Мальчишки, мои товарищи - Владислав Крапивин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Испепеляющий взгляд.
Что же это? Оказывается, зря. Оказывается, они и не смотрят на Генку.
Одни глядят в потолок, другие в свои «Родные речи», третьи провожают глазами учительницу. Она всё ходит между партами и говорит. Кажется, про весну говорит. Скоро весна.
А на Генку лишь редко-редко кто-нибудь глянет. И без всякого ехидства. Даже без любопытства. Наоборот – с сочувствием смотрят. Это Генка понял сразу, он умеет догадываться, когда ему сочувствуют.
И уши перестал дёргать электрический ток. И брови Генкины разошлись.
Генка пробежал взглядом по рядам: стриженные макушки, куцые бантики, тоненькие шеи да щёки в чернилах… На первой парте, у двери, совсем недалеко от Генки двое мальчишек. Один круглолицый, с рыжей чёлкой, другой – темноволосый, большеглазый, маленький, будто ещё совсем дошкольник. Оба смотрят на Генку не то чтобы с жалостью, а как-то печально.
Рыжий одними губами спросил:
– За что?
Генка подумал и ответил. А чего же не ответить, если по-человечески спрашивают.
– Чертей делал, – прошептал Генка.
Большеглазый малыш заморгал, а рыжий приоткрыл рот.
– Бумажных чертей, – объяснил тихонько Генка. – Их надувают. А потом хлопают. Только я не хлопал, просто так надувал. Говорят, всё равно… Нельзя.
– Скучно стоять? – шепнул рыжий, оглянувшись на учительницу.
– У вас тут не повеселишься…
Первоклассник с рыжей чёлкой что-то сказал на ухо соседу. Малыш кивнул. Обернулся и стал шептать девчонке в белых бантиках. Бантики насторожились. Потом кивнули и они, и шёпот зашелестел дальше. Генка увидел, как с задней парты передали что-то маленькое, блеснувшее в косом солнечном луче. А учительница говорила о звонкой мартовской капели. И, наверно, ничего не замечала.
Рыжий первоклассник хитро мигнул:
– Лови.
– Ловлю.
Генка подставил ладонь и тут же, стараясь не шуршать, развернул серебряную бумажку.
В ней лежали две шоколадных дольки.
Генка шмыгнул носом и улыбнулся как-то неловко, левой щекой.
– Тяни до звонка, – шевельнулись губы мальчишки с рыжей чёлкой.
Генка кивнул.
Он сжал в кулаке тающий шоколад и опустил глаза. Он опустил глаза, потому что был суровым человеком, а тут вдруг как-то защекотало в горле и вообще… Просто ерунда какая-то, смешно даже…
В середине перемены Генка не выдержал. Он выбрался из-под облепивших его первоклассников и хрипло сказал:
– Так же нельзя. Я же не железный же… Ти-хо!! Сколько человек уже умеют делать чёртиков? Трое? Пусть каждый научит ещё трёх. А те остальных… Порядок должен быть. Не будьте глупыми как носороги…
Генка вытер лоб вымазанной в шоколаде ладонью.
Маленькая первоклассница с чернильной кляксой на воротничке деловито протолкалась через кольцо мальчишек.
– А гармошки умеешь делать? Кукольные, из бумаги?
– А кораблики? – пискнули сзади.
– А голубей… пистолеты… кошек… волчки… крокодилов?
У Генки в голове басовито загудело.
– А ракеты умеешь? – спросил старый Генкин знакомый, рыжий Серёжка.
– Какие? – обессиленно спросил Генка. И вдруг услышал, что все молчат.
– Из ящиков. Из бочки, – тихо сказал большеглазый малыш. – Мы вчера строили…
– На перемене, – помогли ему.
– В сквере.
– Где раньше киоск был, а теперь только ящики.
– Замёрзли все. Даже на урок опоздали. Нас после уроков оставили, – вздохнул малыш.
Рыжий Серёжка громко перебил:
– А ракету сломали. Какие-то большие, из четвёртого класса. Отломали стаб… стализ… как его…
– Стабилизатор, – сказал Генка и прищурился. – Ладно. Ракеты я умею…
Перед самым звонком Генка вернулся в свой класс. Он даже не взглянул на шарахнувшуюся Зинку. Прошагал прямо к учительскому столу.
– Я не знаю, кто ломал вчера в сквере ракету, – сказал Генка. Он свёл брови и выдвинул челюсть. – Но если сломают ещё раз, я узнаю…
– А чего? – осторожно спросил Витька Соломин.
– А того. Не будьте глупыми, как носороги.
Родительское собрание состоялось через две недели. Мамы и папы, скорчившись, сидели за партами. Рядом с учениками.
Зинка Лапшина делала по бумажке доклад:
– …Так, например, – бубнила Зинка, – примером воспитательной работы классного актива может быть учащийся Геннадий Казаков. Геннадий Казаков не… нед… Тут непонятно написано.
