Бессмертная жена, или Джесси и Джон Фремонт - Ирвинг Стоун
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Дали ли вы мне какую-либо возможность собрать материалы для защиты в Калифорнии? Имел ли я возможность информировать моих свидетелей, что они потребуются мне в Вашингтоне в военно-полевом суде?
— Вы были уведомлены в надлежащее время о вашем аресте в форте Ливенуорт.
— Когда вы приказали мне вернуться в Вашингтон, не отказали ли вы мне в праве поехать в Сан-Франциско и собрать мои дневники, рисунки, карты и образцы третьей экспедиции?
— Это государственная собственность, которую нельзя доверить офицеру, нарушившему свой долг.
— Разве вы не отказали в разрешении перебросить мой батальон в Мексику для службы под началом генерала Тейлора, несмотря на то что генерал Скотт просил вас предоставить такую привилегию?
— Мне ничего не известно о таком совете со стороны генерала Скотта.
— Когда я попросил разрешения возвратиться по новой дороге, чтобы закончить составление карт для Топографического корпуса, разве вы не обязали меня шагать за вашей армией под охраной мормонского батальона?
— Вы шагали за мормонским батальоном.
— Последний вопрос, генерал Кирни. Разве вы не пытались воспрепятствовать лейтенанту Джиллеспаю и гардемаринам Билю и Маклейну выехать из Калифорнии, хотя их давно ждали в Вашингтоне?
— У меня нет власти над морскими офицерами.
— Но разве вы не посещали коммодора Шубрика и не просили его, чтобы этим людям не был разрешен переход по суше?
— Я информировал коммодора Шубрика, что не считаю лейтенанта Джиллеспая ответственным человеком, который может свободно разгуливать по Калифорнии.
Пробило четыре часа. Суд прервал свою работу до следующего дня. Джесси сидела счастливая, благодушно ожидая, когда мужчины соберут свои бумаги и пойдут вместе с нею к экипажу.
Она чувствовала: процесс позади, каждому ясно, что генерал Кирни безосновательно изменил позицию, решил принять на себя командование, известив до этого всех, что командующим был коммодор Стоктон; что Джон мог вполне не осознать такое изменение, поскольку не было приказов; он был прав, отказываясь решать, кто из старших офицеров был главнокомандующим в Калифорнии. Мотивы и поведение генерала Кирни предстали в худом свете, он явно превысил свою власть в Калифорнии, а на суде продемонстрировал мстительность к низшему по чину офицеру, подорвавшему его показания.
Рано утром, работая в архивах военного департамента, она увидела первоначальный доклад, который генерал Стефан Уоттс Кирни представил в порядке обвинения против полковника Джона Фремонта. Оцепенев, она поняла, что в докладе были вовсе не те обвинения, которые были оглашены в суде, что окончательный список был составлен военным департаментом. Все стало ясным.
_/6/_Уверенность, не покидавшая Джесси накануне, испарилась. Процесс вовсе не окончился, их уверенность оказалась обманом. Поскольку военный департамент расширил список обвинений, подобрал состав судей и вел процесс в соответствии с собственными потребностями, что бы ни говорил Джон, это ни в коей мере не изменило бы приговор. Он был предрешен.
Она не сказала никому о своем открытии, а сделала веселый вид и даже пыталась шутить в карете, когда за ней заехал отец. Ощущение надвигающегося несчастья усилилось у нее в течение дня, когда она увидела, что судьи настойчиво выносят решения, направленные против мужа: они отказали в показаниях коммодору Стоктону на том основании, что он был командующим в Калифорнии; отклонили принятие в качестве доказательства докладов секретаря военно-морского флота и секретаря собственного армейского ведомства, в которых восхвалялись действия Джона по завоеванию Калифорнии; отказались вызвать к барьеру лейтенанта Эмори и полковника Кука для показаний, являются ли они авторами анонимных писем, появившихся в печати накануне процесса; более того, суд отказал Джону в его желании представить материал, доказывавший, что генерал Кирни использовал свое влияние, чтобы задержать на Тихоокеанском побережье всех военно-морских офицеров, сочувствующих ответчику; отказался принимать любой материал, который мог подорвать веру к генералу Кирни как свидетелю.
