Выбор - Анна Белинская

Мне кажется, что я слишком долго копаюсь в сумочке в поисках ключей. Максим выжидательно стоит позади, наблюдая за моими лихорадочными действиями. Дышит мне в спину, отчего я не могу сосредоточиться и отыскать проклятые ключи.

Почему он не уходит? Миссия выполнена: я у дверей своей квартиры в полном порядке. Так в чем дело? Может, ждет приглашения на чай? Так не дождется! Мы не в том положении, чтобы распивать чаи. К тому же его ожидает такси. Но, блин, так неловко: Максим заступился за нас с Агатой в баре, довез до дома, да еще и проводил до двери. А я вот так просто зайду в квартиру и закрою перед ним дверь? Я понимаю, что Филатов не тот человек, о чувствах которого стоит переживать, но я так не могу, знаю, что буду потом мучаться всю ночь. Эти мои гадкие гипертрофированные чувства ответственности и сопереживания не дадут спокойно уснуть! Уж лучше бы он не стоял вот так близко, дыша горячим воздухом мне в спину, а сам ушел. И не было бы вот этого момента неловкого прощания.

Собираюсь, было, поблагодарить парня за проявленное беспокойство и пожелать ему доброй ночи, как случайным взглядом цепляюсь за руки Максима. А точнее за кисти.

В подъезде светло, поэтому я без проблем различаю разбитые в кровь костяшки и синие опухшие пальцы. Мерзавец рефлекторно потирает их друг о друга, слегка щурясь. Ему больно?

— У тебя пальцы разбиты, — зачем-то констатирую очевидное и прикасаюсь ладонью к его руке.

Максим замирает и смотрит на наши руки, которые, не спрашивая разрешения, соединяются в прочный замок.

— Нужно обработать, – крепче сжимаю его ладонь и втягиваю в квартиру.

А он идет.

Идет за мной. Закрывает свободной рукой за собой дверь, разувается, не расцепляя замка.

Я сбрасываю туфли, по наитию включаю свет в тесной прихожей и кидаю сумочку на обувницу. Всё это я делаю механически, потому что моя холодная голова решила от меня эмигрировать.

Неохотно разрываем наш телесный контакт. Вот так, за руки, мы не сможем пройти в ванную.

Мою руки под пристальным вниманием Максима, который стоит в дверях ванной комнаты, ожидая. Встречаемся взглядами в зеркале, всё так же не произнеся ни слова. На его лице непонятные мне эмоции. Он крайне задумчив. Глубокая горизонтальная складка разрезает его лоб. О чем сейчас думает?

Максим пропускает меня, и я ловко выныриваю из ванной, направляясь в сторону кухни. Там у меня аптечка.

Пока парень в моей квартире моет руки, я пытаюсь собрать свои мозги в кучу и начать думать рационально, что сделать невыносимо сложно. Волнение охватывает и парализует всё тело.

«Так: перекись – в холодильнике, заживляющая мазь тоже здесь, ватные диски в ванной», — я, как чокнутая, мечусь по скромной кухонке, не замечая, как бесшумно входит Максим и усаживается на то же место, на котором сидел в прошлый раз. На мое.

— Где Шумахер?

Я вздрагиваю от громкого мужского голоса, глубоким баритоном отражающегося от стен маленькой кухни, когда несусь обратно в ванную комнату.

— Никитка? Он у бабушки с дедушкой в гостях, – пожимаю плечами и закрываюсь в туалете.

Прислоняюсь спиной к двери, закрываю глаза и делаю глубокий вдох, затем медленный выдох. Мне необходимо успокоиться. Унять разбушевавшиеся нервы.

Задумываюсь.

Так странно: еще час назад мы с Максимом отчаянно орали друг на друга у бара, а сейчас он сидит в моей кухне, смиренно ожидая помощи. Мы молчим, а не кусаем друг друга.

Еще раз проделав дыхательную гимнастику, собираю всё необходимое и возвращаюсь назад.

Обильно смачиваю ватный диск перекисью водорода и … и не знаю, что дальше делать.

Передать диск Максиму, чтобы он сам обработал руки, или же сделать это нужно мне?

Не решительно мнусь и слишком долго стою с опущенной головой, глядя на мокрый ватный кружок. Мне нужен хоть какой-то знак: позволит ли Максим прикоснуться к себе, либо же оттолкнет.

Филатов вытягивает вдоль стола руки, словно подслушав мои мысли, и я понимаю, что мне дали зеленый сигнал.

От столешницы до кухонного стола — один шаг, но я преодолеваю это расстояние бесконечно долго, ожидая, что парень опомнится и нагрубит, как обычно. Но ничего страшного не происходит, и я сажусь напротив, наклоняясь к рукам.

Вблизи его пальцы выглядят еще хуже: гематомы, царапины, содранная кожа. Поочередно обрабатываю каждую ранку, на более открытые и глубокие участки щедро поливаю перекисью, отчего парень вздрагивает, и я начинаю прерывисто дуть. Материнский инстинкт.

Максим хмыкает. Я поднимаю глаза и встречаюсь с его — цветом горького шоколада. Замечаю мелкие ссадины на подбородке, около губы, на левой щеке. Непроизвольно дотрагиваюсь ватным диском до волевого мужского подбородка и провожу влажную линию к губе. Смотрю на его пухлые губы и неосознанно облизываю свои. Они такие яркие, манящие, что невыносимо хочется дотронуться. И я трогаю. Провожу указательным пальцем вдоль верхней губы, наблюдая за своим действием и боясь поднять глаза. А потом чувствую практически невесомое прикосновение, словно перышко, к своим губам. Влево-вправо, влево-вправо порхает большой палец Максима, задевая мою нижнюю губу.