Одинокий колдун - Юрий Ищенко

— Домой, в Белоруссию.

— Базара нет, идем хамать!

Они съели по две порции теплых разваренных пельменей в забегаловке на Садовой, пешком прошлись по Невскому до Литейного. Начинало темнеть, вдобавок две похожие на сцепившихся собак тучи зависли над центром города, заморосил дождь. Димка сам продрог, да и ее знобило, он и предложил выпить за знакомство. Девчонка оживилась, засмеялась.

А ему вина в магазине не дали, сказали грубо, что салага еще. Девчонка не запрезирала, пошла в магазин, скинув с головы пуховый платок (и копна прямых и тяжелых от грязи белых волос засыпала ей лицо и плечи), вернулась с двумя бутылками вермута.

— Ну что, миленький, веди до хаты! — командирским тоном заявила кавалеру.

Егор ждал его почти час, с семи до восьми. Несколько раз обошел ряды торговцев, которые понемногу начали собирать свои товары и покидать Сенную площадь. Три милиционера повязали пьяных у пивного ларька; там продавщица перестала разливать водку, выпивохи обиделись, сперва выбили в ларьке стекло витрины, потом между собой подрались. Егор нервничал из-за присутствия милиции, нервничал из-за того, что отчетливо ощущал: что-то не так, что-то случилось с Димкой.

Может быть, не случайно он встал, семеня промокшими кедами в чавкающей грязи. Если бы грязь стала прозрачной, Егор смог бы разглядеть под ногами лужу крови, пролитую Димкой при знакомстве с Молчанкой.

Колдун не смог бы никому внятно объяснить (хотя непонятно, стал бы он это делать?), что его тревожит. Братик был противным и сердитым пацаном, запросто мог забыть или из принципа не явиться. Егор догадывался, что причины тут иные, что Димка шел на встречу, но куда-то запропастился. Как Егор догадывался об этом? Можно попробовать описать, хотя картина выйдет несуразной и малопонятной.

Когда десятый троллейбус карабкался по Дворцовому мосту через Неву, Егор стоял у окна, смотря на лица людей вокруг себя, — его всегда удивляло и радовало, какие они разные, как много можно понять про людей по их лицам. Но сзади, в нескольких сантиметрах от затылка, за оконным стеклом, раздался резкий стрекочущий крик, а затем противный скрежет. Он обернулся — за закрытой форточкой металась, ударяясь об нее клювом и лапами, большая белая чайка с взъерошенными серыми перьями на голове и на брюхе, ее черный, с желтыми полосками клюв хищно лязгал. Она смотрела ему в глаза.

Егор пожал было плечами, невольно перевел взгляд на Неву, бурлящую под мостом. Распаленные серо-черные волны колотили друг дружку, пенилась в водоворотах и заводях за мостом половодная грязь — трава, листья, прутья и обломки бревен. Ему стало неуютно от вида реки.

Здесь, на Сенной площади, он еще раз обратил внимание на какую-то лихорадочную оживленность всех несущих материй: воздух кишел птицами — вороны, воробьи, голуби кружили стаями, мешаясь между собой, и внаглую сновали по карнизам, по грязи тротуаров и трамвайных путей, нисколько не пугаясь толп людей. Было очень сыро, блеклые небеса, то ли тучи, то ли смурная кисея, сочились редкими каплями; люди были хмуры и озабочены. Егор словно ощущал на себе пристальные взгляды множества существ и особей, стекшихся почему-то сюда, то ли по иной причине, то ли в связи с присутствием колдуна.

Грохотали под чугунными колесами трамваев рельсы, искрили зелеными и голубыми фейерверками провода, гудела земля под шинами, рельсами и ногами людей. Егору будто бы жгло подошвы ног, холодом или жаром, было не разобрать; что-то снизу проникало сквозь грязь, сквозь подметки его кедов, сквозь толстые, хоть и мокрые, носки и разъедало тревогой, опасностью, злобой его пятки.

Не в силах больше прятаться от зрелища, он сбросил очки, сунул в карман плаща (забыв, что карман дырявый — и замусоленные очки с перевязанными дужками нырнули туда же, в лужу под ноги). Закрыл глаза и мысленно представил Сенную площадь, какой она была за секунду до того. Распахнул глаза — блики красного и фиолетового света замельтешили перед ним, затем успокоились: воздух, напитанный влагой, светился желтизной; мокрая штукатурка слегка колебалась в угоду напору воздуха. Он обвел взглядом всю территорию вокруг себя: сперва изредка, сквозь одномастную безликую массу лиц, шляп, плеч выныривала то там, то здесь чья-либо ухмыляющаяся личина, страшная рожа, то с упырьими ушами и гнилыми, торчащими ниже кривого подбородка зубами, то с одним глазом, то без глаз и ушей, раздувшаяся чудовищным чутким хоботом; хохотала и бранилась летучая нечисть. Скалились, шамкали дверными проемами холодные и густые, как студни, светло-зеленые и коричневые дома.

Серые, почти бестелесные сгустки с крысиными головами суетились у ног Егора, что-то пожирая в булькающей луже, — из их разинутых пастей высовывались раздвоенные языки, самостоятельно полоскались и изворачивались в грязи, — слабо мерцающая кровь оставалась на губчатой ткани языков, — и теперь колдун понял, что стоял в крови, и что эта кровь каким-то образом знакома ему, родственна. Значит, это была кровь его брата.

В пяти метрах от Егора, привалившись спиной к витрине книжного магазина, в пустеющем ряду торговцев сидела дряхлая старуха с седыми космами, облаченная в невероятной старости кафтан. Ее руки были усеяны кольцами и обручами, с пронзительной усмешкой она поглядывала на озирающегося Егора. Егор не сразу разобрался, что старуха зачем-то напялила на себя личину худой и злобной женщины лет сорока, в прозрачном дождевике и с обнаженными почти по бедра (под коротким платьем) волосатыми ногами. Егор сделал шаг к косматой старухе, та встрепенулась и затрясла руками, выписывая в воздухе вензеля каких-то старых, протухших оберегов. Завоняло кошачьей мочой, из-под ног колдуна брызнули врассыпную крысиные существа, запихивая лапками на ходу в свои пасти длинные, болтающиеся языки.

— Что ты знаешь? — спросил Егор у старухи, делая усилие, чтобы позой и взглядом показать ей свою, противостоящую ее вензелям силу.

— Поперли его, поперли мальчонку, — нараспев, хихикая или неправдоподобно стеная, запричитала старуха. — Нетути его больше, прошляпил мальчонку! Кондец ему, извиняюсь за выражение.

— Кто попер? Куда? — прервал ее Егор.

— Две стервы. Одна под торговку толстую прикинулась, вторая пацана охмуряла. Руку ему ногтем полоснула, а он, тупарь, и не заметил. Пошли вдвоем с беленькой, а вторая ведьма следом пошла.

— Куда пошли?

— Ну, я не слушала, не вмешивалась. Да и злые они, ненашенские, с запада ведьмочки. Молодые, сильные, страсть какие злые. Тебе передать велели, что будут ждать с пацаном тебя в доме. Суки, к старости у них никакого уважения, прислугой меня считают...