Кто-то другой - Тонино Бенаквиста

— Куда?

— В Ним.

— Прекрасно, я обожаю треску по-провансальски.

— А что, это их коронное блюдо?

Николя осознал вдруг, что эти улетучивающиеся мгновения никогда больше не повторятся. Теперь у него будут другие проблемы, другие ориентиры, другие рефлексы. Ему придется идти своей дорогой одному, в толпе незнакомцев. Водка не выносила никакой другой компании.

— На следующей неделе меня среди вас не будет, я уезжаю в Сиэтл, — сообщил Маркеши.

— По контракту?

— Я подписал с Slocombe & Partridge. He буду вдаваться в подробности, но сумма гигантская.

— Тогда вы угощаете, — улыбнулся Арно.

Но Маркеши на этом не остановился. Николя уже пожалел, что пришел попрощаться с ними.

— У меня была Европа, Африка с Ехасот, Азия с Kuala Lumpur, Океания с Camberoil, а сегодня я наконец заполучил последний континент, которого мне не хватало.

Слишком поздно — уже нельзя было уйти, нельзя вернуться назад, нельзя сделать вид, будто Маркеши ничего не произнес.

— Маркеши, вы не ангел и не дьявол, вы ни хороший, ни плохой, ни умный, ни идиот, ни красавец, ни урод. Вы подавляющая посредственность, из тех, что пытаются все время оригинальничать. В любви, которую вы испытываете к себе, есть даже что-то умилительное, love story с обязательно счастливым концом. Вы не гений, но утешайте себя тем, что никто не гениален, почти всем нам удалось с этим смириться. Даже образ, который вы пытаетесь создать, далек от совершенства. У вас никогда не будет лоска Кэрри Гранта, юмора Билли Уайлдера, свинцовых кулаков Лаки Лючано, решительности Мари Кюри, смелости…

Маркеши вскочил, не дослушав тираду до конца, схватил Николя за грудки и заехал ему головой в лицо. Гулкий звук удара удивил их обоих. Даже не поняв, что произошло, они оба оказались на земле, посбивав по пути столы и стаканы. Маркеши приземлился на плечи и пару мгновений лежал неподвижно. За это время Николя успел поднести руку к расквашенному носу, кровь с которого заливала рубашку. Увидев это красное, стекающее между пальцев, он обезумел от ярости и начал молотить Маркеши по лицу. Эти несколько секунд он дубасил с ощущением счастья и сверхъестественной силой, словно неожиданно освободился от всех страхов, терзавших его с детства, и живущий в нем зверь наконец вырвался на свободу. Под аккомпанемент истошных женских воплей Жозе и Арно тщетно пытались остановить его, остальные, окаменев, не знали, как реагировать на столь древнюю ярость. В конце концов Жозе удалось скинуть его на землю, а Арно — поднять Маркеши. На этом все должно бы было и закончиться, но, забыв свой собственный страх и в свою очередь разъяренный видом крови, Маркеши всем весом навалился на Николя, который тут же начал задыхаться. Маркеши схватил его за волосы, приподнял голову и несколько раз смачно тюкнул ею об асфальт. Несмотря на крики, было слышно, как хрустнул нос, треснули надбровные дуги. Маркеши остановился, только когда лицо Гредзински стало похоже на красноватую кашу.

Гробовое молчание.

Суета Арно и Жозе, паника Режины, официанты и хозяин заведения мечутся, не зная, что предпринять. Маркеши поднялся, на секунду привалился к стене и, не обращая внимания на текущую из носа кровь, вытер слезы протянутым ему платком. Николя уже не было в кафе.

Он был во дворике, на ярком солнце. Сложившись пополам, он валялся на земле, не чувствуя боли. Только унижение. Те, кто колошматил его, теперь стояли вокруг и смотрели на кусок стыда у своих ног, который не решался подняться. Вероятно, это было его крещение страхом, страх поселился в нем, и больше его не выгнать.

— Надо позвать врача!

Маркеши, пошатываясь, вышел из кафе, Режина за ним. Взгляды снова сомкнулись на Николя. Он отказался от врача.

— Ты весь в крови, тебя надо отправить в больницу! Повысив голос, он опять отказался, и все, пожав плечами, ушли.

— Жозе, если хочешь сделать что-то полезное, принеси мне водки, полный стакан.

