Современный румынский детектив - Штефан Мариан

На третий день, в пятницу, 5 января, проснувшись с тяжелой головой, я попросил кофе, немало удивленный переменами в моем организме.

— Можно даже большую кружку! — уточнил я.

— Доброе утро, дармоед! — взяла меня в оборот Серена.

Она только что вышла из ванной, завернувшись в пушистый белый халат и соорудив на голове внушительный тюрбан из полотенца. При дневном свете ее глаза были совершенно фантастические — широко распахнутые окна в страну Утопию.

"Раскрывшиеся чаши снежных лилий, Пурпурных роз душистый первый цвет, Напоминая, мне не заменили Ланит и уст, которым равных нет."

Я взял ее за руку и притянул к себе. Нельзя сказать, что она сопротивлялась. Я обратил внимание, что ни тюрбан, ни толстый слой питательного крема на лице ее не портили. К сожалению, она мне очень нравилась. Серена нахмурилась, запахнула халат и отправилась на кухню поступью, достойной по меньшей мере Роксоланы — любимой жены в гареме Сулеймана Великолепного.

Пока она отсутствовала, я закурил. От дыма я несколько обалдел, поэтому не успел удивиться ни тому, что плечо уже не так болит, ни своей элегантной синей пижаме в тонкую золотистую полоску. Вскоре Серена внесла поднос, величиной не уступавший лужайке перед Белым домом, и я спикировал на него как коршун, даже не пытаясь вспомнить, когда в последний раз обедал. Пристроившись рядом со мной, Се река протянула было руку за тоненьким ломтиком салями.

— Лапы прочь, горе — оптимистка! — Я шлепнул ее по руке.

— При чем тут оптимистка?! — недоуменно спросила она, покоряясь своей участи, и тут же начала подпиливать ногти.

— В твоем возрасте пора бы уже знать, что по восприятию мира люди делятся на две масти. В первую входят оптимисты, то есть те, кто воспринимает мир как одно большое вымя, созданное только для того, чтобы его сосать…

— И я вхожу в эту категорию? — Да.

— А кто относится к другой? Ты?

— Мы, пессимисты, считаем, что земля — не что иное, как исполинская бомба, готовая в любой момент взорваться и всем за себя отомстить.

— К счастью для человечества, я еще не нашла соска, а ты — фитиля! — При этих словах купол мечети на ее голове угрожающе закачался. Она отхлебнула кофе и со вздохом добавила: — Сегодня похороны Рафаэлы.

— Ты идешь? — на всякий случай с надеждой спросил я. — Да.

— Попытайся что-нибудь узнать.

— Это рискованно…

— Разве тебе непременно должны прихлопнуть дверью нос, или прищемить ухо, или выколоть глаз через замочную скважину?! Не только ногти оттачивай, моя дорогая, но и ум! Ты могла бы потянуть за язык вдовца?

— Если он разгуливает высунув язык, то я буду не я, если не потяну!

Она подняла руки, чтобы издали рассмотреть ногти. Последний кусок я проглотил, дрожа как от озноба. Я прикончил все, что было на подносе, лужайка превратилась в пустырь.

— А ваша светлость что собирается делать? Спать беспробудным сном?

— Покамест я собираюсь искупаться, — ответил я, закуривая новую сигарету. — А дальше посмотрим.

С сигаретой во рту я попытался подняться. От долгого лежания болели все мышцы, ноги стали ватные. Неуклюже, как цыпленок из скорлупы, я вылез из постели и подошел к окну. Дневной свет меня ослепил. Давненько же я не имел удовольствия любоваться сиянием дня! В течение нескольких дней я был всего лишь пьяненьким кротом, роющим нескончаемые ходы в золотом муравейнике.

День обещал быть чудесным, солнечным. Пока длилась моя арктическая спячка, все замело снегом. Вдоль заборов выросли настоящие сугробы. Несколько домовладелиц делали вид, что сгребают с тротуара снег, а на самом деле, пользуясь случаем, сплетничали о соседках.

— Ставлю тебя в известность, что я одеваюсь и ухожу! — заявила Серена, вставая и запахивая полы халата.

При мысли, что под халатом у нее ничего нет, меня прошиб пот, Я загасил сигарету в пепельнице и попросил:

— Ты не подождешь, пока я приму ванну? Она брезгливо скривилась:

— Сначала посмотрись в зеркало. И потом, сегодня день траура.

У меня сразу пересохло во рту.

— А нельзя сделать хотя бы частичного отступления от закона?

Она пожала плечами и скрылась в не разведанных пока мною глубинах квартиры. Я поплелся в ванную.

