Профессор бессмертия. Мистические произведения русских писателей - Сборник

– Здесь есть гостиница при монастыре, – сказал отец Владимир, – там вы можете пожить…

Услыхав это, Сухоруков обрадовался.

– Как хорошо! – проговорил он. – Я у вас тут поживу. Устройте меня здесь, святой отец!..

Через несколько времени все было решено. Отец Владимир позвал одного из монастырских служек, которых осталось в соборе всего несколько человек; они оправляли лампады, гасили свечи и убирали в алтаре. Отец Владимир послал служку предупредить монастырского гостинника о предполагаемой остановке в гостинице помещика Сухорукова. Людям же Сухорукова, Матвею и Ивану, было приказано идти в гостиницу, которая была расположена против монастырских ворот. В эту гостиницу они должны будут перенести вещи из дормеза; после чего они отпустят ямщика с лошадьми, ибо барин их сейчас дальше не поедет.

– Ну вот, мы обо всем подумали и как следует распорядились, – сказал отец Владимир. – Теперь и нам пора уходить. Ведь в соборе никого уже не осталось. Я вас вместе с вашим слугой потихоньку доведу до гостиницы. Вы на меня и на него опирайтесь, охватите нас своими руками… Перед тем же, что нам идти, приложитесь-ка еще раз к мощам… Благословитесь у угодника.

Василий Алексеевич встал и, поддерживаемый Захаром и отцом Владимиром, взобрался по ступенькам к серебряной раке и еще раз с великой верой приложился к останкам святого. Блаженная улыбка не сходила с лица его, но он взошел на ступеньки уже через силу. Он начинал чувствовать большую слабость.

Приложившись к мощам, Сухоруков, тихо переступая и опираясь на сопровождавших его, побрел с ними из собора на двор монастыря; он прошел таким образом через ворота и добрался, наконец, до гостиницы. Здесь комната ему была уже отведена. Отец Владимир простился с Василием Алексеевичем. Прощаясь, он советовал Сухорукову лечь отдохнуть. Василий Алексеевич имел усталый вид. На просьбы Сухорукова не оставлять его отец Владимир обещал прийти к нему сегодня вечером часов около девяти, когда он справит свои дела.

Захар приготовил барину постель и уложил его, счастливого, с воскресшей душой, на отдых. Василий Алексеевич быстро заснул крепким и спокойным сном; заснул он таким сном, каким давно ему не спалось.

Интересно сказать, что в деле создания себе религий Василий Алексеевич Сухоруков шел путем совершенно своеобразным. Шел он путем чисто опытным под влиянием тех ударов, которые ему посылала судьба. И, что замечательно, ему пришлось создавать свою религию как бы против своей воли. Так он был прежде далек от всякой веры.

До болезни у Василия Алексеевича не было никакой религии. Не было у него также никакого философского мировоззрения. При его бьющем через край здоровье, при его страстности ему было не до философий. Он спешил жить и пил чашу наслаждений со всем безумием ликующей молодости. Жизнь его неслась быстро, в каком-то опьянении. По своей живой натуре Василий Алексеевич был большой реалист, принадлежавший всецело земным впечатлениям. Никаких духовных запросов, никаких стремлений к богоискательству, которые мы, например, видим у многих умов нашего века, у Василия Алексеевича не было. Философских книг он не читал и не любил читать. Правда, он любил словесность, но в литературе он ценил только художников и поэтов. Только эта сторона отражения жизни человеческой, отражения в живом искусстве и художестве, была сродни его духу эпикурейца, каким он, в действительности, был до своей болезни.

Но вот Сухоруков подвергся страшному жизненному удару; нахлынула на него эта тяжелая болезнь – болезнь, сковавшая его тело, возникшая при особых, исключительных условиях, давших почувствовать ему, что кроме сил материальных, земных, имеют громадное значение в жизни человека силы сверхприродные, силы таинственные. Это как бы невидимые волны из особого мира, волны, ударяющие в людей из какого-то таинственного океана, неведомого и бесконечно могущественного. И в этом океане есть волны не только злые, но и благодатные, светлые, спасающие людей.

Когда Василий Алексеевич после крепкого сна в монастырской гостинице проснулся и, очнувшись, почувствовал еще раз, что правая рука его свободна, а ноги не парализованы, что чудо исцеления прочно, ликующая радость опять охватила его. Так он намучился за свою болезнь! И мысль его, воскресшая вместе с его возрождением, опять заработала над религиозными вопросами. Проснулась и она после той долгой летаргии отчаяния, которой он за последнее время предавался. У него начали создаваться свои оригинальные объяснения всему, что произошло.

Василий Алексеевич пришел к признанию, что первой благодатной силой, ударившей в него из высшего сверхприродного мира, из высшей надмирной сферы, была его мать, Ольга Александровна Сухорукова. Она живет там, в этой надмирной сфере… Тогда, после его колдовства в лесу, мать его к нему явилась внезапно; она остановила его от преступления, спасла его от полного нравственного падения. Затем, за всю эту тяжелую болезнь, мать как бы оставила его. Но прав ли он был, думая таким образом? Ведь видение ее было тогда так неотразимо ясно; оно по яркости своей было сильнее даже того, что дает нам реальная жизнь. Прав ли он был, думая, что мать его оставила! Если она, как он твердо помнит из детства своего, так его любила, своего единственного сына, то он, Сухоруков, теперь убежден, что она и сейчас его любит. Она все время была около него и незаметно для него его охраняла. Если она не могла прорваться в душу его, прорваться в его сознание, если он не мог увидеть ее, почувствовать ее, то виноват в этом единственно он сам, ибо он стал забывать ее, перестал ей молиться. Он за свою болезнь надел на себя как бы броню безверия. У нее же, у его матери, не хватило сил, чтобы проникнуть в его одеревеневшую душу, не было сил, чтобы изгнать из него отчаяние, толкавшее его даже после свидания с Лермонтовым на самоубийство. И вот она, мать его, не имея сама сил исцелить сына, молилась за него там, в высшем мире, перед другими могущественными силами, молилась перед Митрофанием, который внял мольбам ее. Этот могущественный дух, это надмирное божество, святой Митрофаний Воронежский, исцелил его по ее молитвам. Митрофаний не только избавил его от болезни, он спас его от отчаяния и, может быть, даже от самоубийства…

Такие мысли проносились в голове Сухорукова, когда он очнулся от своего крепкого сна в монастырской гостинице.

В радостном сознании своего спасения Василий Алексеевич встал сам с кровати. И ему было так приятно ощущение полной независимости, когда он вставал. Никого не нужно было звать, чтобы поднимать его, помогать ему.

Сухоруков подошел к комоду, над которым висели монастырские часы, отчеканивавшие медленными взмахами своего маятника несущееся время. В комнате уже начинало темнеть. «Да ведь скоро сюда, в гостиницу, должен прийти отец Владимир!» – вдруг вспомнил Сухоруков. Он начал внимательно вглядываться в стрелки монастырских часов и сквозь наступающую темноту увидал, что часы показывали около девяти. Сухоруков позвал Захара и сказал, что надо принять отца Владимира, приготовить чай. Захар принялся хлопотать – зажег свечи, побежал за самоваром и посудой. Василий Алексеевич смотрел, как быстро все это делал Захар. Старый слуга точно помолодел после всего того, что сегодня произошло с барином.