Тысяча порезов (ЛП) - Малком Энн

— Я вспомнил, — пробормотал он, раздвигая мои ноги.

Его глаза блуждали по моей киске, пристально глядя. Вся эта ситуация должна казаться неловкой. Но я была близка к безумию.

— Твоя киска чертовски красива, Сиенна, — его глаза метнулись ко мне. — Ни один мужчина никогда не лизал ее так, как нужно, да?

Я медленно покачала головой, не в силах говорить.

— Что ж, я это изменю, — сказал он.

Затем он набросился на меня. Его рот приземлился прямо на мой клитор, и я вскрикнула, раскинув руки в поисках чего-нибудь, за что ухватиться.

Его язык умело двигался, пожирая меня. Его руки были на внутренней стороне моих бедер, сильно сжимая, до синяков. Я хотела, чтобы он оставил на мне гребаные шрамы.

Я взорвалась на миллион крошечных кусочков, когда оргазм захлестнул меня, но Кристиан не закончил. Мой мир исчез на несколько секунд, этого времени было достаточно, чтобы Кристиан прикоснулся к моим губам.

Он парил надо мной, пока я снова не обрела связь с реальностью.

Его глаза горели, на лице читался голод.

— На четвереньки, — прохрипел он.

Мои конечности были ватными, но я сумела сделать так, как он приказал. Кристиан не дал мне времени прийти в себя, нет, он сразу же вошел.

Я вскрикнула еще раз, затем он схватил меня за волосы. Мое тело встретило его насилие с ненасытным желанием, уже отчаянно нуждаясь в еще одном освобождении. Отчаянно хотела, чтобы Кристиан наполнил меня своей спермой.

— Ты будешь вести себя как хорошая девочка, да? — он замедлился, потом вовсе остановился внутри меня. Это гребаная пытка. Без движения я возвращалась в реальность, обратно в прошлое, в самые глубокие части себя, от которых пряталась.

Я не могла говорить. Не могла дышать.

Кристиан сильнее дернул меня за волосы, предупреждая.

— Я твоя хорошая девочка, — простонала я, и эти слова что-то сломали во мне. Разбили вдребезги. Теперь все осколки принадлежали Кристиану. Теперь я принадлежала Кристиану.

Затем он возобновил свою атаку на мое тело, мою душу. Толкаясь изо всех сил.

Ковер обжигал колени, и я вцепилась в волокна, как будто они были единственной вещью, удерживающей меня на привязи к миру.

Но нет, это был Кристиан.

Он держал меня прикованной к этому миру.

Прошлая ночь привела меня в замешательство.

Чертовски сбила с толку.

Кристиан заставил меня пережить воспоминания, которые я пересмотрела, историю, которую я изменила. Он сделал это, жестко и грязно трахнув меня. И мне это чертовски понравилось. Кристиан оторвал меня от мира, в который я пыталась вписаться, контролировал каждый дюйм меня, видел всё во мне. Я никогда в жизни не чувствовала себя более свободной. Никогда еще не чувствовала себя так, как сейчас. Как будто я подобна ему.

Но я также ненавидела его за это. За то, что не смогла соврать о своем прошлом. За то, что не позволил мне самой разобраться во всем.

Больше всего я ненавидела его за то, что он заставил меня чувствовать самой собой. За то, что заставил взглянуть в лицо самой себе. Хотя снаружи я, возможно, и была традиционно красива, внутри я была сломана и уродлива. Вчера я смогла справиться с его ужасной местью, на самом деле мне это даже понравилось. Но видеть свои собственные внутренности? Нет, я больше этого не вынесу.

Хотя при холодном свете дня я тоже выглядела ужасно. Лоренцо не сдерживался, когда ударил меня. Он хоть и трус, но точно не хилый.

Почти половина моего лица была разных оттенков фиолетового. Даже самый стойкий макияж не смог бы скрыть этого. Кроме того, я была слишком потрясена, чтобы идти на работу. Теперь обо мне будут говорить в офисе. Два больничных подряд. У меня уже четырнадцать пропущенных звонков от партнеров, нуждающихся в помощи, и от коллег, которые не могли найти без меня чертов ксерокс.

