Шпион, вернувшийся с холода. Война в Зазеркалье. В одном немецком городке - Джон Карре

— Не мог бы я быть его братом? — неуверенно спросил Эйвери. — Сводный брат звучит сомнительно..

— Уже нет времени, чтобы сделать вам другой паспорт. В Форин Офис очень не любят возиться с паспортами. У нас столько было возни из-за паспорта Тэйлора. — Он вернулся к досье. — Очень много возни. Понимаете, вам тогда придется тоже стать Малаби. Не думаю, что в Форин Офис обрадуются. — Он говорил механически, почти рассеянно.

В комнате было очень холодно.

Эйвери сказал:

— А что наш скандинавский друг… — Леклерк смотрел на него с непонимающим видом. — Лансен? С ним не должен кто-нибудь связаться?

— Я занимаюсь этим.

Леклерк не любил, когда ему задавали вопросы, и ответы давал осторожно, будто боялся, что кто-то его слова мог повторить.

— А жена Тэйлора? — Назвать ее вдовой казалось излишним педантизмом. — А ею вы занимаетесь?

— Я думаю, утром первым делом мы зайдем к ней. У нее не берут трубку. Слишком мало можно сказать в телеграмме.

— Мы? — спросил Эйвери. — Мы должны идти оба?

— Вы ведь мой помощник?

Было слишком тихо. Эйвери хотелось слышать уличный шум и телефонные звонки. Днем вокруг были люди, топот курьеров, шум тележек с документами. Когда он оставался наедине с Леклерком, у него появлялось чувство, что они ждут кого-то еще. Никто другой не заставлял его так остро, ощущать все, что он сам говорил и делал, ни с кем другим не было так трудно поддерживать разговор. Лучше бы Леклерк дал ему прочесть что-нибудь другое.

— Что вы знаете о жене Тэйлора? — спросил Леклерк. — Она надежный человек?

Видя, что Эйвери не понимает, он продолжал:

— Понимаете, она может поставить нас в неловкое положение. Если захочет. Придется действовать осторожно.

— Что вы скажете ей?

— Будем, как говорится, играть по слуху. Как тогда, на войне. Вы увидите, она ни о чем не догадается, даже не узнает, что он был за границей.

— Он мог ей сказать.

— Только не Тэйлор. Он работал у нас много лет. Он получал инструкции и знал порядок. Ей должны назначить пенсию, вот что очень важно. За действительную службу. — Он опять сделал резкое движение ладонью, рассекая воздух.

— А сотрудники, что вы скажете им?»

— Утром я соберу заведующих отделами. Всем остальным в Департаменте мы скажем — это был несчастный случай.

— Возможно, так и было, — высказал предположение Эйвери.

Леклерк опять улыбался; вместо улыбки — гримаса.

— В этом случае мы скажем правду, и у нас будет больше шансов получить пленку.

На улице по-прежнему было тихо, машин еще не было. Эйвери почувствовал, что голоден. Леклерк взглянул на часы.

— Вы смотрели донесение Гортона? — сказал Эйвери.

Леклерк покачал головой и с мечтательным видом прикоснулся к досье, как к любимому альбому пластинок:

— В нем ничего нет. Перечитал несколько раз. Остальные фотографии для меня увеличили, как только могли. Люди Холдейна занимались этим и днем и ночью. Больше ничего добиться не удается.

Сара была права: его задача — помогать ждать.

Леклерк сказал — и вдруг стало ясно, что это самое важное:

— Я договорился, что вы ненадолго встретитесь в Цирке с Джорджем Смайли, сегодня же утром, после собрания. Вы о нем слышали?

— Нет, — соврал Эйвери. Это была деликатная тема.

— В свое время он был одним из их лучших специалистов. Что, в общем, характерно для Цирка, для их лучшей части. То он выходит в отставку, то возвращается. Слишком совестлив. Никогда не известно, работает он или нет. Многое у него уже позади. Говорят, сильно пьет. Смайли отвечает за Северную Европу. Он проинструктирует вас насчет пленки. Служба курьеров в нашей конторе расформирована, так что другого пути нет: в Форин Офис нас знать не хотят; после гибели Тэйлора я не допущу, чтобы вы расхаживали с этой штукой в кармане. Что вы знаете о Цирке? — Точно так он мог бы спросить о женщинах — подозрительный человек старше, чем он, но не имеющий опыта.

— Немного, — сказал Эйвери. — Что обычно рассказывают.

Леклерк встал и подошел к окну:

— Любопытный они народ. Есть хорошие люди, разумеется. Смайли был хорошим. Но мошенники, — вдруг вырвалось у него. — Я знаю, не годится так говорить о наших коллегах в Цирке, Джон. Но лживость — их вторая натура. Они сами не знают, когда говорят правду. — Он прилежно наклонял голову туда-сюда, стараясь разглядеть все, что двигалось внизу по просыпающейся улице. — Какая отвратительная погода. Знаете, во время войны между нашими конторами была довольно острая конкуренция.