Включил свет и вытаращил глаза на жуткую рожу, глядевшую из зеркала. Настоящее пугало! Налив воды, я начал погружение, стараясь не намочить пробоину по левому борту. По своей дурацкой привычке врываться в ванную, когда там кто-то есть, вихрем влетела Серена, все-таки предварительно постучав в дверь и получив ответ: "Занято!"Она была в домашних туфлях на высоком каблуке, в черных колготках и бюстгальтере тоже траурного цвета. Поискала что-то на подзеркальнике, пробормотала пару слов, которых я не расслышал, вильнула взад — вперед перед моими затуманившимися от волнения перископами и исчезла так же стремительно, как и появилась.

— Раз ты уходишь, оставь мне ключ! — крикнул я ей вслед.

— А ты куда?

— К женщине, — заговорщицки сообщил я, ослабив узел несуществующего галстука.

— Ну ладно! Только смотри не приведи ее сюда! Вы оба окажетесь в большой опасности!

Прислушиваясь и все еще надеясь, я густо намылился и начал горланить" Сердце красавицы склонно к измене" — я всегда пою в ванной, — как вдруг стало темно: вошла Серена в полном трауре. Она хотела со мной попрощаться. Я заверил Серену, что траур ей безумно к лицу и что такой женщине, как она, никогда не надо будет набиваться на комплименты.

После ее ухода, завернувшись в два больших полотенца, я занялся перед зеркалом своей внешностью. Прежде всего с помощью пинцета и лезвия я избавился от всех наклеек, которыми Серена облепила мою физиономию. Еще раньше, заметив, что мой голос тоже изменился до неузнаваемости, я решил не извлекать из носа марлевые тампоны. Затем сделал широкое круговое движение левым плечом, но тупая боль заставила меня отказаться от дальнейших экспериментов. Ребро все еще беспокоило, но не сильно. Во всяком случае, оно больше не скрипело.

Потом я призвал на помощь косметику Серены: припудрил синяки, замазал гримировальным карандашом телесного цвета рассеченные брови и вообще постарался придать себе максимальную привлекательность. Только с нижней губой ничего не мог поделать. Однако если поджимать ее, тогда никто не заметит, что я приобрел фамильную черту Габсбургов.

Пока я раздумывал, не попробовать ли улыбнуться, раздался телефонный звонок. С сожалением расставшись со своим вторым" я"и закурив сигарету из пачки, оставленной Сереной, я подошел к аппарату, но трубку решил не брать. Телефон трезвонил долго, настойчиво и наконец умолк. Когда он зазвенел вновь, раздалось всего три звонка. Это сочетание повторилось еще два раза. К концу последнего звонка я поднял трубку, но не произнес ни слова.

— Я была уверена, что ты возьмешь трубку после последнего звонка! — похвалила меня за проницательность Серена.

— Как я понимаю, мои шансы растут… Ты что-то хочешь мне сказать?

— Я забыла дома статью, которая мне очень нужна. А возвращаться нет времени. Я еще только у входа на кладбище…

— Что, теперь в высшем свете принято назначать свидания подобным образом?

Пробормотав что-то нелестное в мой адрес, она спросила, где я могу с ней встретиться.

— Нигде, — отверг я приглашение. — И ты знаешь почему. Но я оставлю тебе эту статью где-нибудь в городе. Погоди, я припомню маршрут… Я оставлю ее в цветочном магазине около" Атене — паласа". Устраивает?

— А ты успеешь между часом и двумя?

— Успею. Кстати, где она лежит?

— На моем письменном столе, в красной папке.

Она хотела еще что-то сказать, но, видимо, ее отвлек любознательный прохожий, которому она принялась объяснять, каким транспортом можно доехать до Таборного тракта. Когда она закончила лекцию, я спросил:

— Где ты оставила мне ключ? Мгновение она колебалась.

— Нигде. Я забыла.

— Очень плохо.

— Ничего. Найдешь сам. В моей комнате, в верхнем ящике комода среди коробочек с украшениями увидишь белую дамскую сумочку, расшитую блестками и стразами. В ней запасной ключ. Иди, я подожду, пока ты найдешь!..

Я прошел в ее комнату. Кровать шириной с бивуак артиллерийского полка, зеленый бархат, небрежно разбросанные меха — ах, эта женская небрежность! — множество зеркал, сбивающих с толку и дезориентирующих до такой степени, что того и гляди разобьешь себе голову, замаскированные светильники… Я нашел комод, но только в его верхнем ящике не было никакой белой сумочки. Я выдвинул все остальные ящики подряд и ни в одном не нашел искомой вещи. Только тряпки и побрякушки. Я уже хотел было закрыть последний ящик, когда мое внимание привлек любопытный предмет. Ошибиться было невозможно — завернутый в белый хлопчатобумажный лоскут, в ящике лежал пистолет. Рухлядь с начинающим ржаветь барабаном. Я поднес его к носу: пахло духами и нафталином. Барабан был полон, только пулю, находившуюся в стволе, извлекли или отстреляли. Я положил его на то же место, откуда взял. Кто знает, когда он мне может понадобиться! Я вернулся к телефону.