Юлий Цезарь - Гульельмо Ферреро

И действительно, начало управления было малоприятно для Цицерона. Во время своего путешествия, когда он проезжал через Самос, депутация италийских откупщиков, живших в провинции, явилась к нему с приветствиями и просила сохранить в своем эдикте некоторые распоряжения его предшественника.[417] Высадившись в провинции, он остановился на некоторое время в Лаодикее для наблюдения за правильным обменом на местную монету сумм, привезенных им из Италии.[418] Среди этих забот он скоро пришел в ужас от царившего в войсках беспорядка. Армия, которая должна была служить для защиты провинции от парфян, была раздроблена на мелкие отряды для службы у италийских ростовщиков, опустошавших провинцию и пользовавшихся солдатами, чтобы силой собирать деньги со своих упрямых должников. При этом рассеянии армии пропали три когорты, и никто не знал, что с ними случилось.[419] Можно себе представить, какое действие произвело на Цицерона известие, что в августе враги перешли Евфрат со значительными силами. Он думал сперва, что его сирийский товарищ сумеет отразить парфян, но узнав, что Бибул еще не прибыл в Сирию, написал сенату слезливое письмо с просьбой о помощи: провинции и их доходы находятся в опасности; нужно послать ему италийских солдат, потому что азиатские рекруты ничего не стоят и неблагоразумно было бы доверяться союзникам, тяготившимся дурным римским управлением.[420]

Цицерон — «император»

Однако (и это было доказательством его гражданского усердия, так же как и его ловкости) он сделал со своей стороны все, что мог: собрал немного бывших у него солдат и двинулся с ними на защиту дороги из Каппадокии на случай, если парфяне решатся вторгнуться в провинцию — Азию. Границу Киликии со стороны Сирии действительно было легко защитить с небольшим войском. Узнав вскоре, что парфяне вторглись в Сирию и двинулись к Антиохии, он быстро перешел на эту границу, 5 октября прибыл в Таре, откуда направился к горной цепи Амана. Но, получив около 10 октября известие, что Кассий разбил парфян под Антиохией и что враг отступил, Цицерон, подумав немного о своем кошельке и о кошельках своих солдат, предпринял экспедицию против варварских племен, живших разбоем в горах Амана. По совету своего брата и Промптина, он дал небольшое сражение, осадил город Пинденисс и получил от своих солдат титул императора. Он захватил рабов и лошадей, продал захваченных рабов и разделил вырученные деньги между солдатами. Потом удовлетворенный тем, что и он за два месяца стал генералом, возвратился в свою провинцию.[421]

Письмо Цицерона с просьбой о помощи и письмо Кассия с известием о победе прибыли в Рим одновременно и были прочитаны в сенате на одном и том же заседании в конце ноября.[422] Одно письмо сгладило впечатление, произведенное другим. Решили, что страшный враг побежден, и никто в Риме не думал о нем более.

КАМПАНИЯ КУРИОНА И ЗАБОТЫ РИМСКОГО ПРАВИТЕЛЯ

Возрастающая непопулярность Цезаря. — Консерватизм Цезаря. — Цезарь и высшие классы. — Курион. — Его переход на сторону Цезаря. — Единодушное желание мира. — Курион переходит в оппозицию Помпею. — Помпей и оппозиция Куриона. — Цицерон в своей провинции. — Киликия. — Страдания и анархия римской провинции. — Мучения честного правителя. — Управление Цицерона. — Цицерон и торговля поручительствами. — Затруднение Валерия и Волузия. — Историческая важность проконсульства Цицерона. — Брак дочери Цицерона. Опасное положение Цезаря

Для Цезаря наступили тревожные дни. После смерти Юлии ничто ему более не удавалось: поражение Красса, смерть Клодия, восстание Верцингеторига, неопределенное поведение Помпея, новая война, разразившаяся в 51 году в Галлии, сильно осложнили его положение. В то время как несколько лет тому назад ему приписывали заслугу всех счастливых событий, случавшихся в республике, теперь большинство людей были склонны делать его ответственным за все несчастья: за опасности, повидимому, угрожавшие на Востоке, за бесконечную войну в Галлии, безграничное взяточничество и полное разложение государства. Последние заявления Помпея в заседании 30 сентября еще сильнее поколебали его кредит, показывая вероятность разрыва между двумя друзьями. Говорить дурно о Цезаре и презирать его было теперь почти обязательно для всех порядочных людей, аристократов, элегантной и модной молодежи. Катон громко говорил, что намерен начать против него процесс и добиться его осуждения на изгнание тотчас же по окончании срока его командования.[423] Много лиц, бывших его поклонниками в прошлые годы, теперь возмущались им, и сам благоразумный Аттик требовал у него возвращения 50 талантов, которые дал ему до его консульства.[424] За все эти неприятности Цезарь мог найти очень слабое утешение в признательности мелких предпринимателей,[425] которым он дал и продолжал давать много работы, простого люда, ремесленников и вольноотпущенников, у которых смерть Клодия оживила ненависть против знатных.

Простота и умеренность характера Цезаря

Момент был тяжелый, и Цезарь вполне отдавал себе в этом отчет. Имея опыт приспособления к различным политическим положениям — примирительной демократии 70–65 годов, усилению народной ненависти 65–60 годов, честолюбивому, хищному, продажному и расточительному империализму 58–55 годов, этот человек с пылкой инициативой, всегда готовый на риск, чьи быстрые, непредсказуемые и бесконечно разнообразные комбинации постоянно сбивали с толку его противников, готовился с удивительной ловкостью принять совершенно новое положение — примерного, умеренного гражданина, расположенного ко всяким уступкам и не имеющего другой цели, кроме общего блага. Он понимал, что момент показаться требовательным был для него неудобен; а впрочем, эта умеренность, может быть, лучше подходила к его истинной природе, чем масса крайностей, в которые увлекали его события, ибо по темпераменту и цо необходимости он был более консерватором, чем казался после заговора Каталины.

Цезарь и образованное общество

Как все люди с большим умом из высших классов, он не только не хотел лишиться навсегда их уважения, но и слишком хорошо понимал, что если во главе римских ремесленников он мог неожиданно занять важное место в государстве, то не сможет долго удерживаться там, не пользуясь, подобно Лукуллу, Помпею и Цицерону, большой популярностью у аристократии, которая, несмотря на свой политический скептицизм, обладала двумя могущественными орудиями управления: богатством и знанием. С другой стороны, если он тогда совершенно не думал о захвате абсолютной власти,[426] то все же желал нечто противное букве и духу конституции: быть избранным консулом на 48 год, не покидая своего командования. Прийти в Рим для выставления своей кандидатуры значило бы отдаться в руки Помпея, который после реформы 52 года имел под своим контролем всех римских судей и которому Цезарь не доверял.[427] Наконец, истощенная и источенная червями старая конституция все же была еще достаточно крепкой для того, чтобы сопротивляться открытым нападениям, а это нам объясняет, почему все происходившие тогда узурпации употребляли какую-нибудь конституционную фикцию, т. е., уклоняясь от духа закона, все же соблюдали его букву и форму.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});