– Недисциплинированно, – сухо сказала Инна Павловна.
– Недисциплинированно вёл себя на уроках, – заторопилась Зинка, – имел плохую успеваемость. Актив класса по… пор…
– Порекомендовал…
– …Порекомендовал ему заняться общественной работой. Казаков познакомился с октябрятами первого «а» класса и стал их шефом. С тех пор Геннадия не узнать. Он провёл с октябрятами ряд ме… мероприятий, организовал игру в космонавтов, лыжную вылазку, провёл ряд… Нет, это уже…
Рыжий Серёжка и маленький Вовка сидели на корточках у дверей четвёртого класса. По очереди смотрели в щель.
– Не дождёшься его. Скоро они там? – жалобно спрашивал Вовка.
– Заседают, – мрачно сказал Серёжка. – Ещё долго, наверно… А вон ту девчонку, которая бумажку читает, Гена бить хотел.
– За что?
– За что! За дело, значит.
– Бил?
– Не знаю. По-моему ещё будет.
1963 г.
Почему такое имя
1. ПОЧЕМУ ТАКОЕ ИМЯ?
Тоник, Тимка и Римма возвращались с последнего детского киносеанса из клуба судостроителей.
– Далеко до моста, – сказал Тимка. – Айда на берег. Может, кто-нибудь перевезёт.
– Попадёт, если дома узнают, – засомневался Тоник.
Римма презрительно вытянула губы:
– Мне не попадёт.
– Он всегда боится: «Нельзя, не разрешают…» Петька и тот не боится никогда, – проворчал Тимка. – Пойдёшь?
Тоник пошёл. Уж если маленький Петька, сосед Тоника, не боится, то ничего не поделаешь.
Обходя штабеля мокрого леса и перевёрнутые лодки, они выбрались к воде. Было начало лета, река разлилась и кое-где подошла вплотную к домам, подмывала заборы. Коричневая от размытого песка и глины, она несла брёвна и обрывки плотов.
По середине реки двигалась моторка.
– Везёт нам, – сказал Тимка. – Вон Мухин едет. Я его знаю.
– Какой Мухин? Инструктор ДОСААФ? – поинтересовалась Римка.
– Ага. Его брат в нашем классе учится.
Они хором несколько раз позвали Мухина, прежде чем он помахал кепкой и повернул к берегу.
– Как жизнь, рыжие? – приветствовал ребят Мухин. – На ту сторону?
Рыжей была только Римка.
– Сами-то вы красивый? – язвительно спросила она.
– А как же! Поехали.
– Женя, дай маленько порулить, – начал просить Тимка. – Ну, дай, Жень!
– На брёвна не посади нас, – предупредил Мухин.
Тимка заулыбался и стиснул в ладонях рукоятку руля. Всё было хорошо. Через несколько минут Тимка развернул лодку против течения и повёл её вдоль плотов, которые тянулись с правого берега.
– Ставь к волне! – закричал вдруг Мухин.
Отбрасывая крутые гребни, мимо проходил буксирный катер. Тимка растерялся. Он рванул руль, но не в ту сторону. Лодка ударилась носом о плот. Тоник ничего не успел сообразить. Он сидел впереди и сразу вылетел на плот. Скорость была большой, и Тоник проехал поперёк плота, как по громадному ксилофону, пересчитав локтями и
коленками каждое брёвнышко.
Мухин обругал Тимку, отобрал руль и крикнул Тонику:
– Стукнулся, пацан? Ну, садись!
– Ладно, мы отсюда доберёмся, – сказала Римка и прыгнула на плот. За ней молча вылез Тимка.
Тоник сидел на брёвнах и всхлипывал. Боль была такая, что он даже не сдерживал слёз.
– Разнюнился, ребёночек, – вдруг разозлился Тимка. – Подумаешь, локоть расцарапал.
– Тебе бы так, – заступилась Римка. – Рулевой «Сено-солома»…
– А он хуже девчонки… То-о-нечка, – противно запел Тимка.
Теперь Тоник всхлипнул от обиды. Кое-как он поднялся и в упор поглядел на Тимку. Когда Тимка начинал дразниться, он становился противным: глаза делались маленькими, белёсые брови уползали на лоб губы оттопыривались… Так бы и треснул его.
Тоник повернулся, хромая, перешёл на берег, и стал подниматься на обрыв по тропинке, едва заметной среди конопли и бурьяна.
В переулке, у водонапорной колонки он вымыл лицо, а дома поскорей натянул шаровары и рубашку с длинными рукавами, чтобы скрыть ссадины. И всё же мама сразу спросила:
– Что случилось, Тоничек?
– Ничего, – буркнул он.
– Я знаю, – сказал папа, не отрываясь от газеты. – Он подрался с Тимофеем.
Мама покачала головой:
– Не может быть, Тима почти на два года старше. Впрочем… – она коротко вздохнула, – без матери растёт мальчик. Присмотра почти никакого…