Оазисы (СИ) - Цзи Александр

Алан почувствовал, как дрогнуло лицо. Мир сошел с ума? Почему Оседлые обрели способность ходить по Дебрям, а он об этом ничего не знает?

— Так получилось, что Тиберий остался в Галльфране почти на месяц, — продолжал Себастьян, — и я подружился с Марком. Узнал кое-какие подробности.

Себ вдруг улыбнулся, подмигнул, и Алан узнал в тем того самого Себа, с которым он совершал безобидные шалости много лет назад.

— Оказалось, папаша Марка, Тиберий, очень сокрушался, что сынок оказался Оседлым. У Пилигримов вообще редко дети становятся Пилигримами. Тиберий не смирился и придумал штуку: обрядил сына в особую одежду, в которой были вшиты мелкие камушки из Черной границы Разрушенных Оазисов. Они отпугивали Тварей, и Марк смог путешествовать с отцом по Дебрям.

— Но ведь это гениально! — не выдержал Алан. Он забыл на мгновение, что перед ним стоит убийца Эмиля Ламара и многих безымянных людей из Хоу Вердена. Он снова говорил со старым другом. — Можно добыть побольше Черного камня и…

Он осекся — вспомнил про взорванную границу Хоу Вердена и уведенных из Санти рабочих, которые должны были таскать Черный камень.

— Вшивать камень в одежду — не вариант, — усмехнулся Себ. Видимо, он понял по выражению лица собеседника, о чем тот думает. — Марк это доказал. Он пошел на охоту в Дебри в одиночку, споткнулся, упал в овраг, зацепившись курткой за куст. Одежда слегка порвалась, камни высыпались — не все, частично. Но Твари поблизости этого оказалось достаточно… Марка нашел сам Тиберий, который спохватился чуть позже, чем следовало. Марк был сильно ранен и оглушен Эманацией, но умер не сразу. Вероятно, Камни все же его защитили. Я был тогда ассистентом доктора Леонарда Бернара и помогал оперировать Марка. Мы пытались его спасти, но бесполезно. Марк умер, и все мы поняли, что Тиберий сам привел сына к такому исходу. Боги не хотят, чтобы Оседлые гуляли по Дебрям, и обмануть их завет невозможно.

— Я ничего об этом не знал, — сказал Алан, плохо понимая, что говорит.

— Но я не сдался. Трюк с Камнями мне понравился и засел в голове. Мне подумалось: если одежда ненадежна и может порваться в неподходящий момент, то что насчет кожи?

— Кожи?

— Именно! Кожа, в отличие от одежды, покрывает наши тела полностью! У меня остались Камни от Марка. Убитый горем Тиберий, кажется, позабыл о них. Пилигримы получили жестокий урок и больше не повторяли такой ошибки. Они даже старались об этом прискорбном инциденте лишний раз не распространяться, поэтому ты ничего не слышал. Я придумал другой вариант использования Камней.

С этими словами Себастьян снял сюртук и рубаху под ней, оставшись в одних штанах и сапогах. Весь его поджарый мускулистый торс покрывали причудливые темные разводы татуировки. Это были геометрические узоры, нанесенные не очень умело, но они завораживали.

— Я раздробил Камни, растер их в тонкий порошок и сделал из них суспензию, которой один умелец из бедных окраин покрыл все мое тело. — Себ захихикал. — Я здорово рисковал: если бы узнали родители, чем я занимаюсь по вечерам! Они-то думали, что я хожу на свидания! Если бы эти татуировки не спасали от Тварей, я испортил бы свою красоту на всю оставшуюся жизнь!

Он посерьезнел.

— Мне повезло. Хотя везет достойным. Я начал делал регулярные вылазки за пределы Черной границы. Видел Тварей, а они видели меня. Они не нападали. Они даже не захотели откусывать мне голову, хотя она оказалась без татуировок! Ха-ха!

Он снова коротко засмеялся и резко оборвал смех. Алан обратил внимание, что, смеясь, Себ продолжает внимательно следить за Аланом и глаза его не смеются.

— А потом я стал планировать уход из Оазиса. Мастер татуировок очень удачно умер — его зарезали в драке. Так что ни одна душа в Галльфране не знала о моем маленьком секрете. Сначала я расстроился — у меня были планы обратить друзей, уговорить их тоже сделать такие татуировки и стать свободными. Но они меня сильно удивили и разочаровали: на мои осторожные вопросы следовал один и тот же однозначный ответ. Они ничего не хотели менять в своей жизни. Их устраивала судьба жить в тюрьме. — Себастьян вздохнул. — Наверное, такова натура большинства людей. В те дни я считал, что таковы жители Галльфрана, и жаждал поскорей пуститься в путь, чтобы достигнуть других Оазисов, где жители, конечно же, другие и с радостью последуют за мной.