— Я слыхал.

— Это все позади. Я не завидую их работе. У них больше денег и больше людей, чем у нас. Они делают работу большего масштаба. Но я сомневаюсь, что они делают ее лучше, чем мы. Никто, например, не упрекнет наш исследовательский отдел. Никто.

У Эйвери вдруг возникло чувство, что Леклерк раскрыл ему что-то интимное, неудавшийся брак или недостойный поступок, и что теперь все уладилось.

— Когда вы встретитесь со Смайли, он может спросить про операцию. Я хочу, чтобы вы ему не рассказывали ничего, понимаете, за исключением того, что едете в Финляндию и, вероятно, у вас в руках окажется пленка, которую надо будет срочно переслать в Лондон. Если начнет допытываться, скажите, что, по-вашему, это учебное мероприятие. Вот все, что вам можно говорить. Всякие подробности, донесение Гортона, наши планы — это их никак не касается. Учебное мероприятие.

— Понятно. Но как ему не знать про Тэйлора, раз известно в Форин Офис?

— Это моя забота. Он также может попытаться убедить вас в том, что у Цирка исключительное право забрасывать агентов. Но у нас такое же. Просто мы им не злоупотребляем. — Он повторил свою мысль другими словами.

Леклерк стоял спиной к Эйвери: стройный силуэт на фоне светлеющего неба за окном, человек за чертой, человек без визитной карточки, думал Эйвери.

— Мы можем разжечь камин? — спросил он и пошел по коридору к шкафу, в котором Пайн держал щетки и тряпки. Там были дрова и несколько старых газет. Он вернулся и присел перед камином, разгребая уголья и ссыпая пепел через решетку, как бы он делал в своей квартире на Рождество. — Не знаю, так ли уж разумно, что они встретились в аэропорту? — спросил он.

— Дело было срочное. После донесения Джимми Гортона очень срочное. И сейчас тоже. Мы не должны терять ни секунды.

Эйвери поднес спичку к газете и смотрел, как она загорелась. Как только занялись дрова, дым нежно коснулся его лица, и глаза за очками стали слезиться.

— Откуда им знать, куда летел Лансен?

— Полет был по расписанию. Разрешение на посадку он получил заранее.

Подбросив угля в огонь, Эйвери встал и ополоснул руки в раковине в углу, потом вытер платком.

— Я давно прошу Пайна выдать мне полотенце, — сказал Леклерк. — Работы у них маловато, вот что хуже всего.

— Ладно, ничего. — Эйвери сложил мокрый платок в карман. В кармане стало мокро и холодно. — Может, теперь работы у них прибавится, — заметил он без иронии.

— Я думал поговорить с Пайном, чтобы он постелил мне здесь. Тогда здесь было бы нечто вроде штабного кабинета. — Леклерк говорил осторожно, словно боялся, что Эйвери испортит ему удовольствие. — Вечером сможете позвонить мне сюда из Финляндии. Если пленка будет у вас, скажете просто «дело сделано».

— А если нет?

— Скажете «дело не сделано».

— Это звучит почти одинаково, — возразил Эйвери. — Особенно если будет шуметь в трубке — что «сделано», что «не сделано».

— Тогда скажете «они не заинтересованы». Скажете что-нибудь отрицательное. Вы понимаете, что я имею в виду».

Эйвери поднял пустой ящик для угля:

— Отнесу Пайну.

Он пошел через дежурную комнату. За уставленным телефонами столом дремал клерк в форме ВВС. По деревянной лестнице он спустился к входной двери.

— Босс просит немного угля, Пайн.

Швейцар встал, как всегда, когда с ним разговаривали, и стоял навытяжку словно у своей койки в казарме.

— Виноват, сэр. Не могу оставить дверь.

— Боже мой, я пригляжу за дверью. Мы наверху замерзаем.

Пайн взял ящик для угля, застегнул мундир и скрылся внизу. В последнее время он не насвистывал.

— Надо постелить ему в кабинете, — прибавил Эйвери, когда вернулся Пайн. — Может быть, скажете дежурному, когда проснется. Ах да, и полотенце. У Леклерка должно быть полотенце возле умывальника.

— Да, сэр. Как приятно видеть наш старый Департамент опять на марше.

— Где здесь рядом можно позавтракать? Есть что-нибудь поблизости?

— Кадена, — с сомнением ответил Пайн, — но боюсь, это не для босса, сэр. — Он ухмыльнулся. — В старое время у нас была столовая. Сосиски с хлебом.

Было без четверти семь.

— Когда открывается «Кадена»?