Путь "Чёрной молнии" - Александр Теущаков

— А меня сюда в гости пригласили.

— Ну и шутник же ты парень, — произнес один из прапорщиков, — пошли, тебе в санчасть нужно. Идти сам сможешь?

Сашка отказался от посторонней помощи, и в сопровождении надзирателей побрел в зоновский лазарет.

Никого из нападавших на него зэков при выходе из барака Воробьев не увидел. Но зато после, (Сашке рассказывали об этом заключенные) при построении отряда, дежуривший ДПНК и лейтенант Брагин вывели из строя всех, у кого были разбиты физиономии. Одному осужденному пришлось наложить скобы на лопнувшую верхнюю губу, Пархатому — Жеке вправили сломанный нос, третьему достался «смачный» синяк под глаз. Такая же участь ожидала и Воробьева: ему наложили швы на кожу головы, скобками стянули разбитую губу. Начальница санчасти — Инесса Петровна положила его в палату, так как у Сашки от удара ногой, увеличилась печень. Сначала его хотели отправить в больничную зону, думая, что у него лопнула печень, но после рентгена, опасение исчезло и Воробьев некоторое время пребывал с палате с другим заключенным.

Сашка быстро познакомился с «Поломохой», так звали соседа по палате, он лежал с перебинтованной ногой.

— Кто тебя так? — спросил он Сашку.

— С лестницы упал.

— Ништяк ты падаешь, три раза головой треснулся, — усмехнулся Поломоха. Когда Сашка рассказал ему, что пришел этапом в зону, сосед сразу догадался: в чем дело.

— В какой отряд водили?

— В шестнадцатый.

— Все понятно, иначе не могло быть.

— Поломоха, ты знаешь Пархатого и Горелого? Что они представляют собой?

— Кое-что скажу, но если что: я тебе ничего не говорил. Добро?! — Сашка утвердительно кивнул, — Горелый — это бык, другим словом, он охраняет главшпана отряда.

— А кто главный?

— Тот, кому ты нос сломал. Санек, Санек, — Поломоха замотал головой, — я тебе не завидую. Пархатый тебя со света сживет.

— Ты не ответил, что он собой представляет в зоне?

— Он вес имеет, хотя его называют первым беспредельщиком. Скорее его боятся, чем уважают. Просто Санек он может тебя опустить по — беспределу. Ты же сам видел, сколько у него быков.

— А в зоне есть пацаны, которым пофиг Пархатый?

— Есть: в десятом — Сибирский, во втором — Симута и в двенадцатом — Крот, все они нормальные парняги.

— А в остальных отрядах? Неужели все такие, как Пархатый?

— Есть конечно, и лояльные, но многие поддерживают Пархатого, и связываться с ним не хотят. Санек, — Поломоха перешел на шепот, — я слышал в зону пришел какой-то крутой мужик, поговаривают, что он из серьезных блатных, но менты его в ШИЗО закрыли, не выпускают в зону. Вот к кому тебе надо обратиться, глядишь, он поможет.

— Ладно, благодарю за информацию, попробую воспользоваться твоим советом. Поломоха, а что у тебя с ногой?

— На колючку нарвался. Танком шел.

— Чего?

— Ты не знаешь, что такое танк?

— Не-а.

— Это когда буром лезешь через забор и передаешь в изолятор братве грев. Вот и порвал себе ногу колючей проволокой. Меня в ШИЗО на десять суток за это посадили, а тут нога нарывать стала. Петровна меня и положила в санчасть. Хорошая женщинка, — рот Поломохи растянулся в блаженной улыбке, — я бы с ней ночку подежурил. Я слышал, кум Ефрем к ней клинья подбивает.

— Кто такой Ефрем?

— Отец мой Брежнев, — шуткой высказался Поломоха, — тебе лучше с ним не встречаться — это же главный кум зоны: гнилой, как пень, копни — одна труха. Ух и кровожадный! За любую мелочь упечет в трюм. Увидит в тапочках на улице — хана тебе, лишишься магазина, а если его тихушники на тебя капать начнут, пиши — пропало, вечным сидельцем в изоляторе будешь.

Поломоха не имел к птице — вороне никакого отношения, но когда в палату внезапно вошел майор, больной сразу же подумал: «Во блин накаркал, сейчас Ефрем Воробья будет пытать, кто ему по салазкам съездил».

Майор зыркнул на Поломошнова и он, хватив костыли, заковылял из палаты.

— Как себя чувствуешь? — обратился майор к Воробьеву.

— Терпимо.

— Да, не окажись ты пострадавшим, посадил бы я тебя в ШИЗО за драку. Четверо осужденных наказаны за твое избиение, но их было больше, ты смог бы на остальных указать?

