Крестная мать - Ева Модиньяни

Нэнси сто раз воображала, как появится она, нарядная и прекрасная, и Шон буквально упадет к ее ногам и признается, что ни на минуту не переставал желать ее. А теперь ирландец стоял рядом с Сандрой, а в столовой пахло чесночным соусом, помидорами и тертым сыром пекорино.

На Нэнси был старый красный свитер и фланелевые брюки, которые, на взгляд Шона, портили великолепную женственность ее фигуры.

– Глазам своим не верю, Нэнси! Если бы я встретил тебя на улице, ни за что бы не узнал! – воскликнул ирландец, пряча за шутливым тоном охватившее его волнение.

Он намекал на то, как изменилась девушка.

– Наша Нэнси – совсем взрослая женщина, – улыбнулся Фрэнк.

Он сел во главе стола и знаком предложил семье занять свои места.

– Ты прав, Фрэнк, совсем взрослая женщина, – глядя на Нэнси, подтвердил Шон и улыбнулся своей обычной иронической улыбкой, что так притягивала девушку.

Нэнси покраснела, раскашлялась, устроилась поудобней на стуле, пытаясь найти слова для ответа, но так и не нашла. Неожиданно куда-то исчезли ее обычная уверенность, живость и остроумие. Она почувствовала себя растерянной и беспомощно взглянула на Сэла, словно утопающий на спасателя в надежде на то, что тот бросит ей спасательный круг. Брат понял и тут же обратился к Шону с вопросом:

– А обо мне ты ничего не скажешь?

– А о тебе я все знаю из спортивной хроники, – живо отозвался ирландец. – Восходящая звезда мирового тенниса. Поздравляю. Могу я считать себя твоим другом? Для меня это была бы такая честь…

– Опять твои шуточки, – смутился Сэл, от природы скромный.

– Шон вовсе не шутит, – вмешался Фрэнк. – Чемпион в семье – действительно большая честь.

– Я говорил совершенно серьезно, – подтвердил ирландец. – И мне теннис нравился, но способностей не хватало, чтобы чего-нибудь добиться.

Шон был одет в безукоризненный серый костюм, белую рубашку и бордовый галстук. Нэнси он казался воплощением мужской красоты и элегантности. Ужин, на взгляд Нэнси, тянулся невыносимо долго, хотя вся семья с удовольствием беседовала.

– Что с тобой, Нэнси? – забеспокоилась Сандра, увидев, что девушка ничего не ест. – Не нравится? Может, не вкусно?

– Спагетти замечательные, – успокоила Сандру Нэнси. – И я чувствую себя прекрасно. Просто мы с Хосе поели в греческом ресторане и теперь у меня нет аппетита.

– Ну, не хочешь – не ешь, – смирилась Сандра. Нэнси бросила взгляд на ирландца и увидела, что он улыбается ей без всякой иронии.

В конце обеда они неожиданно остались наедине. Фрэнк прошел в гостиную, Нэнси начала убирать со стола, и Шон подошел к ней.

– Ты по-прежнему отказываешься от меня? – спросила она, и воспоминания о пережитых на берегу моря объятиях нахлынули на девушку.

– Не мучай меня, – ответил Шон и нежно погладил ее по щеке.

– Ты не ответил, – заметила Нэнси, решительно отстраняясь от него.

Любые проявления нежности казались ей совершенно невыносимыми, делая их отношения еще более двусмысленными. Она боялась, что недосказанность породит в ее душе новые надежды.

– Я тебя не хочу, – сказал Шон, но его глаза говорили иное.

– Провалился бы ты в ад, Шон Мак-Лири! – взорвалась Нэнси, охваченная гневом, возмущением и болью.

С посудой в руках Нэнси выскочила из столовой в кухню. У раковины стояла Сандра и мыла тарелки, поливая их пенистым, пахнущим лимоном моющим средством.

