Варвары - Глеб Пакулов

Видя, что с пехотой Дария почти покончено, Ксар отвернул свою конницу и повел ее в погоню за индийцами. На поле сражения остались немногие тысячи Скила и эллинская когорта. Теперь вся тяжесть боя легла на них. Обреченные персы дрались мужественно, а с уходом Ксара навалились на когорту. Их все еще было много.

– Держись, эллины! – раздался где-то голос Гекатея.

Лог рубился в первой шеренге. Только начальные минуты боя не помнил он, зато чем дольше длилось сражение, тем все отчетливее и памятливее врезались в сознание страшные картины. Он оглох от криков и стона, от лязга железа и ударов мечей по щиту и шлему. Ему временами начинало казаться, что все это снится, что вот-вот кто-то разбудит его, и страшный сон прервется, отступит. Но близился полдень, а люди продолжали убивать друг друга, как и в первые минуты сечи.

– Хватит! – закричал он, но голос потонул в реве.

– Астидамант! – надрывался мастер. – Сосандр! Что мы делаем, люди!

Краем глаза он увидел, как поэт на секунду опустил щит и по плечам и шлему Астидаманта застучали мечи.

«Это никогда не прекратится!» – обреченно решил Лог. Он опустил прижатую к груди руку, и с нее, одеревеневшей, соскользнул щит. «Брошу оружие, и все бросят», – отупело подумал он и отбросил меч. Перед ним замелькали заросшие лица ассирийцев, ярко и больно ударил в глаза блеск клинков. Мастер покачнулся, упал на врагов грудью, продавил их строй и ткнулся в землю.

Первой вступившая в сечу конница Скила понесла тяжкий урон. Но, несмотря на уход Ксара, к полудню скифы одолели. Высокие груды тел остались на месте главной схватки, а по ходу отступления персов груды мелели, и наконец их можно было даже не объезжать. Здесь поголовно лежало одно разношерстное воинство Дария.

Когда Лог выбрался из-под упавших на него своих и чужих, первое, что понял – кончилось! С трудом выдрал голову из помятого шлема, развязал ремни изорванного панциря. Отбитые руки ныли, сухость раздирала глотку. Он обернулся. Шатер Агая высился среди повозок цел и невредим. Однако лагерь был пуст. Только охранная тысяча чернела перед шатром. Он посмотрел на разгромленный стан Дария, спохватился, забегал глазами по телам гоплитов и, что искал, увидел. Его друзья лежали рядом. Сосандр левой рукой обнимал поэта. Лог, прихрамывая, пробрался к ним, опустился коленями в месиво из земли и крови, приподнял кудрявую голову Астидаманта. Поэт еще дышал. Панцирь на груди его был вдавлен каким-то жутким ударом, из углов рта выцеживались алые струйки. Поэт разлепил веки, поводил глазами по заваленному трупами полю, захлебываясь, спросил:

– Мечей многостонная… смолкла работа?

– Смолкла, – подтвердил Лог и заплакал.

– Уймись, – слабо попросил поэт. – Мечом я написал свою лучшую поэму. Видишь?.. Старик позавидовал бы…

Он имел в виду Гомера. Закрыл глаза, тяжко вздохнул, выплюнул на вогнутый панцирь сгусток крови и умер. Лог опустил его голову на руку Сосандра, поднялся. Художника он даже не пошевелил. Тот был убит смертью страшной: кто-то всадил и оставил в шлеме тяжелый, обоюдоострый чекан с обломанной рукоятью.

Хрип и мольбы о помощи на многих языках стояли над полем. В этой разноголосице мастер расслышал знакомый голос и пошел на него. Гекатей созывал оставшихся в живых гоплитов. Собралось человек пятьдесят. Стратег виновато оглядел их и молча направился к шатру Агая. Гоплиты потянулись следом. Лог так и шел к лагерю – без шлема и панциря, даже не подобрал и не сунул в ножны меч. Оторванная поножа волочилась за ним, брякала о валяющиеся щиты. Он наступил на нее, оборвал. Пошел в одной.

Когда поражение персов стало очевидным, Агай попросил возвратить его в шатер. Его внесли, уложили. Предсказатель велел всем удалиться. Царь приказал принести внука. Силы покидали старого вождя. Надежды, которыми он жил, которые поддерживали биение сердца, проталкивая по венам остывшую кровь, сбылись. Дальше была одна пустота. Долгая и трудная жизнь закончилась, погрев радостью у самого предела. Вот ее продолжение, ворочается, крикливое и горячее, под костенеющей рукой.

Предсказатель склонился над владыкой, подставил морщинистое ухо с тусклой серьгой к самым губам Агая, но не понял ни слова из шепота царя. И не мог понять. Ибо владыка говорил не с ним, а с самим собою, далеким, молодым. И видел себя среди степи, не тронутой копытами коней.

Яркое солнце гнетет, жалит, и от жара его никнут высокие травы. Жуткая трещина разорвала степь, и половинки ее стали расползаться. Агай спрыгивает в щель, хватается руками за края, изо всех сил старается сдвинуть, не дать исчезнуть степи. Он висит над бездной, и ей, черной, не видно конца. Он кричит и слышит рядом щелканье копыт. «Помоги!» – просит Агай прискакавшего отца. «Зачем?» – спрашивает тот, спрыгивает и, к ужасу владыки, отрывает от половинок степи его руки. Черный вихрь бьет в лицо, и они обрываются вниз, обнявшись. Навстречу им летят звезды, что-то кричат. И не звезды это. Тысячи его внуков несутся мимо и вверх, только белые волосы-лучи трепещут вокруг из смеющихся лиц…

Предсказатель отнял ребенка из-под руки царя, подал служанке. Она унесла младенца во вторую половину шатра. Энарей позвал начальника стражи. Тот вошел, глянул на Агая и повалился на колени. Предсказатель встал в ногах владыки и в знак великой скорби начал расплетать косички жиденькой бороды.

Со своей малопострадавшей конницей Ксар преследовал Дария. Где-то далеко-далеко в степи клубилась пыль, и едва слышный гул доносился оттуда. Скил велел сотникам собрать к себе всех оставшихся воинов, но сделать это не удалось. Видя, что для них бой окончен, обезумевшие всадники бросились грабить лагерь персов. Сдирали особо дорогие панцири с убитых, тюками связывали плащи, ловили коней и угоняли их табунами. Истошно кричали женщины, хохотали победители. В дыму горевших повозок и шатров скифы метались подобно злым духам: косматые, торжествующие, безжалостные. Напрасно надрывались сотники. Никто их не слушал. Скил плюнул и поспешил к Агаю на своем хромающем, с отрубленным ухом жеребце. На полпути его встретил начальник царской стражи. Он сидел на сухом коне, в целехоньком панцире, но был бледен, как после самой страшной рубки. Скил понял – случилась беда.

– Царь Агай! – завопил страж, но старейшина замахнулся на него щитом, не дал докричать. Он притер своего коня к коню стража.

– Помер? – шепнул, хотя знал, что часы царя сочтены. Знал уже тогда, когда записывал за Агаем послание персу.

Страж кивнул. Мимо них к лагерю Дария бежали, услышав весть о разгроме, старики, скифские женщины, ребятишки: все спешили взять трофей. Старейшина боялся, как бы весть о кончине царя не проникла в народ. Сейчас это было не нужно.

– Никому ни слова, – попросил он. – Утри с лица бледность, сохраняй достоинство.

Скил подскакал к шатру. Вдвоем с начальником стражи прошли сквозь охрану. Это была тысяча Ольдоя, не ходившая в бой. Сверхметких здесь не было. Сделав свое дело, они тоже делили добычу.

Над мертвым Агаем сидел старый предсказатель. Он плоскими пальцами придерживал веки царя, чтоб, остыв, закрылись. Услышав шаги, повернулся к вошедшим.

– Двух радостей не вынес царь наш, – сказал старейшине. – Знает ли об этом кто-нибудь еще?

Скил глянул в глаза стражу.

– Нет, – твердо ответил тот. – Никто. Даже охрана шатра.

– Хорошо, – кивнул энарей. – Дух царя еще здесь и царствует. Смуту отдалить надо, а она будет. Знайте.

Скил знал. Когда привезли в лагерь найденного в степи изуродованного Азгура, понял: Ксар подобрался вплотную и только ждет удобного случая взять власть. Случай теперь представился, Ксар сохранил свою конницу, тогда как царская пала почти вся. На кого опереться? Предсказателю старейшина ничего не ответил, вышел на приглушенные крики. За оцеплением смирно стояли Лог и Гекатей, а какой-то воин из его царских скифов рвался в шатер, бранился.

– Чего ты хочешь? – спросил Скил.

Увидев перед собой старейшину, воин закричал еще громче, показывая в сторону лагеря персов.

– Ксар врагов преследовать бросил, вернулся посек нас! – размахивал руками воин. – Хватит, говорит, с вас было и царского теплого крыла! Всю добычу отобрал. Скот, лошадей. Пустите меня с жалобой к владыке!

– Тебе все вернут, – пообещал Скил и поманил за собой Лога.

Увидев мертвого Агая, Лог бросился к Оле. Она знала о смерти отца, лежала, обхватив сына руками, будто защищая его от витающей в шатре беды. Служанка сидела растрепанная, с головой, посыпанной пеплом. Она оплакивала владыку. У ног ее лежал узел.

– Куда она собралась? – встревоженно спросил Лог, видя, что и служанка и Ола одеты по-дорожному.

– Это мы собрались, предсказатель велел, – растерянно оглядываясь, ответила Ола. – Страшно мне. Тут болит. – Показала на сердце. – За всех нас боюсь. Ты больше не уходи. Рядом будь.

Вошел Скил.