— И куда ты пошел? — шепотом спросил Алан. Он знал, что рано или поздно Себ должен был оказаться в Зэн Секай, но куда он попал поначалу?

— Я взял провизию и воду. Но коня прихватить не удалось. Меня до сих пор считают пропавшим без вести в Дебрях. Ты об этом не знаешь, Алан, поскольку ни разу после ухода не посетил родной Оазис. Иначе знал бы, что родители давно оплакали меня.

Себ не укорял, но Алан засовестился. Действительно, за двенадцать лет его не посетило настолько сильное желание навестить Галльфран, что он собрался бы это сделать. Иногда он думал об этом, но впереди открывались новые горизонты, новые экзотические Оазисы, рядом были веселые друзья, и мысль растворялась без следа.

— Я заблудился на пятый день одиночного странствия, — рассказывал Себ дальше, — из-за сильного ливня и последующего тумана. Собственно, слово “заблудиться” смехотворно, потому что я не знал дороги. Лишь те указания, что дал мне Марк. Он поведал мне о Парадайзе — чудесном Оазисе, где людям не нужно трудиться, чтобы добыть себе пропитание. Я долго шел, сам не понимая, куда, еда закончилась, а охотиться я не умел. Не помню, сколько прошло времени, прежде чем я, истощенный, на грани смерти, добрался до Зэн Секай.

— И там тебя встретила дзёнин Рафу, — сказал Алан. — Отнеслась как к родному сыну и обучила смертоносному искусству.

— Да, — Себ не удивился прозорливости Алана. — Она была по-своему добра ко мне. Конечно, подчас от тренировок трещали кости, но я всегда осознавал, что это делается для моего блага и что это дар — самый щедрый из всех, что я когда-либо получал. Однако через шесть лет я все же покинул Зэн Секай. Мое обучение закончилось. Рафу понимала, что я не останусь в Оазисе навсегда и не стану ее преемником на посту дзенина. Поэтому не обучала всему, что должен знать дзенин. Но и того, чему я научился, хватило, чтобы превратиться в Рыцаря Дебрей.

— Ты убил моего друга, — сказал Алан спокойно, почти без злости.

— Я сожалею, — отозвался Себастьян искренне. — Я не сразу понял, что великие дела — хорошие или плохие — всегда требуют жертвоприношения. Мне чудилось, что достаточно будет моей собственной жертвы, но — нет. Я не маньяк, Алан, поверь, но зашел слишком далеко, чтобы останавливаться и сожалеть.

— Чего ты хочешь? Свободы для всех?

— Да.

— Люди не хотят свободы.

— Я это знаю, как никто. Самая страшная граница у нас в умах. Недостаточно найти способ, как отпугнуть Тварей, необходимо забраться в умы людей и убедить в их неправоте.

— Проще победить Тварь голыми руками! — воскликнул Алан. — Себ, пусть всё будет, как есть! Зачем тебе дарить свободу тем, кто страшится ее?

Себастьян покачал головой.

— Далеко не все страшатся свободы. Я жаждал ее, как никто. С той самой поры, как ты уехал с Пилигримами навстречу горизонту… Я верю: в каждом Оазисе есть такие же мальчишки, как я. И девчонки, что тоже грезят путешествиями. Когда-то давно Основатели нашего мира решили за нас, что хорошо, а что плохо. Я с этим не согласен.

— Ты хочешь пойти вопреки воле богов? — поразился Алан.

— Уже иду. Я ушел из Зэн Секай с караваном Стефана, подружился с Омаром и остальными ребятами. Я услышал о Клейменых из Либеры и двинулся в Амазонию, где привечали таких беглецов. Я набрал троих Клейменых, которые родились Пилигримами. Они с радостью последовали за мной. Это внушило мне надежду, что скоро количество моих единомышленников увеличится. В Дебрях я обучил их искусству синоби, и мы поехали в Парадайз. Я мечтал, что в таком необыкновенном Оазисе найду способ избавить людей от пут ума, если захочу. Я дам жителям этих Оазисов свои знания и Черные камни, а вместе мы придумываем выход. Увы, Оазис Парадайз не принял нас тогда, не распознав в нас настоящих Пилигримов. Белая стена не разверзлась. Тогда мы поехали в другой высокотехнологический Оазис — Хоу Верден.