Категории
Самые читаемые
RUSBOOK.SU » Проза » Современная проза » Остановки в пути - Владимир Вертлиб

Остановки в пути - Владимир Вертлиб

Читать онлайн Остановки в пути - Владимир Вертлиб

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 46 47 48 49 50 51 52 53 54 ... 58
Перейти на страницу:

Директор удивленно вскинул глаза. На его упитанном румяном лице отчетливо читалось неудовольствие.

— Он не один такой, — продолжал он. — Кроме второгодников, в пятом классе учатся многие его ровесники, просто потому, что позже пошли в школу. Год — не такая уж страшная потеря.

— Я хочу, чтобы он пошел в шестой класс, — не сдавалась мама.

— Как скажете, — согласился директор, пожав плечами. — Но тогда ему в течение года придется сдать экзамены за пятый класс по всем предметам, а по основным даже два — письменный и устный.

Сердце у меня ушло в пятки. Я боязливо покосился на маму. Но она явно не собиралась отступаться от своей идеи. Я под столом схватил ее за руку. «Пощади, — хотел сказать я, — пожалуйста, не надо, не взваливай на меня это!»

— А если не сдаст, потеряет два года, — пригрозил директор.

— Мой сын, — заверила мама, — ни одного года не потеряет.

Потом она обратилась ко мне по-русски:

— Решать тебе, само собой. Если хочешь пойти в пятый класс, я не стану возражать. Но я убеждена, что тебе это испытание по силам. Если бы ты пошел в шестой класс, я бы тобой гордилась. До сих пор у нас в семье второгодников не было. Мы все закончили школу вовремя: и я, и отец, и тети твои, и дяди, и бабушка с дедушкой.

Мне оставалось только капитулировать.

Отныне распорядок дня у меня был такой: я просыпался в шесть или в половине седьмого, с часик зубрил что-нибудь, лежа в постели, завтракал и шел в школу. На переменках опять зубрил. После обеда позволял себе полчасика отдохнуть — либо почитать, либо пройтись по Аугартену. Потом делал уроки, потом готовился к переэкзаменовке. Ужинал в семь или в половине восьмого. Потом опять зубрил до десяти, потом полчасика читал и ложился спать. По воскресеньям вставал попозже, но чаще всего целый день зубрил.

Чтобы меня не соблазнять, родители решили пока не покупать телевизор. Ну, чтобы меня не отвлекать. Мне разрешалось только слушать радио. Ламповый приемник, монстр пятьдесят девятого года выпуска, который подарила одна мамина знакомая. Я часами пытался разгадать тайну мнимых чисел или вникал в законы механики, а тем временем из динамика у меня над ухом, под аккомпанемент легкого потрескиванья, доносилось: «Lost in Cambodia-a-a, ohohohohohohoohoho» или «In the jungle, the mighty jungle, the lion sleeps tonight…»

Я зубрил как одержимый. Я с головой ушел в зубрежку и перестал ощущать усталость и голод, температуру и недомогания. Меня совершенно не заботило, что теперь часто болит спина и что пришлось заказать очки посильнее. Я даже не замечал, как день сменяется ночью. Наши окна выходили в узенький, метров пять шириной, внутренний дворик, так что перед глазами у меня маячила задняя стена соседнего дома. Высунувшись из окна и мучительно вглядываясь в клочок неба наверху, там, где почти соприкасались крыши, я мог около полудня различить солнце. Садясь за письменный стол, я каждый раз включал настольную лампу и таким образом прочно отгораживался от внешнего мира.

Учителя восхищались моим мужеством и усердием и особо мне жизнь на переэкзаменовках усложнять не стали. Одноклассники следили за моими подвигами со смешанными чувствами — то изумлялись и восхищались: «Вот это да, ну, ты даешь!», то открыто выражали «зубриле» свое презрение. Только в английском я с самого начала был безоговорочно признан «спецом». Перед уроками английского ко мне наперебой подлизывались, ведь я с готовностью проверял домашние задания.

А вообще у меня особо и времени не было связываться с одноклассниками. Только два раза с ними ссорился. Высокий толстяк, подстриженный ежиком, который мечтал стать офицером, однажды сказал, что нападение Гитлера на Россию было превентивной мерой, а Красная армия совершила больше военных преступлений, чем Вермахт. Я с ним целую перемену проспорил, пока он наконец не махнул рукой:

— Чего с тобой спорить, русский, ты упрямый как осел. С тобой разговаривать невозможно. Зубри-ка ты лучше, готовься к своим экзаменам.

Потом он подумал и через минуту добавил:

— А кроме того, ты же еврей. Ты о таких вещах объективно судить не можешь.

И на всякий случай, чтобы избежать недоразумений, поспешил заверить:

— Я это понимаю, конечно, после всего, что фашисты с евреями сделали. Но это эсэсовцы, простой немецкий солдат ни в каких преступлениях не повинен.

В другой раз спор разгорелся по поводу того, правда ли, что русские солдаты во время войны в Вене пили из унитазов. Я пытался возражать, но мне велели заткнуться:

— Слушай, что ты все вечно на свой счет принимаешь, — дразнили они меня. — Кстати, а латынь тебе зубрить не пора? Мы же тебя отвлекаем.

За этим последовал взрыв хохота. Я и правда принялся учить латинские слова, но мне ужасно хотелось отложить учебник, подойти к ним и сказать, что я не такой, как они думают, что вся эта зубрежка — недоразумение, несчастливое стечение обстоятельств, что все это из-за маминого честолюбия, что она бы с ума сошла, если бы я на второй год остался, что это она мне то и дело внушает, мол, я иностранец и еврей, и потому должен быть умнее всех, прилежнее всех, лучше всех.

Конечно, одноклассникам я бы ничего подобного рассказать не смог, не хватило бы духу. Зато про американских чиновников и про то, как они с нами поступили, — пожалуйста, сколько угодно. И про письма, которые я месяцами переводил родителям с русского на английский, и про бесконечные хождения по ведомствам и учреждениям, и про то, как подвизался в роли устного переводчика на бесконечных собеседованиях, и про жизнь нелегального иммигранта в якобы самой демократичной, свободной стране, и про то, каково это — все время быть настороже: того и гляди вышлют. Если бы я только смог найти нужные слова, я рассказал бы им, как сливаются, перетекают друг в друга воспоминания, картины и образы, как становятся неотличимыми, как постепенно бледнеют в памяти, оставляя только чувство какой-то бесприютности, неприкаянности. Вот об этой-то бесприютности, неприкаянности я бы хотел с ними поговорить.

Но я осознавал, что это невозможно. Мои одноклассники интересовались бодибилдингом, футболом, машинами, дискотеками, поп-музыкой и техническими характеристиками новых стереоустановок. А я в этом совершенно не разбирался.

Ученикам и учителям я поведал, что мы якобы целый год провели в США, так как отец, — к сожалению, безуспешно — искал русское эмигрантское издательство, которое согласилось бы выпустить его книгу. Как вспомню, что мне тогда поверили, — до сих пор удивляюсь.

— Ну, если кто-то может позволить себе такую роскошь и просто так на год уехать в Америку… Что ж… — с ухмылкой прокомментировал мой учитель географии. — Мне это не по карману.

Отныне я стал стесняться. Стесняться, что наврал про Америку, как меня учили родители; стесняться, что торчу тут перед всем классом как богатенький маменькин сынок; стесняться, что не в силах сказать правду, хотя и хочу сказать. А если бы я и сказал правду, то не знал бы, куда деться от неловкости: ведь получилось бы, что я вымаливаю у одноклассников сострадание, сочувствие.

Однажды я решил ни с кем больше не разговаривать. Отныне я только отвечал на непосредственно обращенные ко мне вопросы. Ведь раньше одноклассники меня часто высмеивали. За то, что отвечал невпопад. За то, что кое-как, косноязычно, пытался рассказать им что-то, чего они не хотели слушать и не могли понять. За то, что я зубрила. За книги на иностранных языках, которые я читал на переменках. За старые штаны, стоптанные ботинки и дешевые рубашки. Итак, я решил ни на кого больше не обращать внимания и молчать, окружив себя аурой таинственности и недоступности. По крайней мере, мне так казалось. Когда я жаловался родителям на одноклассников, в ответ слышал одно и то же: «Не связывайся с этими дураками. Ты же умнее, одареннее и взрослее. Думай о своем будущем. Думай об экзаменах».

Я думал об экзаменах и молчал.

От непрерывной зубрежки мои воспоминания о России, Америке, Италии, Израиле, Нидерландах и прочих странах, где я успел побывать, как-то померкли, отступив под натиском букв и дат, логарифмов и склонений. Учеба вытеснила куда-то на дно сознания память о ночных перелетах и переездах и притупила тоску по новому, лучшему миру. Этот новый, лучший мир всегда оставался недосягаем, был сокрыт где-то далеко-далеко. Сколько я себя помню, родители все время только о нем и говорили. Вот там и была моя родина, там меня и ждала свобода от унылых будней. Впрочем, этот далекий мир, как древнюю Атлантиду, поглотила пучина.

Счастливую страну я нашел в далеком прошлом, в Древней Греции, в классических Афинах. Еврейством, Россией и Америкой я был сыт по горло.

В семнадцать лет я уже прочел целую кучу книг о греческой истории, а еще Фукидида, Геродота, Плутарха, Платона и Аристотеля, драмы Эсхила, Софокла, Еврипида и Аристофана, главные труды досократиков, стоиков и эпикурейцев и, конечно, «Илиаду» и «Одиссею» Гомера. Раз в две недели, не реже, я ходил в городскую библиотеку за новыми книгами по античности.

1 ... 46 47 48 49 50 51 52 53 54 ... 58
Перейти на страницу:
На этой странице вы можете бесплатно скачать Остановки в пути - Владимир Вертлиб торрент бесплатно.
Комментарии
Открыть боковую панель
Комментарии
Сергій
Сергій 25.01.2024 - 17:17
"Убийство миссис Спэнлоу" от Агаты Кристи – это великолепный детектив, который завораживает с первой страницы и держит в напряжении до последнего момента. Кристи, как всегда, мастерски строит