Суд, который до этого момента протекал спокойно, вылился в нескончаемую череду пререканий. То и дело предлагалось освободить зал, Джесси и зрители были вынуждены ожидать подолгу в вестибюле, а вернувшись в зал, услышать:
— Суд не может подвергнуть расследованию отказ генерала Кирни предоставить полковнику Фремонту… суд не может расследовать приказ, данный полковнику Фремонту в форте Ливенуорт… суд прочитал представленные документы и находит, что они не имеют отношения к разбираемому делу… суд решает, что возражения полковника Фремонта относительно курса, которому нужно следовать, не могут быть приняты…
Проработав пять часов с Джоном, отцом и зятем над бумагой, доказывающей, что некоторые доводы могут быть приняты, она лежала, не смыкая глаз до рассвета, затем выехала в военный и военно-морской департаменты за документами, подкрепляющими их доводы, чтобы потом услышать заявления суда, что их материал отклоняется как не имеющий отношения к делу и неприемлемый, выходила из зала суда, когда его отлучали от публики, стояла на сквозняке в фойе, ожидая, когда откроют двери, чтобы выслушать новое направленное против них решение.
Она больше не могла уверять мужа, что все кончится хорошо, и Джон продолжать такую игру также не мог. Лишь Уильям Карей Джонс настаивал, что они имеют дело с непредвзятым судом, хотя судьи почти ни разу не согласились с его толкованием закона о доказательствах. Они работали очень много, мало спали, мало ели, поддерживая силы черным кофе. По мере углубления чувства опустошенности и несправедливости их нервы стали сдавать. Джесси похудела, ее вес не достигал и пятидесяти килограммов. Она боялась за мужа, заметив провалившиеся глаза преследуемого и гонимого человека. Это было плохо тем, что наносило ущерб делу.
Пытаясь успокоить его, она ссылалась на нравственность судей, хотя знала, что через час решение суда опровергнет ее уверения и они возмутятся, узнав, что вопросы прокурора к генералу Кирни написаны собственноручно генералом.
Отец был настолько разгневан, что даже в годы наиболее жестоких схваток Джесси не видела его таким. Нападки на зятя превратили его в обиженного защитника. По меньшей мере половина суждений отца отвергалась по той причине, что он пускался в нелогичные раздраженные рассуждения.
Около отца сидел Уильям Карей Джонс, с холодными зелеными глазами, с невыразительным бледным лицом и гладкими волосами. От него веяло холодом, способным остудить пыл любого человека, и он старался умерить чувства Тома Бентона чисто юридическими доводами. Джесси часто вспоминала, как он проявил лояльность к семье, предложив свои услуги, в противном случае он мог показаться незаинтересованным в деле и бесполезным советником. Однако, наблюдая, как готовились резюме и аргументы, позволяющие Джону не только на суде, но и в печати выглядеть наилучшим образом, Джесси поняла, что проницательный ум Уильяма Джонса был их самым большим достоянием.
Она присматривалась к мужу, находившемуся под грузом обвинений против него, понимавшему, какой урон его репутации ежедневно наносят его враги, и одновременно убежденному в своей правоте и осознающему, что мотивы генерала Кирни продиктованы местью за ущемленное достоинство, а мотивы таких людей, как Эмори и Кук, вызваны завистью и ревностью, мотивы военного департамента — желанием доказать свое превосходство над военно-морским флотом.
Угнетало не столько нервное напряжение и постоянная работа, сколько чувство, что бьешься головой о каменную стену. Казалось, суд слышит те же самые слова защиты, что Джесси, зрители и репортеры, однако судьи словно были глухими. Газеты раздражались но поводу хода процесса и в редакционных статьях открыто ставили вопрос: «Почему требуется больше времени уладить междоусобицу, чем одержать победу в войне против Мексики?»
Томас Гарт Бентон, самый старый и наиболее мудрый, сломался первый от напряжения. Вскоре после открытия очередного заседания суда в начале декабря генерал Кирни тяжело встал со своего места и заявил:
— Я считаю себя обязанным ради достоинства суда заявить, что, когда отвечаю на вопросы суда, старший советник обвиняемого Томас Бентон из Миссури, сидящий на своем месте, корчит гримасы, чтобы, как мне представляется, обидеть, оскорбить и запугать меня.
В зале раздался вздох. Щеки Джесси запылали от смущения. Зрители вертели головами, стараясь разглядеть сенатора Бентона. Сквозь шепот в зале Джесси услышала замечание председателя суда, что он не заметил гримас, но с сожалением услышал это. После этого он зачитал статью 76 Положений о военно-полевом суде, запрещающую использовать угрожающие слова, знаки и жесты в присутствии суда. Когда председатель закончил чтение, наступила выжидательная тишина. Все глаза вновь устремились к сенатору Бентону. Он медленно встал, его лицо стало кирпично-красным, и свирепо закричал: