Семья Буссардель - Филипп Эриа

- Поезжайте к Шартрской заставе и ждите меня там, - сказал он кучеру.Не беспокойтесь, если я задержусь и не скоро к вам подойду.

Он появился только в сумерках, весь в грязи. Когда лошадь, бежавшая крупной рысью, привезла его на улицу Сент-Круа, он сразу поднялся на второй этаж, к себе в кабинет, не заходя в контору, хотя и знал, что в этот час там должен быть его сын. Юн потребовал, чтобы принесли лампу, дров для камина, горячего грогу, распорядился, чтобы его никто не беспокоил, заперся на ключ и вытащил из шкафа папку с наклейкой, на которой жирными буквами круглым почерком было написано: "Долина Монсо". Уже много лет одержимый, подобно золотоискателям, неотвязной мыслью, Буссардель собирал все, что имело отношение к этому пригороду.

Он раскрыл папку, просмотрел ее содержимое, развернул планы, перенес на них то, что набросал днем в записной книжке. Карандашные его пометки не выходили за пределы треугольника, образованного Внешним бульваром, Аржантейльской дорогой и проселочной дорогой, по которой он некогда проходил. Расположенные к востоку от нее плато Батиньоль и холм Вилье, знаменитый изобилием кроликов, меньше его интересовали и не возбуждали его воображения - он их не чувствовал. Что касается склонов холма Руль, то ниже бывшего парка Филиппа-Эгалите они уже были наполовину застроены, там можно было производить только мелкие операции, а это его сейчас не занимало.

Он просмотрел все собранные материалы с начала до конца, поднялся, походил по комнате, снова сел за стол и погрузился в размышления. Проведя несколько часов на свежем воздухе, продрогнув, он сидел теперь у жарко топившегося камина, и это тепло, грог, домашние туфли, подбитые мехом, не только согревали его, но поддерживали в нем какое-то лихорадочное состояние, когда кажется, что мысль работает быстрее и видишь дальше. Последняя бумага в папке представляла собою следующую заметку:

"Ордонансом от 10 февраля 1830 года король разрешил деревне Батиньоль и поселку Монсо объединиться в одну административную коммуну с включением таковой в кантон Нейи округа Сен-Дени".

Под этими строками, старательно выведенными писарским почерком, Буссардель собственноручно добавил синим карандашом: "Подумать о возможности приобретения со всеми вытекающими отсюда последствиями". Он долго сидел в раздумье над этим листочком. Наконец пришло время ехать на обед к Фердинанду. Аделина уже отправилась в особняк Вилетта. Буссардель впервые немного запоздал.

Прошло несколько месяцев. Буссардель ничего не говорил сыновьям о своих видах на земли Монсо. Переговоры были долгие, сложные. Понадобились все его дипломатические способности, вся жизненная энергия, вдруг возродившаяся в нем. Пришлось иметь дело с владельцами земельных участков, недоверчивыми, как все крестьяне, тем более что в них разгорелась алчность, когда заставы столицы приблизились к их селениям; они прекрасно сознавали, как выгодно такое положение: многие из них держали кабачки, в которые приезжали парижане выпить вина, не облагаемого таможенной пошлиной и поэтому более дешевого; а тут еще примешалась мода: некоторые из этих харчевен стали излюбленными у светских денди и приносили хозяевам большой доход. Буссарделя осенила удачная мысль: он оставлял владельцам, у которых торговал землю, участки, окаймлявшие Внешний бульвар и Аржантейльскую дорогу. Эта уступка обезоруживала самых несговорчивых собственников земли и даже создавала у них впечатление, что они обжулили бестолкового покупателя. Буссардель действовал через подставных лиц, но орудовал без компаньонов. Дележ прибылей в спекуляции с участками Европейского квартала ему не понравился.

Осуществлению своего плана он посвятил полтора года. Скупая клочок за клочком, постепенно уничтожая чересполосицу, получавшуюся при этом, выравнивая в линейку оставленные хозяевам полоски земли, он к осени второго года, посвященного этому многотрудному предприятию, оказался собственником всех участков, на которые зарился. Его владения, составлявшие четыре гектара, имели приблизительно форму трапеции и расположены были выше бульвара между двумя заставами - Шартрской и Монсо.

Ни одна покупка земельного участка не проходила через ту нотариальную контору, в которой работал Луи и которая должна была впоследствии перейти к нему; Буссардель принял все меры к тому, чтобы крестьяне, продававшие ему землю, не знали имени покупателя. Однако, когда первые купчие были подписаны, он решил не таиться дольше от сыновей и посвятил их в проведенную им крупную операцию. Его интересовало, как взглянет на это Фердинанд. Но зная, что близнецы ничего не скрывали друг от друга, он давно уже отказался от попыток говорить со старшим сыном тайком от младшего.

