Орфей - Николай Полунин

Вот дом в лесу он нашел сам. Давно еще. Дом, который Дом. Еще в начале лета слышал о нем от какого-то приятеля. Услыхал, что продается, не забыл Пригодилось.

Годы одиночества Тишины. Покоя, который приходит через добывание трудной пищи. Звенящая пустота внутри, которую теперь нельзя было заполнить работой, постепенно начала наполняться этими странными явлениями. Он не пытался осмыслить. Он просто погрузился в них Дом, ставший Домом, потихоньку прокрадывался в него, и чувства протеста не возникало.

Тишина. Покой. Отсутствие воспоминаний. Радуги над малинником. О, Эжени. И появился Гордеев.

В темноте я не мог понять, почему лежу на твердом, а голова в липком и холодном. И болит. На суровое похмелье похоже не было, я быстро сориентировался. Вода текла еще хуже, но кое-как я кровь смыл, хотя она продолжала сочиться. Простыни в Крольчатнике хорошие, льняные, не разорвать. Об аптечке я вспомнил уже с навороченными на лоб полосами материи. Свет тоже еле горел. Впрочем, свет-то… Из кабинета я потянул пачку листов. А попробуем. Быстро заправил листок в каретку, передумал, стал писать от руки. Грифель обломился, я схватил второй карандаш. Вот. Страница кончилась, оборвал посреди фразы. Сойдет и так. Сложил, сунул в нагрудный карман. Да! Рубашка-то моя джинсовая, которую Правдивый разорвал, — новее нового. На полочке лежала, отстиранная, свежая, без следа штопки. Может, не та, просто такая же? Да нет, та. На пуговке одной царапина заметна, давняя. Я хихикнул, выходя. Что там у алжирского бея под носом? Шишка?

Этот костер я не хотел затягивать, бросать листики по одному. Ахнул всю пачку и только шевелил кочергой, прихваченной от печки в чулане. Бумага то разгоралась, то гасла, пятно от костра прыгало по дощатой стене.

Я не увидел их. Как они подошли из темноты. Ксюха, кутающаяся в шаль. Сема с Наташей Нашей. Кузьмич и сладкая парочка — Ларис Иванна бок о бок с Бледным. Видимо, шемаханская царица опасалась разгуливать под открытым небом без своего живого якоря, ведь у нее случаются рецидивы. Когда я закончил перевязку — все текло, не хотело останавливаться, — они уже окружили костер, а Сема, усадив Н.Н., волок обрубок соснового ствола. Ксюха подкинула сухих веточек. Треща, огонь разгорался.

— Значит, так. — Наташа Наша сбросила с плеч Семину лапу, встала, освещенная костром, засунула ладошки в узенькие карманы спереди джинсов, посверкивая очками:

— К сведению не присутствовавших на обеде и не явившихся к ужину. В обед уже не было никакого соответствия между заказанным и оказавшимся на столах. Всего гораздо меньше, пища сомнительной пригодности, горячего нет.

— Так холодным и скушали, — подтвердил сокрушение Кузьмич. — А у меня почки-соте заказаны были..

(Далекая — из леса — часть меня злорадно ухмыльнулась.)

— Это неважно, — продолжала Наташа, — важно то, что на ужин двери столовой не открылись вообще. По моему мнению, они не откроются и завтра. Не откроются совсем. С уходом Правдивого нас отключили от снабжения, света, воды. Отключили — фигурально выражаясь, разумеется. Просто ничего этого у нас уже не будет. Без Александра.

— А сдышим весь воздух… — мечтательно проговорил Сема.

— А у меня вода совсем не течет. — Ларис Иванна хлопала своими чудесными очами. — Почему, вы не знаете? — Она обвела взглядом всех, но ей никто не ответил.

— Самуил, почтеннейший, про воздух — это вы перегибаете.

— Логика вещей. Солнце уже потухло.

— Ночь, — бросил Бледный.

— А!

— Я продолжу! Случилось то, чего мы давно ожидали: они выдернули Правдивого. И похоже, что на сей раз его продержат сколько посчитают нужным сами. Если там действительно все поменялись, то добра ждать не приходится. Саша не сможет их убедить. Да он и разговаривать с ними не будет. А эти, новые, захотят проверить нас на прочность. Так ведь случалось на предыдущей дислокации. Ларисы еще не было с нами.

Наташа говорила решительно. Вот кто у них лидер. Даже не такая страшненькая сделалась, но это, должно быть, от неверного света.

— Выбраться из Крольчатника… нереально. Нам нужно продумать, как обеспечивать дальнейшее существование. До зимы, слава Богу, далеко, да и топлива хватит. Но нет и не будет пищи, и совсем нет воды. Мужчины будут рыть колодец. Мы займемся поисками съестного. Какие-нибудь коренья, побеги… Кажется, около десятого дома я видела рябину. Займемся прямо завтра, вы слышите? Я не собираюсь снова одна…

— Это у нее бзик, — доверительно шепнул Сема. — Снабжение, обеспечение, рациональное питание, йоготерапия, голодолечение…

— Наташенька, почтеннейшая, этот вопрос не самый животрепещущий на данный момент, как вы полагаете?