— Но…

— Быстро, или мне придется сходить за ней самому. Николя держал у лица полотенце. Натощак он бы никогда не оправился от подобной взбучки. Опьянение защитило его, он остался в сознании и смог противостоять обидчику. Ему хотелось плакать, смеяться, успокоить окружающих, разыграть безразличие, выглядеть достойно. Завтра у него будет время попереживать. Жозе протянул ему стакан водки, который Николя выпил не спеша, словно лекарство, каковым она, в сущности, и была. Все тело пронизывала боль. Он чувствовал, что некоторые мускулы не реагируют, но, несмотря ни на что, попробовал встать. Спустившаяся в пищевод «водичка» помогла ему обрести власть над всеми членами. Ему казалось, что она заменила кровь, равно как и все другие жидкости, с ног до головы. Вскоре он почувствовал себя в том состоянии, о котором часто говорят, но боятся верить — далеко от этого страдающего тела, от стыда, который заставляет кровоточить внутренние раны. Он был пьян.

— Ты правда не хочешь…

— Нет.

Он направился к выходу. Эспланада была пуста, и «Группа» потихоньку растворялась. Он сделал пару шагов к перилам, почти повис на них, ему хотелось почувствовать на своем лице освежающий летний ветерок.

Николя дохромал до газетного киоска. Каждый шаг занимал несколько часов. По рукаву текла кровь. Каков следующий этап? Дойти до входа в то здание слева? Нет, он попытается сделать бросок до мостика, а потом спуститься к стоянке такси. Но ни один шофер такси не откроет ему дверцу своей машины, это и так ясно. Придется ехать на метро, в худшем случае он сойдет за бомжа, которым он, собственно, и стал — всклокоченный, перемазанный в крови, пьяный в дым и безработный. Он нашел в себе силы дойти до мостика и начал медленно спускаться, ноги едва ему повиновались. Набережная Сены была пустынна, он один тащил по ней свои бренные останки, и так было лучше.

Но, хорошенько присмотревшись, он понял, что не один.

Далеко внизу он заметил темную неподвижную фигуру.

Застывшую в ожидании.

Дурное предчувствие, пережившее все унижения сегодняшнего дня, внезапно обострилось.

Неподвижная напряженная фигура смотрела в его сторону. И это не было иллюзией. Разбитые надбровные дуги не застилали взгляд, а раскалывающаяся от боли голова не мешала ему воспринимать реальность — прямой как палка, человечек в конце эспланады ожидал именно его. Пока еще далекий, но уже знакомый образ.

Он догадывался, кто это, не решаясь узнавать.

Он предпочел бы, чтобы фигура оказалась галлюцинацией, злобным порождением его самых ужасных кошмаров. У человечка были маленькие глазки, маленькие ручки и наверняка маленькое бьющееся сердце.

Человечек явно был кем-то, он мог бы прогуливаться в любом другом месте города. Тогда что он делает здесь, у эспланады, словно тот, кого он ждет, неизбежно проходит именно здесь.

Утомленный, весь в крови, Николя наконец приблизился к нему.

— Что вы хотите, Бардан?

Алан Бардан был в темном костюме и белой расстегнутой на груди рубашке, без галстука.

— Думаю, по мне видно, я не слишком в форме, — сказал Николя. — Я еще держусь на ногах, потому что водка служит анестезией, но скоро… я…

Так как Бардан не решился произнести ни слова, Николя хотел обойти его и пойти своей дорогой, но Бардан не дал ему времени и сунул руку в карман.

— Стойте, где стоите.

Теперь он сжимал в руке черный металлический предмет, который Николя не сразу узнал. Потому что впервые видел его вблизи.

— Это у вас револьвер?

Совсем маленький револьвер, не страшнее детской игрушки. Совершенно нечего бояться. Николя старался сохранить достоинство. Алкоголь продолжал поддерживать огонь в мозгу. Была ли это усталость или мутная пелена, которую между ним и реальностью соткала водка? Он все еще не испугался. Все это было так нереально. Бессмысленно.

— Я устал, — сказал он. — Мне хочется исчезнуть. Чтобы меня не видели. Я хочу вырваться из этой обстановки. Пропустите меня, и обещаю вам, что обо мне больше никто не услышит. Я сяду в самолет, летящий в неведомые страны, и не вернусь. Оставьте меня в покое.

— Первыми исчезли друзья. Жену я тоже не смог удерживать долго. Пришлось продать все, что можно было продать. Чаще всего всплывало слово «депрессия». Для врачей упадок сил ничего не значит. А депрессию они готовы лечить.

— Они правы. Депрессия лечится.

— Я не был готов к тому, что все кончится так быстро. Дети могут выкрутиться сами, я чувствовал себя полным сил. Я из тех, что всю жизнь работает, я никогда не занимался ничем больше. Так могло продолжаться еще десять или пятнадцать лет. Но мне объяснили, что я не годен к повторному использованию. Как и большинство отбросов.

— Уберите револьвер, и пойдем куда-нибудь, поговорим спокойно.

— Сначала я думал, что это все деньги, уровень жизни, но на самом деле это не так важно, я могу без этого обойтись, но без работы у меня просто ничего не осталось. И это моя ошибка.