Апостол, или Памяти Савла - Павел Сутин

– Ведь захолустье – это не географическая категория. Захолустье это разновидность несвободы… Но может случиться так, что новые друзья избавляют от тягот захолустья.

– Мне такое знакомо, мастер, – тихо сказал Севела.

– А еще на том собрании встретился мне замечательный человек, мар Йонатан, он управляет ссудной конторой «Леуми», – продолжил рассказ гончар. – Мы разговорились, и он сказал, что в памфлетисте Зархе погиб незаурядный логик.

– Вы в крепости седьмой день, – сказал Севела. – Вам, должно быть, хочется домой.

– Об этом стараюсь не думать. Пока я желал бы только одного. Чтобы меня не передали другому офицеру.

– Вы ведь один в каземате?

– Да, я один… Меня содержат в крохотной келье. Там даже есть окно.

– Воды достаточно?

– Мне дали бадью для мытья. Руфим приносит еду. Благодарю вас, адон, за то, что вы отпустили Руфима. Он совершенно безвредный человечек. Жил при мне, как кошка.

– Я хотел было порасспрашивать вашего Руфима, но потом выпустил. Пусть уж он носит вам еду.

– Скажите… Если позволено мне будет спросить…

– Спрашивайте, мастер, спрашивайте.

– Может ли случиться так, что меня будет допрашивать другой офицер?

– А вы здесь встречались с теми, кого допрашивали другие офицеры?

– Я слышал, как приволокли моего соседа, сам он идти не мог… И еще я слышал стражников. Они говорили, что этого человека допрашивал офицер Никодим.

– Никому в крепости Антония не хотелось бы свести знакомство с офицером Никодимом, – понимающе сказал Севела и повертел в пальцах стилос. – Я хорошо знаю этого офицера, мы служим бок о бок не первый год. Его подследственным приходится несладко. Нет, мастер, вас не передадут лейтененату Никодиму. И никому другому не передадут. Видите ли, тот человек, которого, возможно, изуродовал на допросе офицер Никодим, – тот человек преступник.

Пинхор хмыкнул и дернул уголком рта.

– Нет, нет! – Севела поднял указательный палец. – Я не о надуманных обвинениях… Человек, которого приволокли после допроса, – подлинный преступник. Убийца, душегуб. Никодиму приходится преследовать и допрашивать зелотов.

Гончар гадливо поморщился.

– Вот и вам не по душе зелоты, – сказал Севела. – Так что не спешите жалеть соседа. А офицер Никодим умеет обезвредить зелота. И узнать от него о других зелотах. Но я что-то разболтался. Вас не передадут другому офицеру еще потому, что я намерен ходатайствовать о вашем освобождении, мастер.

Пинхор медленно положил руки на колени.

– Вам воспрещается выезжать из Ерошолойма, – официальным тоном произнес Севела. – Если вы покинете Ерошолойм, этот проступок подпадет под компетенцию администрации наместника. Последствия нетрудно представить – я предупреждаю вас со всей серьезностью. Человек, отпущенный из-под стражи до полного снятия всех подозрений, не может покидать Ерошолойма и обязан ежедневно являться в резидентуру Службы. Вы будете ходить по краю, мастер. Если преступите указ о выпущенных из-под стражи, вас распнут. Понимаете ли меня? Вас будут судить не местные власти, а претор. А у романцев с джбрим разговор короткий.

– Я понял вас, адон. Я ни в коем случае не покину города.

– И тем спасете свою жизнь. Вас отпустят завтра утром. Вам выдадут жетон, и вы должны не позднее полудня передать этот жетон квартальному рабби. Каждое утро вы будете приходить в резидентуру, это во дворе башни Фасаила. В приемной будете получать жетон и тотчас относить его рабби в квартале Иаким.

– Но к чему это, адон? Я ни за что не уеду из Ерошолойма!

– Такова общепринятая процедура, – сухо сказал Севела. – Вы получаете жетон, передаете его рабби квартала. Рабби передает жетон в синедриональное присутствие. Оттуда жетон вновь поступает в администрацию наместника. Утром вы вновь получаете свой жетон.

– Я понимаю, – сказал гончар.

– Такова общепринятая процедура.

– Еще раз благодарю вас, адон капитан.

– Мы увидимся послезавтра. Я и четверти нужного не узнал от вас, мастер. Хочу прийти к вам домой.

– Буду рад, – смущенно сказал гончар. – Не знаю, правда, что творится в моем доме…

– В вашем доме покой и порядок. Вы, верно, наслышаны о воровстве приставов?

– Мне доводилось слышать, что приставы хозяйничают в домах арестованных, – признался Пинхор.

– Из вашего дома не пропало ни нитки.

– Я буду рад принять вас, – сказал гончар. – Простите, адон, а где вы обучались?

