Жадный, плохой, злой - Сергей Донской

– Реланиум-экстра, – безмятежно сообщила Ириша. – Тройная доза. Минимум сутки крепкого сна. И никакого вреда для здоровья и мужской потенции.

Она торжествующе улыбнулась и поплыла вместе с комнатой вправо, а я с кроватью тоже плыл следом, но медленнее, отставая от Ириши все сильнее.

– Зачем… ты сделала… это?..

Собственный голос отдавался громогласным эхом в ушах, заставляя меня болезненно морщиться. Ириша что-то ответила, но я не услышал. И, протянув слабую руку вперед, не смог удержать ее, хохочущую молодую ведьму, взмывшую голышом в колышущееся повсюду марево.

Глава 8

На следующий день я вышел из дома сонный и разбитый, ничуть не освеженный крепким и здоровым сном, продолжавшимся 28 часов без малого. Холодные потоки воды, которые я вылил на гудящую голову, немного привели меня в чувство, но мною владела ужасная апатия, мешавшая испытывать настоящую злость к Ирише.

Я понятия не имел, зачем ей понадобилось усыплять меня, как какого-то подопытного кролика. Догадалась, что я намереваюсь смыться и решила задержать меня любыми способами? Но на кой хрен я сдался ей в виде бесчувственного бревна, сутками валяющегося на кровати? Собственно, чтобы получить ответ на этот вопрос, я и выбрался наружу. Кроме того, мне хотелось поскорее взять Иришу за руку и отправиться с ней на третий этаж, где хранилась крайне необходимая мне вещица.

Иришу и ее отца я обнаружил у входа. Они только что высадились из дымчато-черного шестисотого «Мерседеса», тут же покатившего прочь. Провожая автомобиль взглядом, я машинально запомнил его номер, понятия не имея, зачем он может мне понадобиться в будущем. Следом за «мерсом» потянулся черный джип, превосходящий размерами скромный микроавтобус. Надо полагать, он доставил сюда ту странную компанию, которая сопровождала Иришу и ее отца.

Четверо мужчин, того возраста, когда их называют молодыми уже через раз, и две женщины, которых я, будь мне годков на двадцать побольше, с легкой душой назвал бы девчатами. Мужчины носили одинаковые просторные пиджаки, и профессионально обозревали окрестности сквозь темные очки, без которых телохранители почему-то чувствуют себя так же скованно, как без пистолетов в наплечных кобурах. Женщины делали вид, что им грустно, а потому старались хихикать незаметно. Одна дама была белой, как сметана. Вторая смахивала на смуглую цыганку.

Сопровождаемые этой живописной свитой, Ириша в облегающем траурном платье и Дубов в черном костюме, элегантно притрушенном перхотью, явно явились прямиком с похорон Марка. Ириша заметила меня, но даже бровью не повела. У ее папаши дело с бровями обстояло хуже. Одному из прибывших бодигардов приходилось придерживать его за локоток. Еще бы, подумал я, такое тяжелое горе! Килограмм водки, не меньше. На моих глазах гибла русская идея. Или возрождалась?

– Писатель! – обрадовался Дубов, увидев меня на крыльце. – Иди сюда! Я тебя со своей новой службой охраны познакомлю, чтобы тебя не пристрелили ненароком… Не надо его пока убивать, ребята, ладно? – обратился он к одному из мужчин, пиджак которого был самым просторным, а каплеобразные очки – самыми непроницаемыми.

– Ладно, – легко согласился тот. – Пока не будем. – В его тоне не прозвучало даже слабого намека на юмор.

– Спасибо, – прочувственно сказал я, глядя при этом Ирише в глаза.

– Он и правда писатель? – заинтересовалась тридцатилетняя Белоснежка, а ее подруга, которую я мысленно окрестил Золушкой, стрельнула в меня кокетливыми глазами. При этом ее роскошные ресницы почему-то не слиплись от обилия туши, а губы чувственно приоткрылись. Наверное, в своей жизни она прочитала только одну книгу, и называлась она «Тысяча и одна ночь в разных позах с разными партнерами».

– Погодите, – отмахнулся от них Дубов, цепко ухватившись за мое плечо, чтобы шумно выдохнуть мне в лицо: – Завтра утром нам предстоит серьезный разговор, писатель. И если ты опять предложишь моему вниманию песнь о буревестнике, то пеняй на себя. – Он уводил меня все дальше в сторону и шипел, как пульверизатор, начиненный алкоголем. – Я тебя сюда не дочь мою трахать пригласил! У меня нет времени ждать! Телефонные трубки взрываются, стены дома пулями продырявлены, сын мертв… Тучи сгущаются, писатель!

Это было произнесено так зловеще, что мне опять невольно представился буревестник, черной молнии подобный. Чтобы не затрагивать скользкую тему, я участливо поинтересовался:

– Как прошли похороны Марка?

