Небесный бродяга - Антон Демченко

Но не успели мы приступить к дегустации, как в холле раздался какой-то шум. Михаил поморщился. Хм, судя по его мимике, смею предположить, что это пришел не ожидаемый нами Иван Федорович. Дверь в гостиную хлопнула…

– Знакомься, Кирилл. Мой двоюродный брат Валерьян, – кисло произнес Горский, указывая на вошедшего в комнату явно чуть поддатого молодого человека.

Ну что я могу сказать? Новгород, оказывается, очень маленький город.

Часть четвертая

Практическая часть

Глава 1

Любопытство не порок

Входя в дом, Иван Федорович предвкушал интересную встречу. Михаил давно доказал, что умеет находить и, самое главное, сходиться накоротке с интересными людьми, унаследовав этот своеобразный дар от отца. Известный путешественник и филантроп, старший Горский искренне, хотя и втайне, гордился этим фактом. Но стоит быть честным, его любознательный сын, не раз радовавший Ивана Федоровича живостью ума, умел доставлять и беспокойство. По-юношески горячий в суждениях, подчас слишком упрямый и не желающий признавать авторитетов, он мог, что называется, закусить удила и отстаивать свою точку зрения перед кем угодно, невзирая на чины и звания. Собственно, именно поэтому количество похвальных листов, принесенных им из гимназии, лишь немногим превосходило количество полученных за время обучения взысканий.

Наверное, Иван Федорович должен был относиться к замечаниям воспитателей и учителей сына с большим вниманием, чем уделял им на самом деле. Но своей неуступчивостью и особенно мимикой в моменты таких вот приступов упрямства сын очень сильно напоминал ему покойную супругу. Любимую Катерину… Катеньку… Та точно так же поджимала губы и щурила серые, словно осеннее небо глаза, когда считала себя правой, и была не менее упряма, чем сын.

Горский грустно улыбнулся, вспомнив почившую жену, и… вздрогнул от донесшегося до его слуха грохота. Шумели в гостиной.

Нахмурившись, Иван Федорович кивнул следовавшему за ним тенью старому другу, и катаец, совершенно верно поняв жест Горского, беззвучно исчез за поворотом коридора, двигаясь так плавно и стремительно, что любой посторонний просто не поверил бы своим глазам. Семидесятилетние старики не способны так ходить.

Сам же Иван Федорович взвесил в руке трость и не менее ловко скользнул к двери, ведущей в гостиную. Заглянув в щель неплотно притворенной створки, Горский тяжело вздохнул и, уже не таясь, распахнул ее настежь. Ну да, кто еще мог поднять такой гвалт, как не беспутный сынок младшего брата, как всегда навеселе. Ох, Валерьян, Валерьян…

– Могу я узнать, что здесь происходит?

От громкого хлопка двери и последовавшего за ним тихого, но весьма угрожающего вопросительного рокота хозяина дома присутствовавшие в комнате молодые люди замолчали, замерев там, где их застал голос Ивана Федоровича. А с только что разорявшегося, покрасневшего от гнева племянника, кажется, даже хмель слетел.

– Отец! – первым опомнился Михаил.

Следом пришел в себя и Валерьян. Буркнув что-то невнятное, он мотнул головой и… сбежал. Как всегда. Без объяснений и извинений. Просто промчался мимо своего дяди, и через несколько секунд до слуха присутствующих донесся хлопок входной двери.

Честно говоря, увидев того самого типа, с которым больше месяца назад не поладил в так полюбившейся мне кофейне-пекарне, я опешил. А поняв, что тот пьян, приготовился к драке. Новгород, столица, приличный дом… да ну на фиг! Я словно снова оказался на замусоренной ночной улочке заливаемого холодным ноябрьским дождем Меллинга, и снова на меня надвигается пьяная рычащая рожа…

Не было у меня тогда ни ствола, ни нынешних возможностей. Воздух? Вода? Когда от прилетевшего из ниоткуда удара по голове мозги будто миксером взбиты, и невозможно вдохнуть от боли, горящей в отбитых ребрах… о техниках и думать-то трудно. Не сосредоточиться, не успеть. Правильно говорят, пропустивший первый удар стихийник – мертвец. Вот и я тогда познал это утверждение на собственной шкуре, получив от выскочивших из подворотни молодчиков обрезком ржавой трубы по затылку. Удар швырнул наземь, и тут же на меня посыпались пинки. Кто-то сорвал с плеч рюкзак, в лицо прилетело жесткой подошвой чьего-то ботинка – тело свернулось клубком. А потом все стихло. И топот убегающих грабителей растворился в шуме дождя.

Попытавшись подняться на ноги, придерживаясь дрожащими ободранными руками за скользкий чугунный столб, я вздохнул, и боль стальными обручами сдавила грудь. Не удержался, упал… прямо под ноги вывалившемуся из кабака пьяному матросу. Тот запнулся, выматерился. И мне в спину прилетел еще один удар. Потом еще…

А потом боль ушла. А вместе с ней пропала и муть в глазах. Остались только слабость, полная ясность сознания от холодного дуновения близкой смерти и нож, не замеченный грабителями.

Когда эта тварь попыталась в очередной раз пнуть мое скрючившееся под разбитым фонарем тело, кусок остро отточенной стали очень удачно пропорол ему ногу… Счастье, что рядом не было уродов, которые ограбили меня на той же улице несколькими минутами раньше, а пьяный матрос оказался один. Пока он выл от боли, катаясь по земле и зажимая брызжущую кровью ходулю, я смог собраться с силами и, кое-как поднявшись с холодной мокрой брусчатки, поковылял прочь, а потом пополз.

Вот и сейчас рука на автомате зашарила по поясу, нащупывая рукоять ножа – и ведь нащупала. Это свой самострел я по чистенькому столичному городу не таскаю, а избавиться от привычки носить с собой клинок, найденный в матросском тайнике одного из разобранных «китов», так и не смог.

Наваждение сгинуло, как только хлопнула дверь гостиной, и на пороге возник высокий и широкий, словно шкаф, усач в шляпе-хомбурге и костюме-тройке, недовольно постукивающий массивной тростью по паркету. Предположение, что перед нами хозяин дома, подтвердил возглас Михаила. А вот Валерьян повел себя странно. Увидев старшего Горского, он как-то резко побледнел и, моментально заткнувшись, хотя еще секунду назад матерился не хуже портового грузчика, что-то промычав, сбежал. У него привычка такая, что ли?

Впрочем, неловкость момента довольно быстро сгладилась усилиями Ивана Федоровича. Как-то незаметно этот громогласный здоровяк заставил позабыть о начале нашей встречи, и уже через четверть часа спустя, сидя за чайным столом, я и Михаил с любопытством слушали его рассказ о Катае и Индостане. Честное слово, это были увлекательнейшие истории. Отец моего приятеля оказался талантливым рассказчиком… Правда, взгляд, который бросил на меня Михаил, когда Иван Федорович начал рассказывать о своих приключениях за Великой стеной, заставил слегка забеспокоиться. И не зря.