Звезда Одессы - Герман Кох

Но не так давно я узнал правду — как часто бывает, она оказалась гораздо более удручающей, чем самая разнузданная фантазия.

После того как я забрал «джип-чероки» из автосалона на Юго-Западе и несколько раз, врубив на полную мощность «Stuck in the Middle with You», проехал по четырехполосному шоссе под стадионом «Аякс», я вдруг вспомнил о Петере Брюггинке, которого за несколько дней до этого опять положили в расположенный неподалеку Академический медицинский центр. На парковочной площадке перед больницей я увидел, как в невзрачный зеленый фиатик садится женщина с коротко остриженными волосами и в солнечных очках. Я не сразу понял, что это моя невестка.

Петер снова лежал среди шлангов и мониторов, но весело поприветствовал меня, подняв руку; на столике возле его койки стоял свежий букет цветов.

— Наверное, чуть больше года назад, — ответил он, когда я спросил его об этом как мужчина мужчину; его кожа цвета газетной бумаги приобрела розоватый оттенок. — Да, тогда, на твоем дне рождения. Сначала мы просто стояли и разговаривали, а в следующую секунду это вдруг произошло. Вспыхнуло, парень, как порох…

— И тогда ты вышел вслед за ней на балкон, и там-то все и началось.

— Да, точно… Но погоди-ка, откуда ты знаешь? Ты что, подглядывал за нами? Гнусный негодяй!

Я подмигнул Петеру:

— Не совсем. Я тактично отступил, увидев, как Ивонна нагнулась, чтобы взять те пивные бутылки. Но когда вы и через четверть часа не вернулись с балкона…

А потом я осведомился — опять же, как можно тактичнее — о видах на будущее: о возможной продолжительности жизни Петера и о его планах в отношении моей невестки.

— Она хочет уйти от этого болвана, — сказал он. — Но все еще сомневается, потому что ей жалко детей. Что касается моих видов, то я не загадываю дальше чем на день. Может, это и странно, но с Ивонной, а потом — с раком все, кажется, стало гораздо интенсивнее. Словно за один год я должен наверстать упущенное за целую жизнь, как-то так.

Я понимающе кивнул. На прощание я обеими руками взялся за руку Петера.

— Ты должен подтолкнуть ее к уходу от этого дармоеда, — сказал я. — И для детей так будет лучше. Я хочу сказать, ты болен, но ты… — я подыскивал подходящее слово, — все-таки кое-кто: не знаю, как сказать это другими словами. Если бы дети сами выбирали себе отца, они скорее предпочли бы тебя, чем того лузера, складывающего пазлы. Ты так не думаешь?

— Не знаю. Я никогда не буду препятствовать им видеться с собственным отцом.

— Может быть, этого не потребуется, — сказал я и снова подмигнул. — Может быть, скоро это будет совсем не нужно.

Только когда стоимость вопросов возросла — как-никак теперь я мог забрать домой более шестнадцати тысяч гульденов, даже если бы неправильно ответил на все вопросы с седьмого по десятый, — до меня стало доходить: дело не сводится к тому, чтобы с помощью поднятых бровей и улыбочек привести меня к десяти миллионам.

Все началось с вопроса о «Бешеных псах»; сначала это выглядело случайностью, но потом оказалось, что дело обстоит иначе.

— В фильме «Бешеные псы» знаменитого американского режиссера Квентина Тарантино есть скандально известная сцена: один из участников ограбления, которого играет Майкл Мэдсен, отрезает у полицейского ухо, — прочитал Эрик Менкен вслух со своей карточки. — В фильме у всех налетчиков были клички: Мистер Розовый, Мистер Блондин, Мистер Белый и так далее… Как звучит кличка персонажа Майкла Мэдсена в «Бешеных псах»? A: Мистер Коричневый, B: Мистер Белый, C: Мистер Блондин или D: Мистер Оранжевый?

Пока на моем мониторе один за другим выскакивали варианты ответа, я смотрел на Эрика Менкена. Можно ли презирать его больше, чем я делаю это сейчас, зная, что он слишком малодушен даже для заигрываний с моей женой? Ведущий глупо ухмыльнулся в ответ, но тут же посерьезнел. Наверное, он подумал, что я могу принять его ухмылку за подсказку. А может быть, вспомнил о канцелярском ноже.

Я решил на этот раз вести себя «как можно нормальнее», но вместе с тем показать публике, что я действительно пришел не с улицы.

— Это был не Мистер Коричневый, — начал я. — Его играл сам Тарантино: это небольшая роль в самом начале, когда они все разговаривают о песне Мадонны «Like a Virgin».[53] Это также не Мистер Белый, потому что его играет Харви Кейтель…

Я постарался выговорить фамилию этого американского актера правильно, с ударением на последнем слоге, а не на первом, как обычно ее произносят в нашей стране.

