Осколки Нации - Александр Мироненко

Наконец-то изгои привели их к развалинам многоэтажных зданий. Некоторые из них сохранились довольно таки хорошо, если не считать разбитых окон и пары обвалившихся подъездов. За ними герой смог разглядеть целое кладбище из бетонных плит и безжизненных коробок. Попадались даже прогнившие корпуса автомобилей со спущенными шинами, но большинство все-таки было раскуроченным до неузнаваемости.

Впереди всё лежало в руинах, Давид попытался представить, как выглядело всё это до войны.

«Наверно на месте вон того крошева, когда-то был многоэтажный жилой дом, заселённый весёлыми, счастливыми жильцами. А вот эта раскуроченная до неузнаваемости жестянка была, когда-то городским транспортом, под названием трамвай.»

В детстве ему доводилось видеть множество картинок с изображением жилого города, и красного с белой лентой по бокам трамвая. По этой картинке он даже когда-то выучил букву «Т», но это было в прошлом.

Трамвай стоял на проржавевших, поросших бурьяном рельсах, и перебитые снарядами троллеи, будто отрубленные конечности беспомощно свисали до земли. Рядом стоял заколоченный прогнившими досками металлический газетный ларёк и всё, больше ничего, что уцелело бы во время ковровой бомбёжки.

Всё пространство вокруг было перепахано воронками и обсыпавшимися траншеями. Повсеместно из земли торчали хвостовики неразорвавшихся снарядов. Всё это запустение и мысль о неуспокоенных призраках прошлого давила на людей не хуже, чем в берлоге зверя. И если бы перед героем встал бы выбор, где провести свой день в удушливой и загаженной берлоге медведицы, или же посреди этих развалин то он бы сто процентов выбрал бы свою комнату в родном Юпитере…

Один из изгоев повернулся к нему и указал на небольшую деревянную табличку, воткнутую прямо в грунт. Давид понимающе кивнул.

— Что там? — Просипел за его спиной Шрам.

— Заминировано здесь… видишь вон череп с костями.

Дальше пошли более внимательно, шаг-в-шаг ступая за своими проводниками. Изгои повели их извилистой тропой, то и дело, перепрыгивая через рытвины и обходя неразорвавшиеся снаряды.

Наконец то они приблизились к одному из полуразрушенных зданий, на третьем этаже которого горел не яркий свет костерка. Изгои шагнули в раздолбанный дверной проём, сильно задирая ноги. Подойдя поближе, герой смог различить натянутую на уровне колена леску и гранату, привязанную к дверному косяку.

«Это мы уже видели», — мрачно подумал он про себя, — «сами с усами».

По выщербленным временем лестнице герой и отчим поднялись на третий этаж. Шрам и немой охотник остались дожидаться их на первом, прислонив мёртвое тело к стене. На третьем этаже горел неяркий костерок, возле которого сидели трое точно таких же воинов изгоев.

Давиду и отчиму жестом приказали обождать, а сами проводники перекинулись парой словечек со своими соплеменниками. После чего троица поднялась на ноги и без единого слова покинула здание. Сквозь разбитое окно они увидели, как троица прошла минное поле и направилась в сторону площади.

— Смена… — подытожил Семёныч, — как говорится, смену сдал — смену принял. А здесь, по всей видимости, у них перевалочный пункт.

От оставшейся троицы изгоев отделился один и, подойдя к Давиду, заговорил сиплым каркающим голосом. Звуки из его горла выходили с натугой, будто этот человек давно уже не с кем не разговаривал, да и горло его сковала отвратительная ангина. Лишь внимательнее прислушавшись, он смог разобрать пару слов:

— Нельзя… дальше нельзя… быть здесь. Вы чужаки вам нельзя…

— Что нельзя я это уже давно понял! — Погорячившись, заявил отчим. — Ты что вообще баран? Я тебе говорю нам парня по-человечески похоронить надо, не будем же мы его с собой всё время таскать.

Изгой ненадолго призадумался и подошёл к своим товарищам пошептаться. Недолго посовещавшись, он вернулся и обратился к отчиму:

— Пойдём… проведу.

Давид и Семёныч развернулись было в сторону ступеней, как вдруг рука изгоя легла на плечо младшего.

— Ты остаться… — прокаркал изгой.

— Это ещё с каких делов? — Воскликнул отчим.

— Залог. Я уйду, он останется… Все быть хорошо. Мы вернуть.

Семёныч хотел было возразить, но герой лишь махнул рукой, дескать, авось пронесёт, и поплёлся в сторону костерка. Отчим лишь пожал плечами, и принялся спускается вниз. Двое оставшихся незнакомцев почти не обращали на него внимания. Как только голова их побратима скрылась за ступенями, один из них достал из-за пазухи деревянную кружку и пару искусно вырезанных костей.

Они бросали кости и с эмоциями передавали из рук в руки кружку, совсем позабыв о Давиде, расположившемся возле костра. Рядом с костром лежала небольшая куча заготовленных дров, и он не церемонясь подбросил в огонь добрую четверть. По мере разгорания жар постепенно проникал под промокшую насквозь одежду, и приятно согревал промёрзшее тело. Только сейчас герой понял насколько устал и замёрз, и насколько голоден. Раздевшись до трусов, он разложил сохнуть промокшие вещи у костра, а сам полез в вещмешок за консервами.

Вытряхнув наружу вконец промокшего и запуганного медвежонка, он принялся осматривать свои запасы. С Провизией было не густо, но герой твёрдо решил для себя приготовить поесть не только себе, но и товарищам по оружию. А накормить троих голодных мужиков не такая уж и простая задача!

Тем временем изгои, завидев медвежонка, побросали в пыль кости и подошли, вплотную тараторя на незнакомом языке.

— Эй! Держи руки при себе, если не хочешь, чтобы я сделал из тебя инвалида… — Проговорил герой, ударив по руке особо любопытного изгоя. Тот лез к медвежонку, растопырив пальцы, желая схватить его за шиворот. Зверёныш, не помня себя от ужаса, прибился к ноге Давида. — Слышь, что говорю обезьяна крашеная? Ты не смотри что он мелкий, пол руки оттяпает, опомниться не успеешь, а я добить помогу.

Будто в подтверждение медвежонок принялся мелко дрожать предательски завывая. Изгой не понимающе уставился то на медвежонка, то на Давида, но потом, оставив эту идею, отошли подальше со своим товарищем продолжили игру в кости громко крича и жестикулируя.

Захваченный на блок посту армейский котелок пришёлся как раз, кстати. К счастью в нём же оказалась старинная алюминиевая ложка и кружка. Намучившись с консервными банками, (нож ведь так и остался торчать в черепе медведицы) он не раз проклял свою забывчивость. Но благо, что попались банки с тушёнкой и гречкой открывающиеся при помощи металлического колечка. Высыпав содержимое трёх банок в котелок, он повесил его над костром и принялся методично помешивать.