таких в моем походе на Гвиану: в заметьте, капитан Гамбоа, я возражаю против намерений поступить с ними так. как собираетесь вы и отец Мигель. Это постыдно и бесчеловечно!
— В таком случае выразите свой протест святому отцу и послушайте, что он вам скажет, дон Гомес, — грубо ответил капитан, скривив в неприятной усмешке свои тонкие губы. — Или вы предпочтете, чтобы я это сделал за вас?
— Нет-нет, — поспешно возразил мужчина в черном, заметно побледнев, и я с первого взгляда понял, какой смертельный страх испытывает он к тощему монаху с лицом, похожим на череп, и с проницательными черными глазами, пылающими точно угли.
— Запомните, — сказал капитан Гамбоа, — если вы не прекратите шуметь, я прикажу залить вашу клетку водой и утоплю всех певчих птиц, посмевших чирикать на моем судне без позволения!
— Надеюсь, вода не будет так дурно пахнуть, как все на вашем судне? — крикнул ему вдогонку сэр Джаспер, когда дверь за обоими захлопнулась,
— Несчастный человек, — добавил он по-английски. — Он ничего не смыслит в музыке! Что ж, так оно и должно быть: судя по его лицу, лучшая мелодия для него — визг тупой пилы, вгрызающейся в дубовый пень! А по мне, так хорошая история ничуть не хуже веселого куплета; вот послушайте-ка одну для разнообразия!
Он всячески пытался приободрить нас, наш вечно не унывающий сэр Джаспер, отвлекая от печальных мыслей о страшной участи, ожидающей пленников испанской инквизиции, ибо у нас не было ни малейшей надежды на спасение.
Так мы провели два долгих дня в полутемной, грязной и зловонной дыре, пытаясь изо всех сил сохранить бодрость духа и крепость тела, питаясь скудной пищей, которую наш тюремщик приносил нам дважды в день. Всякий раз, когда он открывал дверь в нашу темницу, с палубы до нас доносились стук молотков, топот ног, скрип и громыхание каких-то тяжелых предметов, перетаскиваемых с места на место, но, когда мы спрашивали у него о значении всего этого, он только гнусно хихикал и предлагал потерпеть, поскольку вскоре мы и без него все узнаем.