— Мистер Оранжевый — это засланный полицейский, которого играл Тим Рот: значит, не он. Остается Мистер Блондин…

Теперь пришел мой черед против собственной воли думать о канцелярском ноже в кармане брюк; прежде всего мне представилась сцена, в которой я, с Эриком Менкеном в качестве подопытного, демонстрирую зрителям, как Мистер Блондин (ответ «С») отрезает ухо полицейскому.

— Значит, вы выбираете «С»?

Менкен заметно расслабился за время моего пространного объяснения; он откинулся в кресле, соединил кончики пальцев, а потом поднес обе руки к губам.

— Самое смешное, что само отрезание уха в фильме не показано, — сказал я. — Кроме того, не очень хорошо видно, чем Майкл Мэдсен режет. Это бритва? Стилет? Может быть, канцелярский нож?..

Лицо ведущего застыло.

— Ответ «С», — сказал я.

Тогда был задан восьмой вопрос — о римлянах и о том, как они называли Средиземное море. А: Маре Миллениум, B: Маре Нострум, C: Маре Одессе или D: Черное море.

Я смотрел на лицо Эрика Менкена, но тот удивительно быстро оправился от испуга в связи с отрезанием уха и теперь держался совершенно нейтрально. Маре Нострум… Черное море… Три намека в одном вопросе: это не могло быть случайностью. Одно то, что правильный ответ совпадал с названием итальянского ресторана, где Макс впервые раскрыл мне свой «планчик» относительно «Миллионера недели», выглядело некоторым вызовом; я невольно улыбнулся и решил поддержать игру.

— Черное море, конечно, исключается, — сказал я. — А Одессу, хотя она и стоит на берегу Черного моря, основали, насколько я знаю, уже после римлян. Остаются ответы «А» и «В»… Не знаю, «Маре Нострум» звучит как название итальянского ресторана… погоди-ка, это и есть итальянский ресторан! Да, конечно, итальянский ресторан в Амстердаме. Я недавно был там с… с добрым другом…

Эрик Менкен поднял одновременно обе брови, но в тот момент это ничего не значило.

— Так что же? — спросил он. — Итальянский ресторан или ответ «А»?

— Итальянский ресторан, — сказал я.

Но уже во время следующего вопроса — «Какая средняя школа не относится к общему ряду? A: гимназия имени Игнатия Лойолы, B: лицей Монтессори, C: лицей имени Спинозы, D: коллеж имени Эразма Роттердамского» — мне стало не по себе. Прежде всего я не понимал, что происходит: ведь у нас же игра, хотя в этой игре ничего не оставлено на волю случая, а Макс, задавая вопросы, как бы подмигивает и лишний раз ехидно напоминает, кто находится за ширмой и держит в руках все ниточки.

Дальше последовал вопрос о фильмах-катастрофах, причем правильным ответом было «Столкновение с бездной», и я внезапно сделал неприятное открытие: в таком междусобойчике с «подмигивающими» вопросами Макс лишает меня всяких шансов заполучить десять миллионов в одиночку. Да, это было так просто. Я в одиночку добрался до шестнадцати тысяч гульденов и хотел продолжать игру в одиночку вплоть до вопроса на десять миллионов гульденов. Но тут вклинился Мистер Блондин, а за ним — Маре Нострум и коллеж имени Эразма.

Во время следующей рекламной паузы я подозвал Эрика Менкена.

— У тебя нет других вопросов? — прошептал я.

Под столом я крепко сжимал канцелярский нож, не вынимая его из кармана брюк, — но, как я понимал, применять оружие было не время.

— Что ты говоришь?

Ведущий отпил глоток воды; на лбу у него выступили капельки, которые теперь смахивала гримерша.

Мне вдруг стало безразлично, слушает нас кто-нибудь или нет.

— Да, других вопросов. Не входящих в списочек, который вы состряпали вдвоем.

— Не знаю, о чем ты, — сказал ведущий.

Он указал глазами наверх, туда, где гримерша все еще протирала ему лоб. До меня внезапно дошло, что, скорее всего, Эрик Менкен говорит правду: он не сам придумал эти вопросы, их сунули ему в руки в этот же день… Да, а кто? Думая об этом, я смотрел на Ришарда Х., стоявшего у занавеса в глубине студии, на Ришарда Х., который в тот день привез меня туда на серебристом «мерседесе».

— Еще кое-что, — сказал Менкен, когда гримерша исчезла. — Ты не должен… ты должен понять это правильно, но…

Он скользнул взглядом вниз, туда, где, по его предположениям, мог быть нож.

— Вскоре после рекламы будет вопрос, во время которого мы вызовем… ты вызовешь линию помощи.