В укладе дома Лателлы были свои странности. Семья владела огромным богатством, но прислуга не проживала на вилле постоянно. Каждый день приходили мужчина и женщина, выполняли самую грязную работу, но все остальные домашние дела выпадали на долю женской половины семьи. Когда Нэнси подросла, и у нее появились свои обязанности.

Сандра споласкивала стаканы, а Нэнси вытирала. Мама Сандра считала посудомоечную машину дьявольским изобретением, которому никогда не будет места на ее кухне. У Нэнси голова была занята другим, и она разбила два стакана, выронив их из рук.

Сандра оторвала взгляд от посуды и внимательно посмотрела на Нэнси:

– Скажи, что с тобой? Сначала ты ничего не ела и что-то наплела про греческий ресторан. Теперь ты колотишь мою посуду. Что тебя мучает?

Решительный тон Сандры не допускал никаких возражений, но в голосе пожилой женщины звучала тревога за Нэнси – девушка обычно была такой спокойной и невозмутимой.

Нэнси отшвырнула кухонное полотенце, и глаза ее наполнились слезами. Она резко повернулась, выбежала из кухни, взлетела по лестнице в мансарду, бросилась на постель и горько разрыдалась.

На ночном столике зазвонил телефон. Нэнси подняла трубку.

– Алло! – произнесла она, шмыгая носом, как ребенок.

– Что случилось? – с тревогой спросил мужской голос на том конце провода.

– Шон… – с надеждой прошептала Нэнси.

– Мне очень жаль, но это всего лишь я, Тейлор. Я в Гринвиче. Хочешь, пойдем куда-нибудь?

Глава 13

Бренда Фаррел вернулась домой с кучей пакетов и свертков. Благополучно добраться до порога квартиры ей помогли сначала шофер такси, потом привратник, щедро вознагражденные чаевыми и улыбками. Бренда пошла по магазинам, поскольку на сегодняшний вечер намечалось исключительное событие: ужин в «Уолдорф Астории» с Неарко, замечательная возможность почувствовать себя дамой из высшего общества!

Девушка перевернула всю секцию готовой одежды в универмаге «Сакс» в поисках платья, достойного такого замечательного вечера, и с помощью двух любезных продавщиц подобрала восхитительный наряд: облегающее фигуру платье из джерси малинового цвета, а на него – такого же цвета легкий жакет.

Бренда бросилась в спальню, быстро разделась, облачилась в новое платье и обула черные лаковые туфельки на умопомрачительно высоких каблуках. Она откинула пышные светлые волосы, чтобы застегнуть длинное золотое колье, и оценивающе взглянула на свое отражение в зеркале – очаровательная молодая женщина, прямо с обложки модного журнала: осиная талия, миниатюрная фигурка, приятная округлость там, где положено, огромные черные глаза, осененные длинными ресницами. Девушка лучезарно улыбнулась собственному отражению. Нежные губы чуть приоткрыли в улыбке белоснежные, сверкающие зубы; в «Уолдорфе» Бренда намеревалась блеснуть.

– А ты молодец! – похвалила она сама себя. – Неплохо преуспела…

Бренде было двадцать пять, но ей казалось, вечность отделяет ее от тех дней, когда она выступала в третьеразрядных заведениях на Западном побережье, где в сигаретном дыму выслушивала похабные шуточки гуляк без гроша в кармане. Ей исполнилось лишь шестнадцать, и она сбежала из жалкого барака на окраине Феникса, в Аризоне, где родилась и жила. Ее снедали честолюбие и страстное желание чего-нибудь добиться, правда, она и сама не знала, чего хотела. Выступления на сцене в весьма откровенных костюмах казались Бренде необходимым этапом, что приведет ее к обеспеченному будущему. Метила она высоко: все силы и все свое очарование девушка употребляла для достижения заветной цели – брака с богатым мужчиной. Она гонялась за мечтой, как и многие другие юные создания, что выступали на сцене, стремясь к блистательной артистической карьере.