Бессмертная жена, или Джесси и Джон Фремонт - Ирвинг Стоун
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Генерал Кирни пялил глаза на полковника Фремонта, смотрел оскорбительно и враждебно на него. Прокурор наводящими вопросами склонял генерала Кирни отказаться от показаний, которые он ранее дал под присягой.
Член суда встал и сказал:
— Господин председатель, замечания, ставящие под сомнение добропорядочность нашего процесса, на мой взгляд, недопустимы…
Том Бентон загремел:
— Когда генерал Кирни пялил глаза на полковника Фремонта, я решил, что, если он попытается вновь смотреть свысока на обвиняемого, я сделаю то же самое в отношении генерала. Я сделал это сегодня, и сегодняшний взгляд был ответом на его поведение на прошлом заседании. Я посмотрел сегодня на генерала Кирни, когда он пялился на полковника Фремонта, и я смотрел на него, пока он не опустил глаза долу!
Когда Джесси пришла домой, выслушав порицание суда в адрес отца, она упала в большое кожаное кресло и горько заплакала. Это был удар, которого она не ожидала. Так или иначе, они пережили бы позор, павший на голову мужа за его бунтарское поведение, но чтобы ее отец мог так забыться… подставить себя под порицание… это ранило ее сердце и вызвало чувство вины.
Из-за нее он нанес ущерб своему имени и карьере, которой всегда дорожил.
_/7/_В начале декабря, просыпаясь три дня подряд с чувством тошноты, она поняла, что беременна. С пониманием этого пришло смешанное чувство радости и опасения. Впервые после рождения Лили она вновь беременна, теперь у нее не было и тени сомнения, что на этот раз родится сын. Она знала, как будет рад муж появлению мальчика, сколько будет гордости и прежних амбиций. Она была счастлива, думая об этом, но вместе с тем была и другая мысль: если мужа осудят и отстранят от службы, он может пасть духом, не будет знать, что делать, тогда их радость по поводу рождения ребенка будет омрачена этим несчастьем.
Когда Джесси убедилась в своей беременности, то приняла два решения: она не скажет об этом никому до окончания суда; они должны победить. Она будет работать ради этого до изнеможения — сдаваться нельзя. Из нынешней путаницы словопрений и сомнительных документов нужно извлечь на свет то, что убедительно говорит о заслугах мужа. Ее сын не должен войти в мир, где его отца считают изгоем. Он должен войти в мир, где чтут имя Фремонтов.
Она пошла к комнате матери и, занятая собственными мыслями, забыла постучать в дверь. Элиза сидела в кресле матери; она расслышала часть фразы и прочитала на лицах выражение вины. Джесси закрыла дверь и, продолжая сжимать в кулаке кнопку двери, прильнула к ней. При виде матери и сестры, обсуждающих ее проблемы, физическая боль вытеснилась иной болью. Женщины неловко молчали какой-то момент, а Джесси размышляла, о чем они могли говорить. Осуждали ли ее мужа? Критиковали ли ее за участие в этой драме? Стыдились ли скандала, недовольные тем, что их имена были втянуты в грязные сплетни?
Джесси отошла от двери и направилась к матери и сестре. Ее напряженный вид заставил их взглянуть на нее, и она, посмотрев в их нежные и заботливые глаза, поняла, что только в мучительно-тяжких условиях могла она подозревать мать и сестру в нелояльности. Они жалели свою Джесси, и только, жалели из-за неприятностей, выпавших на ее долю. Ей могло причудиться, будто они сожалеют, что она вышла замуж за общественного деятеля, сама позволила вовлечь себя в сомнительные действия, жалели за обрушившееся на нее несчастье. Она знала, что ее мать вспоминает сцену на пароходе и в карете на пути в Черри-Гроув, когда она советовала дочери не ставить свою счастливую и спокойную жизнь под угрозу конфликта; вспоминает, как упорствовала Джесси, считая, что ее мать не права, стараясь уклониться от важных жизненных проблем. Вероятно, ее мать думала, что теперь-то Джесси поняла, какую страшную ошибку совершила, и жалеет, что не прислушивалась к советам старших.
Ничего подобного Джесси не думала. Она не сожалела о своем замужестве и о случившемся, включая события, приведшие к военно-полевому суду. Она не боялась жизни, не боялась смелых и мужественных действий, даже нынешнего суда и его последствий. Выдержав худшее, связанное с ее соучастием, она обрела право голоса. Ей хотелось крикнуть матери, что она не изменила свой взгляд и продолжает верить в жизнь, где есть действия и конфликты, работа рядом с мужем, сколько бы грязи ни налипало при этом на подол юбки.
Джесси не нуждалась в их жалости, она ее не терпела. Они не понимали, что жалеют ее за страдания, к которым она равнодушна. Если часть ее долга — находиться под ослепляющим светом гласности, переносить хвалу и хулу публики, видеть, как имя ее и мужа смешивают с грязью, то это всего лишь цена, какую она должна заплатить за выполнение важной работы. Нет, ей не нужна их жалость, она направлена не по адресу. Пусть они жалеют слабых и уклончивых, не способных выдержать опустошающее действие конфликта и выйти из него со спокойным сердцем и крепкой верой в свою судьбу.
Джесси забыла, зачем она вошла в комнату. Она улыбнулась со слегка излишней бодростью, поцеловала мать и сестру и вышла из комнаты.
В ночь на 18 декабря Джесси, Джон, Том Бентон и Уильям Джонс работали до рассвета, составляя список предвзятых действий суда, суммируя и анализируя каждое отрицательное решение и показывая, как в аналогичных случаях выносились решения, выгодные генералу Кирни. В шесть часов утра они закончили работу, после чего она выпила чашку кофе, выкупалась, и ее отвезли в военный департамент, где она должна была выписать ряд параграфов, необходимых для резюме. Работа продолжалась почти до полудня, и у нее не осталось времени, чтобы освежиться и даже перекусить. Она спешила в Арсенал с необходимым мужу материалом.
Она не могла видеть ясно Джона, когда он встал и приступил к изложению резюме. Ей было непонятно, произошло ли это по той причине, что осунувшееся лицо мужа было окутано дымкой отчаяния, или же помешал шум в ее голове. Полковник Фремонт смог произнести лишь первые слова, как военный прокурор поставил под вопрос их уместность и потребовал очистить зал. Она вышла в холодный вестибюль, где сквозь окна и щели под дверями гуляли сквозняки. Она постояла на месте, сколько смогла выдержать, а затем принялась ходить взад-вперед, чтобы согреться. К трем часам она уже не могла стоять на ногах и попросила знакомого отвезти ее домой. Дома она сразу же легла в постель. Перед ее глазами все качалось, тело горело, словно внутри пылал огонь, в ушах слышались глухие удары, а рот, казалось, был забит ватой. Словно сквозь туман она слышала успокаивающие слова мужа. Но одно слово врача она отчетливо услышала, прежде чем потерять сознание:
— Воспаление легких.
Ее сестра Элиза вернулась в дом, чтобы вести хозяйство. Элиза не умела красиво говорить, но, когда речь шла о делах, никто не мог с ней соперничать. Она поддерживала нужную температуру в комнате Джесси, а это было непросто в промозглый декабрь. У постели Джесси и днем и ночью всегда был кто-то — сама Элиза, Мейли или медицинская сестра. Вкусная и здоровая пища всегда стояла на теплой жаровне. Миссис Бентон, два месяца до этого прикованная к постели, заставила Мейли одевать ее каждое утро и, несмотря на то что левая половина ее лица и тела все еще была полупарализована, проводила многие часы около дочери, держа ее за руку и рассказывая веселые истории из ее детства.
Сильнее всех переживал неурядицы жены Джон, считавший, что это он навлек на нее болезнь. Джесси видела, что он винит во всем себя, хотя и пытался скрыть это за беззаботной улыбкой, когда входил в ее комнату.
Один лишь Том Бентон, казалось, не тревожился. У Джесси воспаление легких? У многих воспаление легких! Если он смог сам преодолеть туберкулез, унесший других членов его семьи, то можно ли сомневаться, что Джесси очень быстро избавится от такой хвори, как воспаление легких?
Джесси и не помышляла о том, что ее жизнь в опасности, все ее ночные кошмары вращались вокруг мужа и суда. Четыре дня она чувствовала себя прескверно. На пятый день в три часа утра наступил перелом. К полудню к ней вернулись силы, и она стала требовать, чтобы ей ежедневно сообщали о ходе процесса. Ей было приятно, когда муж и отец рассказывали о нем с иронией и уверяли ее, что все идет хорошо. Они не знали, что она подкупила Джошиима и тот в полдень, когда мужчины уходили из дома, приносил ей свежие газеты «Юнион» и «Нэшнл интеллидженсер», благодаря чему она постоянно следила за процессом. Ей не доставляло удовольствия читать отчеты из зала суда, содержавшие неприятные вещи, но тревога, порождаемая неопределенностью, была еще хуже.
Рождество и Новый год она провела в постели, обложенная подушками. Отец поставил ей в углу комнаты рождественскую елку, а врач разрешил раздать семейные подарки на ее глазах в рождественское утро.
Джон словно сошел с ума: он растрачивал их последние быстро таявшие сбережения на щедрые подарки для нее, начиная с жемчужных серег и кончая шелковым домашним халатом ультрамаринового цвета, который она поспешила снять по той причине, что он придавал ее лицу зеленоватый оттенок.