— То есть как это? А что же еще? Я давно говорила, нам надо было создавать запасы…

— Чего вы мельтешите? (Бледный.) Подержат-подержат, да и обратно сунут, все равно девать больше некуда. Что он им объяснять будет, в чем убеждать? Когда сам не знает, как это у него получается, чтобы все мы тут были сыты, одеты, согреты. Получается — и все. И кроме нас, никому эта халява больше не светит, уж об этом там знать должны. Так на кой он им, держать-то? Зачем нас испытывать? Мы тихие, никого не трогаем. Живем пока себе, и ладно. Пользы от нас мало, зато и вреда никакого.

— Пока мы на Территории, — вставил кто-то.

— А кто же нас с нее выпустит? Они что, себе враги?

Наташа Наша как-то незаметно села. От Семы отвернулась. Я безуспешно пытался бороться с то и дело пробивающейся из-под повязки бегучей каплей. Ксюха смотрела в огонь, не мигая.

— Почему молчит Игорь? — Я сперва и не понял, что это сказала она. — Мы все знаем, что последние неприятности связаны с его появлением. Ни когда в Крольчатник поместили Сему, ни когда прибыла Лариса, ни даже когда не было еще Правдивого, помните, Кузьма Евстафьевич, как мы жили? — никогда нас так не трогали, не дергали наружу. Так почему же, Игорь, ты молчишь? Объясни нам, что произошло. Отчего из-за тебя будоражит весь Крольчатник. Мы ведь уже свыклись со своим положением. Смирились. И вдруг все начинается снова. Зачем нам это? Игорь?

В первые секунды у меня просто не было слов. И я же еще и виноват? Да сами же ничего, а я?.. Я посчитал про себя до десяти.

— Кто, — проглотил комок, — кто сболтнул, будто я — какой-то предсказатель?

— Ну, я сболтнул, — лениво сказал Бледный. — И не сболтнул вовсе, а просто ты под этим девизом проходишь.

— У кого прохожу?

— У этих, — мотнул головой в сторону, — которые думают, что все про нас знают. «Предсказатель» — это у них ты.

— Это тебе там сказали?

— Ага.

— Ну вот, дорогие мои братцы-кролики, вот кого надо спрашивать. Вова все знает лучше всех. У него там друзья. Они его наркотиками снабжают, он за это им объективки составляет. На положение дел за неприступными стенами. Всех нас обрисовывает, кто с кем, что, как. Ему и книги в руки. А я ничего практически не знаю и почти ничего не понял за месяц тут. Вы же все здесь так трогательно откровенны, о чем ни поинтересуешься, все рассказываете. Открытые души. Лариса очаровательная — оживший уэллсовский персонаж. «Правда о Пайкрафте», не попадался такой рассказик? Ксеня. Не Ксенечка, а прямо-таки Олеся из дремучих лесов. Правдивый — скатерть-самобранка, прачечная-электрогенератор. Сема — вообще герой мультика, «палка, палка, огуречик, вот и вышел человечек». Вышел — и побежал. И кого-нибудь с ума свел мимоходом. Кузьме Евстафьевичу взгляд в иные миры открыт. Володя, тоже понятно, должен же кто-то за нами приглядывать. Хотя и страшно. Без ободряющих таблеток не вытерпеть. Да и то там за забором такого наговорят, что в обморок со страху упадешь. Про Наташеньку не разобрался еще, но тоже, верно, что-то есть. А Правдивый вам, Наташа, верит. Хоть и несмотря на что-то там, как написал, но верит. А я? Что я… Чего вы от меня ждете? — спросил я совершенно искренне.

— Ах, почтеннейший… — Кузьмич выломал изящную веточку, раз-другой пошевелил в угольях. — Но заметьте, друзья, я этот разговор предвидел еще в марте, если не изменяет память. «И будет явление Ангела Восьмого, гневы семи чаш унявшего и излечившего семь язв…»

— Бросьте вы, Кузьма Евстафьевич, — махнул Сема, — с ахинерией своей. Какие ангелы, какие чаши…

Кузьмич надулся.

— Тем более, — сказал я, — какой уж из меня предсказатель, когда вы про меня сами лучше знаете. Хотите, Наташе могу помочь. Все-таки имею опыт выживания в лесу. Вот есть повод применить практические навыки. А то скажете, что ничего тяжелее пишущей машинки в руках не держал… Признайтесь, кто мне с бумагой, с машинкой фокусы устраивает? Зачем?

Никто ничего не сказал, а Бледный поднялся и шагнул совсем близко к костру.

— Это ж надо, — продолжал я, — сколько упорства. Не знаю, что Володе про меня за Воротами наговорили, что он сюда принес, но только вижу, что продолжается та же ошибка. Почему-то все думают, что это так просто. Будто черкнул пару строк — и все получилось. Это не так. Со мной это даже специалисты до конца не выяснили. Но что от моей сознательной воли не зависит… Володя, отодвинься, обгоришь!