Африканскими дорогами - Владимир Иорданский

В этом описании точно схвачена и суть проповеди Симона Кимбангу и то, как его слово воспринимали в стране.

Пророк вернулся в родную деревню Нкамба, которую назвал «Новым Иерусалимом». Здесь он обращался к собиравшимся вокруг него людям с призывом восстановить единство страны баконго, порвать с протестантской и католической церквами. К нему приходили за десятки километров, приносили больных. Кимбангу, повторяя, по словам очевидца, сцены из Евангелия, их излечивал. По стране разносились его речи: «Пусть уходят белые захватчики, источники страданий… Помешаем их торговле, больше не покупая у них товаров… Не будем работать на их плантациях. Не будем больше продавать им пальмовый орех… Бросим их предприятия… Отвергнем все знаки белого человека. Пусть каждый сбросит с себя траурную одежду и наденет белое платье радости. Нам предстоит биться с палками в руках, наши ружья не выстрелят… Мы в последний раз платим налоги».

В Центральной Африке очень часто песня первой подхватывала новые идеи, выражала новые надежды. Так произошло и с мыслями Симона Кимбангу.

Неизвестными поэтами были сложены десятки и сотни песен на темы кимбангистской проповеди. Некоторые из них приобрели форму церковных гимнов и распевались во время богослужений. Другие, напротив, сроднились с танцем, захватили молодежь, проникали туда, где люди пили, развлекались, веселились. И на первом и на втором пути новые песни будоражили мысль, возбуждали еще вчера показавшиеся бы совершенно немыслимыми ожидания.

Всего шесть месяцев свободно звучало слово Симона Кимбангу.

13 сентября 1921 года, в ночь, он был арестован в Нкамба и, закованный в цепи, вместе со ста двадцатью пятью своими последователями препровожден в Тисвиль. Вдоль всего пути задержанные слышали пение, доносившееся из окрестных деревень. Это было прощанием. 3 октября военный суд приговорил Симона Кимбангу к смерти, позднее замененной пожизненным заключением.

Когда Симону Кимбангу стало известно о приближении солдат с приказом о его аресте, он обратился к жителям деревни: «Пусть все те, кто напуган, уходят прочь. А также все те, кто хотел бы сопротивляться и не в силах переносить удары, не отвечая злом на зло. Если солдаты меня схватят и будут бить, вы не должны прибегать к силе».

Многие оставили деревню, но многие не ушли. После того как солдаты появились в Нкамба, Кимбангу сам вышел к ним навстречу и назвал себя: «Я — Симон Кимбангу».

Его жестоко избили прикладами.

На суде обвиняемый, как и большинство заключенных, держался с достоинством, несмотря на цепи, кнут, издевательские оскорбления. Процесс был для него моральной и физической пыткой, но, вероятно, не это и даже не пожизненное заключение стало самым тяжелым испытанием в его глазах. Мучительнее смерти было молчание, на которое до конца своих дней он был отныне обречен.

К тому же вряд ли он знал, какой глубокий след оставил позади себя.

И в те годы и позднее в странах Тропической и Южной Африки появились десятки людей, близких по характеру этому конголезскому проповеднику. Часто они принадлежали к группе людей, порвавших с деревней и прошедших через городскую каторгу, не найдя при этом ни материального благополучия, ни духовного удовлетворения. Нередко эти же люди ощущали свое призвание в возрасте, находящемся на грани юности и зрелости, когда уже накоплен жизненный опыт, ум еще не утратил свежести и силы, а моральное чувство не притуплено годами. Наконец, эти люди опять-таки были на своего рода границе — линии столкновения народной культуры и насаждаемой колониализмом псевдокультуры Запада. Взятую у Запада Библию они пытались повернуть против угнетателей, и в воображаемом мире, который ими создавался, рядом с библейскими героями, обретавшими вторую жизнь, они заставляли действовать магические силы древних африканских поверий.

Этим проповедникам было близко все, что затрагивало жизнь их соплеменников, что оставляло след в их умах. Поэтому и идеи, которые они выражали, и образы, с помощью которых они пытались придать своим взглядам убедительность жизненности, черпались ими из сокровищницы народного мировоззрения. Позднее они возвращали заимствованное с процентом: этим процентом была та целостность, которую они придавали народным суждениям, взглядам, верованиям.

Их общение с народом было прямым, непосредственным, а их проповеди — устными; печатное слово не имело почти никакого значения в распространении выражаемых ими идей. Тем не менее слава этих людей была большой. Народ по-своему решал философский вопрос о роли личности в истории. Героев «своей» истории он зачастую обожествлял: в его глазах они были наделены бессмертием, а их мудрость исходила от бога.

Очевидно, реальное место человека в архаичном обществе менялось в зависимости от социальных структур, в которые он был включен, от культурных традиций, от того, каково состояние этого общества, то есть переживало ли оно период напряженной внутренней борьбы или относительного застоя. Кроме того, объективные факторы тесно переплетались с субъективными: пока сохранялись представления, допускающие бессмертие и божественность личности, ее возможности воздействия на народ, на общественное развитие в колоссальной степени возрастали.

Громадным поэтому было и влияние Симона Кимбангу. За шесть месяцев свободы он всколыхнул родной народ, как того никто не сделал до него и никто не смог повторить позже.

На процессе один из последователей Симона Кимбангу ответил на вопрос судей контрвопросом: почему африканцам запрещено иметь своего бога, своего пророка, свою Библию, тогда как у белого человека все это есть? Возмущенный судья прервал заседание.

Однако последователям Кимбангу ответ был совершенно ясен. Они создали церковь, которая после много-летних преследований добилась признания властями. Ее историческая важность, вероятно, была в том, что в шей впервые получили выражение освободительные, антиколониальные настроения широких масс. От нее отпочковались десятки более мелких, религиозных по форме течений, в целом отражавших процесс национального подъема одной из крупнейших этнических групп Экваториальной Африки баконго. Баконго, в сущности, открывали великую эпоху возрождения порабощенных африканских народов.

Почему эти первые национальные движения приобретали религиозный характер?

Когда речь идет об архаичном обществе, этот вопрос может показаться наивным. Ведь в Конго 20–30-х годов Библия была основным источником политических суждений, что в чем-то напоминало обстановку в Англии на заре Кромвелевской эры. Свое скудное образование конголезцы получали опять-таки в церковных школах, первые книги, попадавшие в их руки, были духовными сочинениями. Наконец, играла роль и общая религиозность африканского общества.