Тайны темной стороны - Таисий Черный
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В нашем же случае, оба этих сторожа будут делать свое дело, а месяцев через пять начнется третий акт пьесы. Главную роль, на этот раз, будете играть вы. Суть третьего акта состоит в освобождении ее от зависимости.
– Зависимости от чего? – не понял я.
– Возможной зависимости от меня,– спокойно ответил Бореллиус, – ибо она из тех женщин, которые влюбившись, способны ждать всю жизнь. Ваша тактика во многом будет зависеть от того, как будут сыграны предыдущие акты пьесы. Если позволите, я бы пригласил вас на один из них, с целью более глубокого понимания происходящего, так сказать.
Мы расстались, и меня не покидало странное чувство нереальности, я бы даже сказал – сюрреализма всего происходящего. Одновременно у меня просто перехватывало дух от размаха замысла. Ко всему этому вновь появилось неясное ощущение веревок, связывающих руки и это пугало, но страх был ничем в сравнении с величием события, в котором мне предстояло участвовать.
Он позвонил примерно через месяц в тот момент, когда по странному стечению обстоятельств я снова стоял у окна, как и в первый раз, созерцая косые струны дождя, на которых ветер играл тихую мелодию грусти. «Почему его звонок врывается всегда так бесцеремонно?» – спросил я себя и замер. – «А откуда я, собственно, понял, что это был он?»
Действительно это был Бореллиус с его мягким вкрадчивым голосом:
– Здравствуйте, Пегас. Я бы хотел вас видеть сегодня в семнадцать, – и он назвал адрес.
Я пришел на квартиру, где кроме Бореллиуса был еще и Парис, тот самый лысый рыцарь из кафе – мороженного.
– Признаться, любезный Пегас, я предполагал, что вы будете пассивным наблюдателем в сцене, которую мы скоро будем разыгрывать, но мои планы изменились. Мне будет нужна ваша активная помощь.
– Я вас слушаю, – ответил я спокойно.
– Помните, я рассказывал, что когда она приедет из вояжа, будет разыграна сцена ареста ее компании?– спросил Бореллиус вкрадчиво и слегка потирая руки.
– Да, конечно.– кивнул я.
– Потом явление второе, это моя встреча с ней в сквере.
– Да, я помню все очень хорошо.
– Видите ли, на основании всех наблюдений, которые велись за ней в течение истекшего времени, я засомневался в том, что в обозначенный мною момент, у нее затрясутся руки, а это значит, что рядом с запланированным нокдауном вырастает большой знак вопроса,– сказал он задумчиво, но довольно твердо.
– Возможно, если она не достигнет указанного состояния, понадобится некоторая доработка, – он повернулся ко мне и ткнул пальцем воздух, разделявший меня с ним.
– В общем, так, – продолжал Бореллиус свою безапелляционную, почти возмутительную речь, обращенную ко мне, – вас загримируют до неузнаваемости. Вы оденетесь в грязные лохмотья и по команде Париса пройдете в сквер, сядете на соседней скамейке и сделаете вид, что нас не замечаете. После того, как вы допьете остаток из початой бутылки, вы повернетесь, и на вашем лице будет выражение, как будто вы увидели ее только теперь. Дальше ваша задача состоит в том, чтобы как можно циничнее, в самых ярких выражениях объяснить, что к вам в компанию, после того, как она ушла, зачастили менты, и что Мишка- это ее старый лидер – с ней при случае разделается.
– И что дальше?– спросил я холодно.
– Что будет дальше – это моя забота. Ваша задача, чтобы после указанного монолога ее затрясло от злости, чтобы она вскочила и заорала, или лучше, чтобы послала вас куда подальше, или даже накинулась на вас с кулаками.
В общем, неделю спустя я стоял, загримированный под бродягу совсем недалеко от театра действий и наблюдал за происходящим. Я видел все очень хорошо, и как она, выходя из подъезда, зашла в телефонную будку, и затем, волоча огромную сумку, стала приближаться к скверу. Я видел как «капитан дальнего плаванья» медленно достал голубую пачку «Житана», как пронеслась, завывая сиреной, милицейская машина, и как в один из моментов у нее вдруг затряслись руки…
И снова мы расстались надолго. Я вспоминал время от времени все эти странные события, но чем дальше, тем больше мои воспоминания теряли свою остроту. Я уже даже почти перестал думать обо всем этом, когда, спустя, по-моему, месяца три, вдруг позвонил Парис. Я его недолюбливал, что-то было в нем нагловатое, но сегодня он был безукоризненно вежлив, без сарказма и подчеркнутости, и тогда стало понятно, что я им действительно очень понадобился.
Встреча с Бореллиусом должна была состояться в том же парке, только с южной стороны, где были густые, почти непроходимые заросли бузины. Я стоял и ждал, но лжеволланд все не появлялся, и это было странно, ибо его изысканность обязательно предполагала и пунктуальность. Я стоял и думал о своем, глядя на серую ледяную поверхность реки. Мимо хрустя свежевыпавшим снегом, протопал мужчина, неся под мышкой сосну со скрученными бельевой веревкой лапами. Запах хвои перебивал даже дорогой одеколон. Как видно, сосна была срублена совсем недавно и теперь, связанная, горько плакала прозрачной смолой…
Раздался крик, и я очнулся от размышлений. Кричала женщина, и я, повернув голову, увидел, как двое молодых парней тащили за собой девушку, пытаясь заставить ее идти с ними по дорожке, которая спускалась по склону. Я крикнул:
– Эй, помощь нужна? – ибо сначала я подумал, что это простое баловство. Она попыталась ответить, но один из них закрыл ей рот.
«Откуда взялась эта труба?» – мелькнуло лишь у меня в голове.
И действительно, я здесь стоял, уже более двадцати минут, но ее не замечал. Хорошая такая труба, наверное, две трети дюйма и около метра длины – наилучшее оружие для уличной драки… Я подхватил ее и кинулся к парням. Один из них достал нож. Я отскочил на шаг назад и со всего размаху отвесил косой удар трубой в шею. Он автоматически выбросил руку с ножом на защиту, и труба угодила в предплечье. Парень ойкнул, и нож выскочил, зарывшись полностью в снег. Другой попытался зайти сзади, но труба тотчас же описала полукруг и с каким-то глухим бочечным звуком въехала в подреберья. Нападающий ахнув, упал, а я же, опять очертив полукруг, с гиком нанес первому нападавшему удар по коленям. Он упал и с криками стал кататься по земле.
– Что меня беспокоит? Что-то в этой драке было не так. Я не могу сказать, что мне было легко, но что-то
