Утешительная партия игры в петанк - Анна Гавальда
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Алекс… Я все понимаю… Я понимаю, тебе надо поговорить об этом. Заметно, что к разговору ты подготовился, видать, долго репетировал… Я даже думаю, не за этим ли ты послал мне зимой столь пылкое послание… Чтобы свалить на меня все, что не удается сбросить на дно…
Но я не тот, кто тебе нужен, ты понимаешь? Я… слишком замешан в этом деле. Не могу я тебе помочь. И не потому, что не хочу, а потому, что не могу. У тебя хоть дети есть, ты… А я… я пойду спать. Передавай от меня привет своей укротительнице.
Открыл дверь в свою комнату:
– И вот еще что… Почему ты не отдал ее тело науке, ведь она столько раз заставляла тебя это обещать?
– Послушай, эта чертова больница! Тебе не кажется, что она и без того достаточно для них сде…
Он сломался.
Покачнулся, откинулся навзничь:
– Что я сделал, Шарло? – Зарыдал он, – скажи, что я сделал?
Шарль не мог нагнуться, ни тем более встать на колени. Дотронулся до его плеча.
– Кончай… Я тоже несу черт знает что. Если бы она действительно этого хотела, она бы оставила тебе записку.
– Она оставила.
Боль, тревога, бессмертие, обет. Отнял руку.
Алексис изогнулся, достал бумажник, вынул оттуда вчетверо сложенный белый листок, встряхнул его и прокашлялся:
– Мой любимый…
Снова всхлипнул и передал листок Шарлю. Тот был без очков и сделал шаг к своей комнате, где горел свет.
В этом не было необходимости.
На листке больше ничего не было.
Выдыхал долго и глубоко.
Чтобы одна боль заглушила другую.
– Видишь, во что-то она все-таки верила… – Знаешь, повеселевшим тоном добавил он, – я бы с удовольствием подал тебе руку и помог подняться, да вот только сам сегодня утром под машину попал…
– Ты меня достал, – улыбнулся Алексис, – вечно тебе надо быть лучше всех.
Ухватился за край его пиджака, подтянулся и встал рядом с ним, сложил письмо и удалился, подражая пискливому голосу Нуну:
– Ну-ка, мои цыпочки! Живо! Баиньки!
Шарль доплелся до кровати, рухнул на нее бесформенной массой, ай, больно, и подумал, что прожил самый длинный день в своей…
Уже спал.
4
Где это он?
Что это за белье? Что за гостиница?
Узорчатые занавески вернули его к действительности. Ах да… Кло-дез-Орм…
Полная тишина. Посмотрел на часы и сначала подумал, что держит их вверх ногами.
Четверть двенадцатого.
Впервые в этом веке он просыпается так поздно…
Перед дверью лежала записка: «Мы не стали тебя будить. Если не хватит времени зайти в школу (напротив церкви), оставь ключ соседке (зеленая калитка). Обнимаю».
Полюбовался обоями в туалете, туалетной бумагой, подобранной в тон к пасторальным сценкам на стене, сварил себе кофе и застонал перед зеркалом в ванной.
За ночь лама подрумянилась… Появились новые оттенки лилового с зеленоватым отливом… Очень хотелось плюнуть в эту рожу, но не стал, воспользовался бритвой Алексиса.
Сбрил то, что было возможно, и тотчас пожалел. Стало еще хуже.
Рубашка воняла тухлятиной. Надел свою молодежную тенниску с крокодильчиком и почувствовал себя на удивление счастливым. Хоть и растянутую, заношенную, с обтрепанным, обвисшим подолом, он все равно узнал ее. Это был подарок Эдит. В то время они еще дарили друг другу подарки. Вот купила тебе тенниску, взяла белую, ты ведь так любишь классику, и вот теперь, чуть ли не тридцать лет спустя, он почувствовал к ней благодарность за ее дурацкую принципиальность. К его сегодняшней физиономии другой цвет никак бы не подошел…
Он несколько раз позвонил соседке за зеленой калиткой, она не ответила. Другой соседке (опасаясь гнева Корины!) ключи оставить не посмел и решил заскочить в школу.
Ему не очень хотелось встречаться с Алексисом при свете дня. Предпочел бы остановиться на последних вчерашних аккордах и продолжать свою жизнь уже без него… но утешал себя тем, что сможет еще раз обнять Луку и прекрасную Марион, прежде чем навсегда потеряет их из виду.