Разумеется, он потребовал от братьев, чтобы его сообщение оставалось для всех секретом, даже для их жен: он не сомневался в умении своих снох держать язык за зубами, но считал это вопросом принципа. Фердинанд и Луи выслушали сообщение отца с живейшим интересом, вполне его удовлетворившим.

Тот воскресный день, в который он повез своих сыновей за город, чтобы они сами походили по тем участкам, приобретение которых было уже оформлено, и показал концом трости на остальные, был великим днем в его жизни. Он привез обоих сыновей к себе, заперся с ними в кабинете и посвятил их во все свои замыслы, раскрыл перед ними папку с материалами о долине Монсо. Разговор троих Буссарделей шел целых два часа. Отец был вознагражден за свои труды, встретив полное понимание.

В довершение счастья он видел, что понимание близнецов было различным, но одинаково верным, взгляды их дополняли друг друга. Фердинанда увлекли новизна, размах, смелость отцовских планов, а Луи лучше оценил возможность практического успеха этих операций - таких широких, так тщательно обдуманных. Выслушав вопросы того и другого сына, наблюдая, какое впечатление производят его ответы, Буссардель лишний раз убедился в превосходстве Фердинанда над братом и более чем когда-либо почувствовал в нем любимого сына, гордость своего сердца и ума. Но дело с земельными участками оказалось пробным камнем, открывшим ему также большие достоинства Луи. "Я так и предвидел,- говорил он себе, не желая признаться, что недооценивал второго сына.- Не случайно я посадил его в нотариальную контору".

Итак, Буссардель, старея, не мог нарадоваться на близнецов, и, когда они достигли тридцатилетнего возраста, все Шоссе д'Антен завидовало, что у него такие прекрасные сыновья. Братьев Буссардель приводили в пример как образец для всех молодых людей, как два типа совершенства. Отец, у которого с годами и ростом богатства возрастал вкус к семейным портретам, заказал их портрет Ипполиту Фландрену, художнику, весьма ценимому в буржуазных кругах. На полотне братья изображены были одни, без жен и детей; они сидели рядом на диване - Фердинанд откинулся на подушку, засунув большие пальцы в проймы жилета, облегавшего грудь; обтяжные панталоны обрисовывали его стройные ноги. Луи сидит более грузно, наклонившись вперед и упираясь ладонями о колени, взгляд его устремлен на художника. Портрет появился на выставке 1845 года и имел большой успех, отчасти относившийся и к натурщикам. Перед ним всегда толпилась публика, хотя совсем близко висело второе произведение того же художника - портрет знаменитого адвоката Ше д'Эст-Анж.

Как только выставка закрылась, Буссардель перевез полотно на улицу Сент-Круа, и, увидев на стене своей гостиной этот портрет, превосходивший размерами и мастерством живописи портреты Лидии, Рамело и обеих сестер Аделины и Жюли, он почувствовал, что переживет себя в двух своих сыновьях, и уже спокойнее подумал о том дне, когда его прах отнесут на кладбище Пер-Лашез.

XV

Стоя перед большим зеркалом в своей гардеробной, Фердинанд одевался, готовясь отправиться в батальон. Теодорина ждала у огня, такая же спокойная, как всегда, быть может, только бледнее обычного; она следила за тем, чтобы грум, подавая барину различные принадлежности обмундирования, чего-нибудь не позабыл. Камердинер не мог больше выполнять свои обязанности, он и сам состоял в национальной гвардии, но не в гренадерской части, как его хозяин, а простым рядовым в пехоте; он тоже занимался сборами, а может быть, уже ушел в батальон. Со стороны улицы Сент-Оноре доносился бой барабанов давали сигнал к сбору. Вошел старик Буссардель, о котором никто не доложил. Отсутствие мужской прислуги, замена ее престарелыми или очень юными лакеями меняли установленный уклад дома; уже в вестибюле и на лестнице чувствовалось, что происходит нечто необычное. Великое смятение, царившее в Париже, просачивалось сквозь стены особняка и производило в нем маленькие домашние беспорядки.

- Какие новости? - спросил у отца Фердинанд.

- Не торопись, еще успеешь,- ответил старик.

Задыхаясь, он тяжело опустился на мягкий пуф, напротив невестки. Она позвонила, чтобы принесли дров и лампу. Уже смеркалось. На дворе был февраль.