Благословенный (СИ) - Сербинова Марина

Кэрол отправилась укладывать детей, почти силой уводя в детскую разгулявшегося Патрика. Исса вызвался убрать со стола и вымыть посуду. Когда Кэрол вернулась в гостиную, она застала мужчин обнявшимися на диване и тихо напевающими какую-то песню.

— Скажи мне, мой друг, чем я не такой?

В постели с любимой моею другой…

Я пес беспризорный, и морда в крови,

Но сердце мое болит от любви.

Я грешный, жестокий, побитый судьбой,

Бродяга и плут, и только с тобою

Делю этот мир, мой друг и мой брат,

Мы оба такие, но кто виноват?

Кэрол неподвижно стояла за их спиной, слушая. К ее удивлению, надорванный хриплый голос Тима звучал красиво, хоть и тихо. И пели они ладно, стройно, уверенно, как люди, которые часто делали это вместе. И так грустно, с таким чувством, что Кэрол застыла на месте, как завороженная, боясь прервать необычную песню.

— Смотри, мой друг, как светит нам луна,

Она, как мы с тобою, одинока.

Для нас всегда близка она,

Когда весь мир от нас такой далекий.

Давай споем ей нашу песню,

Расскажем ей о том, что на душе…

Глаза Кэрол наполнились слезами. Никогда в жизни она не слышала такой тоскливой, такой трогательной песни. Может быть, если бы ее пел кто-нибудь другой, она не произвела бы на нее такого впечатления.

— Спаси же, мой друг, как раньше спасал,

С тобою я смерти не раз избежал.

Спаси и сейчас от смертельной тоски,

От проклятой, горькой, ненужной любви…

Бывал я в аду, столько мук пережил,

Ни голод, ни недуг меня не сломил,

Ты знаешь, отпор дам любому врагу,

А любви безответной снести не могу…

Тим потянулся к бокалу. Кэрол заметила его странное движение, которое заставило бокал упасть со столика и разлететься вдребезги. Тим выругался сквозь сжатые зубы.

— Ничего, я уберу… — она подбежала к столику и присела, чтобы собрать осколки.

— Не надо, я сам, — Тим опустился на колени и тоже наклонился. Кэрол вскрикнула от неожиданности, когда он ударился лбом о ее затылок. Снова заматерившись, он скривился от боли и оперся ладонью о пол, опустив ее прямо на осколки. Кэрол ошеломленно посмотрела на вонзившееся в его ладонь стекло, когда он отдернул руку и поднял к лицу.

Исса подхватил его под мышки и рывком поднял с пола, усадив на диван.

— Так, приятель, сиди спокойней… просто сиди и ничего не делай! — сдерживая смех, велел он. — Кэрол, ты в порядке? Он не напился, ты не думай. Просто у нашего супер-снайпера немного сбился прицел…

— Не вижу ничего смешного! — прорычал Тим, пытаясь поймать пальцами осколок, торчащий из окровавленной ладони.

— А никто и не смеется. А если не хочешь выглядеть смешным, сиди и не дергайся, как я сказал, — Исса оттолкнул его руку от ладони с осколками. — Предоставь это нам, сами вытащим. Кэрол, пинцет и спирт.

Исса аккуратно извлекал осколки и бросал в блюдце, которое держала перед ним Кэрол. Тим безбожно матерился, проклиная подорванную способность к ориентации.

— Не гневи судьбу, идиот, — ухмыльнулся Исса. — Наоборот, спасибо скажи, что так легко отделался. Этот осколок мог вышибить тебе мозги или превратить в растение, а ты даже не утратил способность метко стрелять. Ну, подумаешь, у тебя иногда бывают смешные плавающие движения, взгляд, как у пьяного, подумаешь, бьешься временами о косяк, не вписавшись в двери или не можешь найти свой …, чтобы поссать! Могло быть хуже. И у тебя всегда есть я, чтобы помочь, когда ты немного теряешься в пространстве. Знали б об этом те, кто нанимает тебя стрелять!

Исса расхохотался. Кэрол перевела взгляд на Тима, но, к ее удивлению, он тоже хрипло рассмеялся своим низким голосом. Тогда она позволила себе улыбнуться, не осмелившись все-таки на смех, боясь обидеть Тима. Но, похоже, сегодня он пребывал на редкость в хорошем настроении, которое ничто не могло испортить.