Сашка решил отшутиться:

— Упал я начальник, с лестницы второго этажа, а в отряд пришел: с санчастью перепутал.

— Да, конечно, и по пути четверых избил, — иронизировал опер.

— Они между собой подрались, я здесь не причем.

— Глупый ты парень, и еще не знаешь здешних порядков, они теперь от тебя не отстанут. Не хочу, чтобы тебе на корню жизнь сломали. Ты понял, о чем я?

— Поживем, увидим.

— Заявление на них будешь писать?

— Обойдутся.

— Ладно, поправляйся, наказать за драку я тебя всегда успею, — и оглянувшись, убедился, что никого рядом нет, с улыбкой заметил:

— А ты Воробьев не из трусливых, всю эту блоть разбросал. Скажу тебе прямо, в моей практике такое редко бывало, и все же, будь осторожен, Рыжков злопамятный, если что, не занимайся самодеятельностью и обращайся к администрации.

— Ладно, начальник, спасибо за добрые слова, но мне еще пять лет здесь сидеть, сам разберусь.

— Знаю я теперь твои разборы, — строго сказал Ефремов, и выходя из палаты, добавил, — затеешь драку, точно посажу в ШИЗО.

Сашка, оставшись один, вполне осознавал, что после распределения по отрядам и после того, как он покинет санчасть, у него сложится незавидное положение.

«Мне нужно будет найти поддержку у нормальных пацанов, если такие есть в зоне, иначе эти беспредельщики устроят ночью «темную» под одеялом, изобьют до полусмерти или того хуже…».

Глава 20 Первое знакомство с блатными

Драка в колонии — серьезное ЧП, и оставить без наказания зачинщиков — значит прослабить внутренний распорядок. Рыжкова и еще троих заключенных, участвующих в избиении Воробьева поместили в ШИЗО, всем дали по пятнадцать суток. Будь на месте Воробьева кто-то другой, Ефремов добился бы признания от потерпевшего, возможно наказанный квартет пошел бы по статье злостного хулиганства, или за нанесение телесных повреждений с временным расстройством здоровья.

Ефремову в глубине души был симпатичен Воробьев, и он прекрасно знал, за какие дела блатные отряда хотели опустить вновь прибывшего, но просмотрев личное дело Воробьева Александра Николаевича, убедился, что парень с характером, и отбывает срок по тяжелой статье за избиение. Судя по постановлениям из личного дела за нарушениях режима содержания в следственном изоляторе, Воробьев является трудно исправляемым элементом. Имеет четко выраженное мнение, склонен к созданию групп, в компании явный лидер, агрессивен в отношении обидчиков, с администрацией может вести себя вызывающе — вот такую отрицательную характеристику заработал себе Воробьев в тюрьме.

«Да, а парень-то не промах, может его для начала тоже в ШИЗО посадить, — подумал Ефремов, — ладно, присмотрюсь к нему, да и неизвестно, как блатные его примут в отряде, ведь по распределению он попал в шестнадцатый, где и случилось на него нападение».

Сашкина печенка уже не так сильно беспокоила. Раны на лице подживали, и держать в больничке начальница санчасти его больше не могла. Инесса Петровна: молодая, статная, женщина хоть и носила мундир лейтенанта медицинской службы, но свою работу выполняла исправно, как бы она не напускала на себя надутый вид, но доброта всегда просматривалась в ее словах и поступках. Недаром к ней выстраивались очереди больных, когда она пришла работать врачом в эту колонию. Каждому хотелось, чтобы нежная рука Инессы Петровны прикоснулась к истосковавшемуся по женщинам телу осужденного, даже не смотря на то, что вкалывала иглу в пятую точку. Получив несколько предупреждений и выговоров от начальства, она стала строже относиться к зэкам. У женщины было еще одно имя — Инна, так называли ее близкие знакомые и друзья.

Воробьева выписали, и он отправился в шестнадцатый отряд. Обе бригады находились на производстве, и потому в секциях было безлюдно, за исключением дневальных, да освобожденных от работы по состоянию здоровья. Завхоз (заведующий хозяйством, осужденный) отряда принял Воробьева сухо, показал его спальное место: постель досталась на втором ярусе, да он не был в претензии, какие его годы, еще спустится на нижний ряд. Завхоз вкратце объяснил обстановку в отряде, но виду не подавал, что видел Воробьева раньше. Сашка сразу заметил его настороженный взгляд, чувствовалось, чего-то он чурается.

Сашка сел на край постели нижнего яруса и задумался: «Как меня теперь встретят блатные? Выходит, из-за меня четыре человека сидят в изоляторе, а вдруг снова набросятся с кулаками. Ладно: семь бед — один ответ, не на того нарвались, подметки псам лизать не стану».