Я ходила на работу на следующий день после того как мне удалили аппендикс, и была там накануне, как раз перед тем, как мой аппендикс чуть не лопнул. Когда мама умирала, я все равно приходила раньше всех и уходила позднее. Прямо с ее похорон отправилась в офис. Похороны продолжались недолго, учитывая, что там присутствовали только три человека, я вместе с Джессикой и Эйденом. Мою маму все любили, у нее были друзья. До некоторых я не смогла дозвониться, а другие не могли позволить себе полет в Нью-Йорк.

Не было ни одной выдуманной причины, или болезни, которая мешала бы мне работать.

Пока не появился Кристиан.

При любых других обстоятельствах я бы пошла на работу с синяком под глазом, проигнорировала бы взгляды, сплетни.

Но сейчас все по-другому.

Когда я проснулась, Кристиана уже не было. Он оставил записку.

На подушке.

Уеду на целый день. Ужин сегодня вечером. В семь.

К.

Она была написана петляющими каракулями, элегантными и старомодными. Пальцами пробежала по чернилам, как будто я могла почувствовать Кристиана на них. Потом сложила записку и сунула ее в свой кошелек.

Только после тренировки и кофе я обрела ясность. Вспомнила то, что пережила тогда на кухне. Человек хотел навредить Кристиану через меня. И все же Кристиан не пострадал. Он непроницаем. Я всегда буду страдать и истекать кровью ради него.

Именно тогда я обошла весь дом в поисках Феликса. Он всегда был в тени, на периферии. Мысль о том, что я найду его здесь, в доме, без Кристиана, пугала меня.

И возбуждала.

Вплоть до того момента, пока я не вошла в одну из комнат наверху, в крыле, которое я еще не исследовала.

Это комната девушки.

Комната девочки-подростка. Застывшей во времени.

Стены были увешаны постерами Хилари Дафф и Джесси Маккартни, а также коллажами из фотографий. На кровати было стеганое одеяло в цветочек, она была безупречно застелена коллекцией мягких игрушек, уютно устроившихся среди слишком большого количества подушек.

Тут пахло духами, которые создала какая-нибудь поп-звезда на пике своей славы. Приторно-сладкие и мускусные одновременно. Мне стало интересно, убираются ли тут невидимые служанки. Те, кто протирают все поверхности, стирают всю мою одежду и расставляют мои туалетные принадлежности, пока я на работе. Мои пальцы прошлись по щеткам для волос на туалетном столике, по косметике со знакомыми названиями и устаревшими логотипами.

Все было сохранено бережно и с благоговением. На поверхностях не было пыли, все безупречно чистое, на расческе все еще оставались пряди темных волос.

Когда я вошла в шкаф, увидела платья, блузки, обувь… все это загромождало пространство, разбросано, как будто она решала, что надеть.

Святилище.

Пальцами прошлась по ткани, думая, кем была эта девушка. Девушка, которую любил Кристиан. Которую тот сохранил в живых самым извращенным способом.

Она была невинна. Чиста. Носила «Мэри Джинс» и слушала бойз-бэнды. Если бы она выжила, ее бы определенно не трахал в форме чирлидерши сорокалетний мужик. Она не была болельщицей. Я представляла себе, что она была президентом класса, возглавляла дебаты, всеми любимая. Она носила гребаные ленты в волосах.

Мои руки коснулись белого сарафана. Дорогое. В голове возник тот чопорный образ богатой девушки, который можно увидеть в фильмах 80-х. Богатые девушки моего поколения стремились показать как можно больше кожи, демонстрируя своим консервативным родителям проколотые пупки в качестве среднего пальца.

Девушка, которая носила это платье, не показывала средний палец своим родителям.

Она была любима самым безжалостным мужчиной в городе, если не в стране, до того, как он превратился в монстра.

Вот оно. Это единственная слабость Кристиана. Самая нежная его часть. Где я могла бы пролить кровь, отомстить за все, что он сделал со мной. За все, что он хотел сделать.

Я схватила платье, пока не передумала, отнесла его в свою комнату и спрятала в шкафу. Пригодится позже.

А пока мне нужно найти что-нибудь для детектива Харриса.

Что-нибудь, что заставит Кристиана исчезнуть навсегда.