— Кэрол, перевяжи ему руку, я уже задолбался возиться с этими бинтами! — фыркнул Исса, поднимаясь. — Я пойду, ополоснусь под душем, а потом провожу тебя в постельку, дружище. Кэрол, побудь с ним, чтобы он, пытаясь взять стакан, не разрушил твой дом. Сиди спокойно, друг, плавай потихоньку в своем пространстве, только без резких движений. И не обижай нашу красавицу.

Дружески пнув Тима в плечо, Исса отправился в спальню Кэрол, чтобы принять душ.

— Я ударил тебя… извини, — улыбнулся Тим. — Я бываю очень неловким, особенно, когда немного выпью. Больно?

— Ничего, — Кэрол тоже улыбнулась, старательно обматывая его кисть бинтами. Она не поднимала головы, чувствуя его взгляд и почему-то смутившись.

— Я понимаю, что ты теперь… Сандра… но можно мне называть тебя, как раньше — Кэрол?

— Если рядом нет тех, кто не знает, что я Кэрол, — Кэрол сделала над собой усилие и подняла взгляд, посмотрев ему прямо в глаза. Потом перевела взгляд на часы, услышав их тихий бой. Тим тоже посмотрел на часы.

— С Рождеством, Тимми… — улыбнулась она, снова поворачиваясь к нему. — Или Нол?

— Нет, Тимми. Для тебя.

— Или все-таки Нол и Сандра?

— Нет. Тимми и Кэрол.

— Тогда с Рождеством, Тимми, — повторила она и, коснувшись его скул пальцами, с легкой улыбкой потянулась к его лицу и поцеловала в щеку. Она не поняла, кто из них первым потянулся к губам, наверное, это вышло одновременно, поэтому ей показалось, что все получилось само собой, поцелуй в щеку словно соскользнул к губам и вылился в иной поцелуй, глубокий и для нее неожиданно нежный. Такая нежность от него была для нее действительно сюрпризом. Приятным. Настолько приятным, что она забыла обо все на свете. Ей показалось, что никто и никогда еще не целовал ее с таким чувством, с такой трогательной, трепетной нежностью. А может быть, она просто уже забыла, как нежен может быть мужчина в порыве своей любви…

Он обнял ее, робко, нерешительно прижав к себе. Кэрол положила руки на широкие плечи, расслабившись. Его объятия были такими же мягкими и нежными, как поцелуй. И она разомлела в объятиях этого огромного сильного мужчины, чувствуя перед ним странную непреодолимую слабость… ощутив свою власть над ним, этим молодым великаном, который держал ее в своих руках, как хрупкую драгоценность, маленькую и слишком прекрасную для него, к которой надо прикасаться, затаив дыхание, чтобы не повредить и не сломать. И она не вспомнила, что совсем недавно эти самые руки оставили на ее теле большие и множественные синяки, что его губы впивались в ее плоть с такой силой, что на месте их поцелуев образовались кровоподтеки — и при всем при этом он тогда тоже старался не причинить ей вреда в порыве своей дикой страсти. И, учитывая их разницу в весе, росте и силе, она еще легко отделалась, пытаясь сопротивляться, а он лишь слегка ошибся, рассчитывая свои силы, оставив ей лишь синяки. Стоило ему лишь прижать или придавить чуть сильнее, или забыть об осторожности, он мог не только поломать ей кости, но и запросто раздавить. Кэрол это понимала, и знала, что тогда он не собирался и не хотел причинить ей какой-либо физический вред… если, конечно, не брать в расчет само изнасилование. Но, вспоминая о полученном тогда удовольствии и ловя себя на желании это повторить, Кэрол начинала сомневаться в том, действительно ли это можно назвать изнасилованием. Ведь она сама этого хотела, а сопротивлялась, если быть откровенной, только потому, что испугалась… И до этого мгновения, когда он поразил ее своей неожиданной нежностью, граничащей с обожанием, преклонением, она все еще продолжала побаиваться его. Но теперь — нет. Потому что в этой своей нежности и мягкости этот великан показал слабость, уязвимость. Вся его неприязнь, грубость, агрессия — всего лишь пыль, дабы засыпать ей глаза, чтобы она не разглядела того, что он от нее скрывал — эту самую нежную, трепетную любовь. И он не выдержал, прокололся. Но сам этого еще не понял, с упоением целуя виновницу своих терзаний, забыв обо всем, кроме одного — того, что она не отталкивала его, сама захотела этого поцелуя и отвечала на него, обнимала…