Однажды в Карабахе - Ильгар Ахадов

– Баблом! – отрезал я. – Отец дачу продал. Единственное, что у было у нас ценное… Я это им никогда не прощу!

– Сатана правит людьми, – искренне разгневался брат Исламист. – Люди последний кусок готовы вытащить из пасти друг друга. Как же этот харам не застревает у них в глотках?

– А ты это у своего Аллаха спроси, – ответил Мансуров. – Заварил парашу на нашу голову, а мы расхлебываем. У Сатаны на земле больше блата, чем у него.

– Замолчи, сын шайтана! – разорался на него Исламист, брызжа слюной. – Убью тебя! – в следующий миг я еле успел предупредить его движение в сторону оппонента. Видно, воспитательный лимит у него закончился. Мансуров же даже бровью не повел, но, кажется, слегка удивился.

– Остынь! Что ты запарился? Аллах…

– Не произноси своим грязным языком его имя! – продолжал орать в бешенстве Исламист. – Аллах велик! И придет священный день для правоверных, когда будет повержена и ваша продажная власть, и такие мунафики42 как ты! В аду будете гореть!..

Дверь камеры с лязгом открылась. В проем просунулись встревоженные морды вертухаев, с направленными на нас стволами.

– Лежать! – завизжал петушиным голосом более молодой. – Руки за голову!

– Щас! – раздразнил его после некоторого молчания, Мансуров. – Ты что, кино насмотрелся, сынок? Мы просто репетируем сцену. Хочешь, присоединяйся.

Молодой попытался еще что-то провизжать для пущего устрашения, но тут рот ему заткнул другой караульный, который у нас почтальоном работал.

– Да ну их! Пошли, ужин остывает, – потащил он напарника к выходу. – А вы, тихо здесь. В следующий раз пустим очередь по камере!

Дверь опять с грохотом закрылась. Наступившую тишину нарушил Мансуров, который немного озадаченно обратился к Магомедказиеву:

– Прости, брат. Действительно, шайтан меня дернул за язык. Я уважаю идеалистов вроде тебя. По крайней мере, они не воткнут тебе кинжал в спину…

– Пусть Аллах простит… – пробормотал смутившийся, но не отошедший еще от гнева Исламист. – И пусть он твою душу наградит хоть капелькой веры!

– Ты не представляешь, как я сам этого хочу, – прошептал Мансуров…

Перед моим выходом он вновь предупредил:

– Надеюсь понимаешь, что у тебя мало времени?

– …

– Если поступит жалоба, тебя закроют.

– Знаю…

– Куда подашься?

– Девушка у меня за бугром.

– Где конкретно?

– Тебе не все равно?

– Не все равно, – серьезно ответил Мансуров, – как ни как вместе баланду ели. – Надеюсь, я не с сукой хлеб делил?

– И я надеюсь.

– Согласен, – засмеялся он. – Не похож ты на стукачка. Мы, выходит, с тобой одной крови – ты и я! – со смешком огласил он девиз Маугли. – Только вот что не понимаю, – он почесал затылок, – почему всех нас троих в один крысятник определили, когда в этой гостинице, кажется, полно пустующих номеров?

“Во гад…”

– Может, людей не хватает для охраны?

– Может. Но вот что… Не знаю куда подашься – твое дело, но если в Москву, как многие наши смуглые братья, то там у меня завязки. Люди помогут тебе в первое время.

– Спасибо, я сам разберусь.

– А ты все-таки слушай, могу и передумать… На Рижском вокзале на вещевом рынке, есть некто Маринка. Цыганка она, сигаретами торгует. Кликуха “Розочка”. Впрочем, она и без этой лирики достаточно одиозная особа. Жгучая, красивая брюнетка, хоть и немного пышная. Одета, как бомжиха, как и другие ее соплеменники. Пусть это тебя не отвлекает. Это для того, чтобы их с товаром всякие залетные “чехи”43, или “даги”44 не грабили. Да и русаков-бандитов немало расплодилось на рынке.

– А азербайджанских бандитов у вас нет? – я сам не понял, что спросил.

– Нет… – он еще внимательнее ко мне присмотрелся. – Наши мирным, созидательным трудом занимаются. Наркоту толкают…

– …

– Пошутил… Может быть… Наши конкретно на Рижском фруктовый рынок контролируют. Раньше и Вещевой у них был. Чехи потеснили.

– И что с Мариной? Поухаживать за ней? – я почему-то не в тему спросил. И сам понял, что глупость сморозил.

– Если ты в горах грохнул пару-троек армяшек, это не значит, что в Москве чего-то стоишь… Так вот, внимательно запомни: лучше с этой Маринкой не шути – цыгане с тебя ежика слепят.

– Ты прав. Арабы говорят, шутка – ножницы дружбы.

– Верно говорят. Восток… как это… типа, дело тонкое. Хотя я лично в нем кроме кучи дерьма ничего не нашел… Так вот, Маринке передашь мои светлые пожелания. Она тебе поможет первое время с работой и обустройством. Через нее и меня найдешь…

– Что сам не отчалишь?

– А я романтик. Люблю свой город. Не могу без Баку.

– В этом городе ярких огней,

В этом городе добрых друзей

Я учился жить и дружить,

Как же мне Баку не любить…

Слушая его тихое мурлыканье, я вдруг вспомнил, как мы с Джулией и еще десятки одноклассников на рассвете после последнего звонка ходили по бульвару и, опьяневшие от счастья, пели, чуть ли не крича, эту песню. Жизнь казалась нам такой красивой и безоблачной… Господи, пришло бы мне в голову тогда, что буду вспоминать эти чудные мгновения, сидя в камере с этими… типами, одному из которых, видимо, тоже не чужда была лирика.

После эта песня еще несколько дней продолжала звучать в голове, как в испорченном патефоне…

Во время своей вынужденной “отсидки” я заметил также растущий интерес Мансурова к Хаджимурату и, разумеется, информировал об этом полковника Мусаева. Мансуров упорно агитировал Хаджи на переезд в Москву, а тот колебался.

– Он сходу не ответит, – анализировал позицию Магомедказиева Мусаев. – Как и у Мансурова, у него тоже есть хозяева. Мы его не просто так взяли.

– А в чем он вообще обвиняется? Ничего вразумительного не объясняет.

– Формально в хулиганстве. Он со своими сторонниками в Ленкорани и в Астаре – конкретно в селениях Чил, Сепаради, Виравул – вошли в противостояние с местным духовенством. Дело дошло до рукопашной между общинами.

– То есть между суннитами и шиитами? – я попытался воспроизвести в памяти скудные религиозные знания.

– Не совсем так… – полковник поднялся и подошел к политической карте Ближнего Востока, висевшей на стене, охватывающей также и Кавказ.

– Они больше себя называют не суннитами, а салафитами, то есть приверженцами сподвижников пророка Мухаммеда, в том числе первых халифов – Абу Бакра, Омара, Османа и как ни странно Али ибн Абу Талиба – духовного вождя шиитов, которых их противники называют рафидитами45, и личность которого является первопричиной раскола всего мусульманского мира на два противоборствующих идеологических лагеря.

Салафиты, выступающие за “чистый”