– А к чему это вам?

– Вы, адон… – смешался Пинхор. – Вы образованны. Легко цитируете Марциала и Кохелет. Знаете экономику. Иной раз мне казалось, что вы учились в метрополии.

– Я бывал в метрополии. Но институцию прошел в Провинции. Я учился в Яффе, в торговой Schola.

– Я вот говорил вам, что среди галилеян встретил множество талантливых людей, – сказал гончар. – Пребывание в крепости Антония тоже, представьте, подарило мне несколько замечательных знакомств.

– Вот как?

– На третий день моего заключения меня посетил майор Тум Нируц. Мы проговорили с ним несколько часов.

«Его посетил майор Нируц, – подумал Севела. – А кто еще посетил моего гончара?»

– Вы сказали «несколько замечательных знакомств»? – небрежно спросил Севела.

– Я здесь познакомился с вами, с майором Нируцем и с адоном лейтенантом… С адоном Борухом.

– Он вам понравился?

– В моих обстоятельствах слово «понравился» неприменимо, – сказал гончар. – Он вел себя учтиво, не повышал голоса… Необычный человек. Терпелив, сдержан. Как говорят романцы: корректен. Мне, знаете, показалось, что он родом из понтийских колоний. Такой у него своеобразный выговор.

– Борух, вы говорите?.. Тощий, с рубцом на правой щеке?

– Нет, тот офицер в теле, у него седая бородка. Ему хорошо за тридцать. Я еще подумал – человек зрелого возраста, а выше лейтенанта не выслужился. Один глаз у него карий, а другой серый.

«Бурр! – подумал Севела. – Сам Бурр приходит в каземат к арестованному, а перед ним – Нируц. Да кем они считают моего гончара?! Так дойдет до того, что в каземат к мастеру Пинхору станет ходить наместник».

Претора Секста Афрания Бурра ему довелось видеть трижды. Бурр, низкорослый человек с обезьяньим личиком, бородавкой на скуле и сонными глазами, произвел на Севелу впечатление тягостное. Казалось, что этому романцу попросту лень делать вид, что офицеры из уроженцев значат для него больше, чем денщики. От претора Бурра – как вонь, как зябкость, как скрежет лезвия по камню – шло ощущение брезгливой неприязни. Редко Севеле доводилось встречать среди романских кураторов такого неприятного человека.

– А почему вы опять вспомнили галилеян? – спросил Севела.

– Я вспомнил галилеян? – Пинхор улыбнулся. – Адон, да всю последнюю неделю вы ни на минуту не даете мне забыть братьев-галилеян!

– Вы заговорили о галилеянах, а потом сказали, что пребывание в крепости Антония тоже подарило вам редкие знакомства…

…провел в городском архиве.

– Увы, адон капитан, но у меня в подчинении всего два писаря, – виновато сказал городской архивариус. – Когда еще удастся навести здесь порядок… Два года тому назад весь архив вывезли романцы. Через полгода они вернули его, но вернули не сюда, а в канцелярию первосвященника. А ко мне архив вновь прибыл в таком вот плачевном виде.

– Зачем романцам архив Ерошолойма? – спросил Севела.

Архивариус пожал плечами.

– Романцам принадлежит все в Провинции, – сказал он. – И архив Ерошолойма тоже принадлежит им. Однажды они взяли себе архив. После вернули. За год я восстановил все списки кварталов Старого города. Многое пришлось разузнавать вновь. И потом, жизнь идет. Одни люди умирают, другие рождаются. До квартала Иаким я пока не добрался. Списки квартала Иаким в том самом виде, в каком их привезли из Храма.

Архивариус беспомощно развел руками.

– Когда романцы увозили архив, они сваливали документы в повозки охапками, – сказал он. – Все перемешалось. Что за семья вас интересует?

– Иосафат бен Михаль Пинхор и его сын Джусем.

– Этот Иосафат жив?

– Умер. Дом и гончарная мастерская перешли к единственному сыну.

– А что бы вы хотели узнать, адон капитан? О жителях Ерошолойма я знаю очень много. Может быть, мне удастся что-то вспомнить и об этой семье. Пинхоры, верно?

– Да, семья Пинхор, гончары, квартал Иаким.

– Гончары… Сословие невысокое, но и немногочисленное… А вы знаете, адон, – оживился архивариус, – будет правильнее искать не в квартальных списках, а в цеховых. Ну конечно же! Вот цеховые-то реестры сохранились полностью. Они содержатся в сундуках. Их вывозили в сундуках, возвращали в сундуках, и мне кажется, что к ним даже не прикасались. А в цеховых списках есть все сведения о членах семьи мастера, да и многое другое тоже.

– Прекрасно, адон архивариус! – обрадованно сказал Севела. – Где эти цеховые списки?