***Напротив церкви, пусть так, но самая что ни на есть светская школа.
Типичное здание а-ля Жюль Ферри, [151] скорее всего построенное в тридцатые годы, классы для мальчиков напротив классов для девочек, что увековечено в камне под сплетением букв R и F, [152] настоящий школьный двор с высокой оградой, по низу выкрашенной в зеленый железнодорожный цвет, побелевшие от мела каштаны. Несмываемые «классики» (вот скукотища) и на радость игроков в шарики потрескавшийся асфальт…
Очень красивое здание, с кирпичным орнаментом, прямое, строгое, в республиканском духе, несмотря на всякие шары и прочие фонарики, которыми его украсили по случаю праздника.
Шарль проталкивался вперед, подняв руки вверх и стараясь не сталкиваться с носившейся сломя голову ребятней. После шоколадного торта и запаха костра, почувствовал себя словно на школьном утреннике у Матильды. Только с сельским уклоном… Папаши в картузах и мамаши в чулках с начесом вместо модниц из пятого округа Парижа, а вместо палаток с сэндвичами bio – настоящий поросенок на вертеле.
Погода стояла прекрасная, он проспал больше десяти часов кряду, играли что-то веселое, его телефон разрядился. Убрал его обратно в карман, прислонился к стенке и, устроившись поудобнее в ароматах сахарной ваты и жареного поросенка, решил насладиться зрелищем.
Праздничный день…
Не хватает только почтальона… [153]
Какая-то дама протянула ему пластиковый стаканчик. Поблагодарил ее кивком, словно растерявшийся иностранец, позабывший разом азы французского, выпил глоток вина… непонятного происхождения, сухого, резковатого, подставил свои раны солнцу, закрыл глаза и мысленно поблагодарил соседку за то, что она не забрала у него ключи и подарила эти мгновения покоя.
Тепло, вино, сладость, местный говор, крики детей – все это действовало умиротворяюще…
– Ты все еще спишь?!
Ему и глаза не надо было открывать, он сразу узнал голос своего супер-штурмана.
– Нет. Я загораю…
– Уф, советую с этим кончать, ты и так весь коричневый! Опустил голову:
– Ой! Да ты у нас пират? Головка с черной повязкой кивнула.
– А где же попугай на плече?
– Нууу, нету… – отвечал тот расстроенно.
– Пойдем за птицей?
– А если она проснется?
Хотя одним из воспитателей Шарля был Нуну, а, может, как раз таки поэтому, но он всегда считал, что самое простое говорить детям правду. Не был особенно силен в педагогике, но в этом не сомневался. Правда никогда еще не мешала фантазии. Наоборот.
– Знаешь… Она не может проснуться, потому что набита соломой.
Усы Луки расползлись до самых сережек в ушах:
– Я так и знал, но не хотел тебе говорить. Боялся, что ты расстроишься.
Кто? Кому пришла в голову эта счастливая мысль – придумать детей? – умилился он, пристраивая свой стаканчик за какой-то черепицей.
– Пошли за птицей.
– Да но… – замялся малыш, – это же не настоящий попугай…
– Да но… – торжествовал взрослый, – ты тоже не настоящий пират…
На обратной дороге зашли в кафе «Встреча охотников», по совместительству служившее бакалеей, оружейной лавкой, представительством банка «Креди Агриколь», а днем по четвергам еще и парикмахерской, купили моток веревки, и перед церковью Шарль, опустившись на колени, как следует закрепил Мистенгета, возвращающегося на подмостки.
– А где твои родители?
– Не знаю…
И в полном восторге, вернулся к одноклассникам, ступая с величайшей осторожностью.
– Ты умеешь говорить «коко». Коко? – уже разговаривал он со своим попугаем.
Шарль вернулся на свое место у стены. Дождется выступления Луки и уедет в Париж…
Какая-то девочка принесла ему дымящуюся тарелку:
– Ой, спасибо… Как это мило…
За большущим столом та же дама с внушительным бюстом, что предложила ему стакан вина, всеми способами старалась привлечь его внимание.
Господи, этого только не хватало… Усмехнувшись, поспешил взять в руки пластиковые приборы и сосредоточился на жареной свинине.
Вспомнил белье, сохшее на веревке у мадам Каню.
– Клянусь тебе, это ее лифчик, – твердил Алексис.
– Почему ты так уверен?
– Да ладно… Это же видно. Такая прелесть…
Суета на сцене. Бабушек потихоньку рассаживают на лучшие места, тем временем включили микрофон: раз, два, раз, два, вы меня слышите? Помехи, раз, два, Жан-Пьер, пожалуйста, настрой, да поставь ты наконец свой стакан, раз-два, все в сборе? Добрый день, усаживайтесь, напоминаю, что розыгрыш лотереи… помехи, Жан-Пьер! Черт! Опять!
Ладно.
Мамаши, склонившись в три погибели, поправляли прически и макияж, папаши возились с видеокамерами. Шарль увидел Корину – с двумя другими дамами она оживленно обсуждала какую-то кражу в раздевалке, – и вернул ей ключи.
