Тайны темной стороны - Таисий Черный

– Бежим, – сказал я ей, – Они, скорее всего здесь не одни. Я бросил трубу, и мы побежали по аллее, и становились уже у выхода, где уныло замерзал, закутавшись в тулуп, синеносый одинокий милиционер.

– Уф, надо отдышаться, – сказал я и посмотрел на нее. И тотчас же мир опять завертелся и, наверное, мое лицо выдавало это, потому что в следующий момент она спросила:

–Что-то случилось, вам плохо?

Я промолчал, ибо понял, глядя на нее, что меня смущало в недавней драке. Передо мной стояла она – подопечная Бореллиуса, а теперь уже, как видно и моя тоже. Уже отмытая, без запойных мешков и синяков, в общем даже симпатичная и кроткая.

Стало ясно, как день, что «драка» была лишь одним из актов пьесы, а то, что меня смущало, был звук, который мог родиться только от удара клюшки, или, в данном случае, трубы о хоккейные щитки, а никак не о голые колени или ребра. Ай – да Бореллиус! Высший класс, ничего не скажешь! Только вот что же получается, что пьеса «Плененный Пегас» является частью пьесы «Капитан не вернется»? Или наоборот? Зачем? Мы шли по заснеженным улицам, болтая о пустяках, и тогда я решил проверить результаты «воспитания», предпринятого гроссмейстером.

– Может зайдем куда-нибудь выпьем?

– Спасибо, я не пью, – спокойно ответила она.

– Совсем? – удивился я.

– Совсем.

– А чего так? Как же праздники?

– Не знаю… Не люблю просто.

Я замолчал. Слов не было. Наступила пауза, которая затянулась довольно сильно. Что делать я не знал, ибо никаких инструкций от гроссмейстера не было. Я предложил встретиться, но она отказалась.

– Вы любите одиночество?– спросил я.

– Да, пожалуй… И тут как-то сами собой сплелись слова Бореллиуса о том, что она ясновидящая, и ее ответ, от которого сквозило одиночеством и ее внешность, вызывающая ассоциации с маленькой нахохлившейся птицей… И тогда как-то сами собой вырвались наружу стихи Фернандо Санчеса:

Вот пробили часы, и я делаю шаг,

С черно-белой доски,

Где остались слепые фигуры.

Я уйду не один,

Меня позовет, воспарив, одинокая птица,

Чаруя криком свободы..

Постою немного в раздумьях

На пороге миров, что невидимы людям.

За собою тихонько прикрою двери,

И останется сделать последний шаг…

      Она повернула голову и спросила :

– Это вы написали?

Я кивнул, нагло соврав.

– Как хорошо вы пишете.

– Да это так, баловство.

– Нет, правда, а вот что это за миры, невидимые людям?

– Ой, вам ли спрашивать?– ответил я, немного кривляясь.

Она вроде как вздрогнула и повернулась ко мне. Я понял, что теперь у нее мир закружился вокруг оси.

После этого случая мы встречались довольно часто или же просто переговаривались по телефону. Она иногда рассказывала о своих «полетах», спрашивала какой-нибудь совет или же просто предлагала где-то прогуляться. Как-то раз она позвонила и сказала, что объявились ее родители, и она не знает, стоит ли ей возвращаться к ним. Я предложил прежде переговорить с ними, как астролог, дабы они во второй раз не наломали дров в отношениях с ней. Она охотно согласилась, и эта встреча действительно в скорости состоялась. Мы проговорили целый вечер, и под конец я спросил:

– Как вы собираетесь объяснить, что снова живете в той же квартире, которая еще не так давно была «разменяна»?

– О, это мы объяснили очень просто. Мы сказали, что у обменщиков произошло недоразумение. В документах не было подписи сына, который находился в армии, и когда тот вернулся, то потребовал вернуть все, как было, обмен его не устраивал. Так иногда бывает. Во всяком случае, она поверила.

Я спросил:

– Она ничего вам не говорила по поводу того, что кого-то ждет, собирается замуж или за границу?

– Нет, впрочем, мы ведь с ней очень мало разговаривали, – сказал отец, – Так велел он… – и они оба почему-то посмотрели вверх. Но я понял, о ком идет речь.

В общем, родители были счастливы, и это было видно по всему, еще бы, ведь шансов практически не было… Я встал и, попрощавшись, вышел на улицу. Партия перешла в эндшпиль, однако был еще, как минимум, один незавершенный ход. «Капитан» должен был реально куда-то деться, или, точнее, обосновать свое исчезновение.

Сразу же после встречи с родителями, я зашел к ней на квартиру и ахнул. Зеркала во всем доме были завешены белым. Она сидела зареванная в черных одеждах за кухонным столом, посреди которого горела одинокая свеча.

– Что случилось? – спросил я с тревогой.

Она зарыдала и протянула телеграмму:

«Черноморское пароходство с прискорбием сообщает, что вчера .... года в трехстах пятидесяти милях к востоку от острова Барбуда потерпел крушение сухогруз «Валдай». Вся команда, включая капитана Бориса Елиусова, погибла. Руководство выражает свое глубокое соболезнование семьям погибших. Назначена государственная комиссия по расследованию причин катастрофы… Подписи”

– Что будешь делать?– спросил я почти непринужденно.

– А что теперь делать? – сказала она и промокнула нос салфеткой.

– Ну как что? Его уже не вернешь. А тебе жить надо.

– Для меня жизнь закончена. – отрезала она. – Он бы для меня всем… Всем.. понимаешь? Мужем, родителями, друзьями.. Всем… – Она зарыдала.

– Ну что ты! Давай к родителям пойдем. Нельзя тебе одной. Пусть оно все стоит себе сорок дней, а я в Одессу съезжу, разузнаю подробности, если хочешь.

Она еще какое-то время упиралась, но все же нехотя пошла, поскуливая и размазывая кулаком слезы. Теперь пьесу можно было считать сыгранной полностью. Однако когда я пришел домой, мне посыльный вручил бандероль и я расписался в указанном квадратике. Когда, же после его ухода, я вскрыл коричневое картонное брюхо, то понял, что финал спектакля был лишь теперь, и без этого штриха гроссмейстер не был бы таковым. Передо мной, маня кожаным переплетом, лежал старинный фолиант, на черной обложке которого еще просматривались золотые буквы: Johanes Trithemius «Et Naturae Magicae».

Почти просто страшилка

Было это очень давно. Так давно, что жизнь тогда виделась бесконечной и пара-тройка глупостей, сделанных мимоходом, казалось, никак не могут повлиять на ее равномерное течение. По ходу надо отметить, что городское строительство в Сталинские времена велось очень мудро, и доказательством может, например, служить тот факт, что мединститут, богатый, как известно женским народонаселением был расположен через дорогу от моего политеха – почти сплошь мужским. Понятно, что знакомых-медиков у меня водилось, пожалуй, даже больше, чем инженеров.

Как-то раз, мы