– О, на высшем уровне!.. – оживился Дубов. Он принялся с пылом рассказывать о настоящем почетном карауле у гроба, о пышном отпевании, о море живых цветов и венков, а также о малом симфоническом оркестре, закупленном в полном составе, хотя и без одной занемогшей валторны.

Я слушал его краем уха, кивал, а сам смотрел по сторонам, дивясь тому, что не вижу перед собой ни одной примелькавшейся оливковой рубахи, зато вокруг наблюдается изрядное количество внушительных ребяток, рассредоточившихся по всей территории. Три иномарки, замершие в отдалении, подсказывали мне, что вооруженных людей вокруг Дубова собралось столько, что он может по пьяни объявить войну какому-нибудь Лихтенштейну.

Кажется, пока я спал, опереточная обстановка в доме сменилась совсем иной, предгрозовой. Дубов таки готовился накликать бурю. И меня осенила внезапная догадка.

– Бог с ней, с валторной! – сказал я успокаивающим тоном. – Она, как говорится, не первая скрипка в оркестре. Вы лучше вот что мне скажите, Владимир Феликсович… Насчет неизлечимого рака вы ведь мне солгали?

– Я никогда не лгу! – соврал он, не сморгнув и глазом.

– Тогда преувеличили, – не стал настаивать я на прежней формулировке. – Просто раздули из какого-нибудь плохонького гастрита целую злокачественную опухоль. Было дело?

Он долго пялился на меня с подозрительностью милиционера, знатно отметившего свой профессиональный праздник, прежде чем поинтересовался:

– Откуда тебе это известно?

На нас были устремлены сразу четыре пары черных очков и три пары еще более проницательных женских глаз, поэтому я перешел на драматический полушепот:

– Интуиция, Владимир Феликсович. Смертельно больные люди так себя не ведут.

– Как так? – Он прищурился.

Неужели думал, что я брякну что-нибудь осуждающее по поводу его непрекращающегося пьяного свинства? Тонко улыбнувшись, я сказал:

– Вы энергичны, полны планов. Ни уныния на лице, ни сгорбленной спины. Такому только жить и жить.

– Жить и жить! – подхватил Дубов с упоением. Мое утверждение понравилось ему настолько, что он решил немножко со мной пооткровенничать: – Теперь можно сказать тебе правду, писатель. Рак я действительно придумал. – Он подмигнул мне зачем-то сразу обоими глазами.

– А я понадобился вам в качестве подсадной утки, так? – кисло улыбнулся я.

– Подсадная утка? – Дубов засмеялся. – Что-то в этом роде, писатель. Твое присутствие помогло мне разворошить муравейник и выявить врагов. Они себя выдали, когда решили, что им надо спешить. Так что со своей задачей ты справился, вполне. Я знаю всех этих мерзавцев пофамильно. Маски сброшены! – Дубов хлопнул меня по плечу и от этого порывистого движения едва устоял на ногах, что не помешало ему строго предупредить: – Но наш договор насчет книги остается в силе, писатель. Десять тысяч я тебе, конечно не заплачу, но на штуку можешь рассчитывать твердо, это я тебе обещаю. Слово офицера!

Заключительную фразу он произнес уже держась за меня, как за вовремя подвернувшийся фонарный столб. Заметив непорядок, две пиджачные пары стремительно приблизились к боссу и обступили его, готовясь поддержать нетвердо стоящее на ногах тело.

– Где мои красотулечки? – внезапно всполошился Дубов, вертя головой по сторонам. Он успокоился, как только обе незнакомки помахали ему руками, и признался мне с хмельной бравадой: – Это балерины, писатель, самые настоящие. Сисечки как у четырнадцатилетних. Та-та-ти-та-та… – После короткой музыкальной паузы Дубов прерывисто вздохнул: – Они бегали на цыпочках вокруг гроба Марка и усыпали его розами… Я свинья, конечно. Не надо было привозить их сюда…

– Пойдем, папа, – строго сказала приблизившаяся Ириша. – Тебе нужно отдохнуть.

– Да! – Он энергично кивнул. – Я непременно должен немного поспать, забыться… А вечером помянем Марка, писатель. – Он без всякой на то нужды погрозил мне пальцем. – По-настоящему помянем, по-русски! Все эти официальные фуршеты не по мне.

– Тебе и фуршета вполне хватило, папа. – Ириша досадливо закусила губу.

– Не твое дело! – крикнул он через плечо, вежливо сопровождаемый охранниками вверх по ступеням. – Я сказал, что будут поминки, значит, будут поминки!

– Лично я там присутствовать не собираюсь! – крикнула Ириша, топнув ногой.

– Без тебя обойдусь. Со мной вот писатель посидит, козочки эти балетные… Деву-у-ли! Прошу следовать за мной. На цыпочках, на цыпочках, милые! Хо-хо-хо!..