Голод - Нурдквист Лина

Вы, дети, ложились спать, когда ты возвращался домой из школы, пытаясь обмануть холод и голод. Ты посмотрел на меня, когда я поднялась поздним вечером, твои глазницы – как гроты, где обитала твоя душа. А Туне Амалия только застонала во сне.

– Засыпай, Руар, а я пойду принесу нам чего-нибудь поесть.

Ты улыбнулся и снова закрыл глаза.

Я отправилась далеко. Всего через несколько минут мои ноги как будто окунули в ледяную воду. Напомнила себе, что леденящий холод – моя защита, в такую погоду крестьянин сидит в своем дому. Куда мне отправиться? Только не туда, где меня знают, не туда, где много мужчин, не туда, где живут бедняки, которым и без того тяжело. Сперва закололо в пальцах одной руки. Потом закололо в пальцах другой, но к этому моменту первой я уже не чувствовала. Наверное, от холода и горя замерзаешь быстрее.

Через час-другой я приблизилась к двору, которого не видела раньше, окруженному фруктовыми деревьями с небольшой березовой аллеей, ведущей от дороги. В хлеву мычали коровы. Недавно покрашенная усадьба. Я видела внутри людей – светлые лица, склонившиеся над ужином. Огонь в плите, напомнивший мне о том, как я замерзла. В кухне горели стеариновые свечи – у хозяев есть на это деньги. Самые обычные крестьяне из Хельсингланда, над столом наверняка повис запах сливочного соуса. Но я пришла не для того, чтобы смотреть, я прокралась вдоль стены дома, скользнула тенью вдоль пристроек, как бездомная собака, пока не нашла то, что искала – их амбар.

Когда я выдыхала, изо рта у меня вырывалось облачко пара, я словно самка дракона, приземлившаяся тут в поисках еды для своих малышей. Ни звука. Крючок на двери был ледяной на ощупь. Полки с закатанными банками. Вдоль одной стены развешаны колбасы. Хозяевам они и самим пригодятся, но без пары штук они точно не умрут. Оторвав две, я спрятали их между грудей. Наполненные деревянные ящики: картошка, брюква, фрукты и сыры на полке. Картошки в ящиках до половины, а вот яблоки и груши сложены на хранение в огромных количествах – вероятно, чтобы сделать потом напиток к Рождеству. Наверное, вскоре фрукты заберут в дом, в тепло, поставят настаиваться на воде, пока вода не станет золотисто-коричневой. Потом процедить, нагреть, добавить сахар и дрожжи, поставить бродить в тепле, а потом пить. Под моей блузкой поместилось шесть яблок и парочка груш – вам, дети, этого хватит на несколько дней. Так что вы переживете Рождество. Сильно пропеченный каравай с дыркой посредине. Дольше я оставаться не решилась. Бесшумно закрыв дверь на крючок, я тронулась в обратный путь в тени домов. Медленно, осторожно. Дойдя до последнего угла дома, я со всех ног кинулась через открытое место.

В груди резануло. Совесть или спазм? Думаю, страх. Если меня поймают, меня ждет Тронка, если не что похуже. В руке – хлеб, испеченный другой женщиной. Под одеждой ворованные фрукты. Не споткнуться, не упасть. Держать равновесие, ступать вперед через сугробы, метель в лицо. Скоро я доберусь до канавы у дороги.

А еще через пару часов вернусь домой и буду варить варенье из яблок для голодных животов.

Нет!

Я еще не успела убежать достаточно далеко. Ночь осветил поток света, когда в одном из зданий распахнули дверь, я оглянулась, похолодела и мои непослушные пальцы выпустили край блузки. Одно яблоко успело выскользнуть, прежде чем я снова взяла себя в руки. Позади меня раздался хруст, когда яблоко плюхнулось, пробив наст. Звук отдавался эхом у меня в ушах! Нужно бежать быстрее! Теперь я отчетливо слышала, как хрустел снег, когда ледяная корка лопалась у меня под ногами – разве может снег так грохотать? Что это позади – шаги? Неужели они заметили меня – сороку, обворовавшую их дом? С каждым вдохом живот мой упирался в холод краденных фруктов. Я не решалась остановиться и прислушаться, звучат ли позади меня шаги или мужские голоса. Мое дыхание звучало так оглушительно!

Наконец я добралась до дороги, но не решилась остановиться, чтобы перевести дух. Поначалу я побежала не в ту сторону, чтобы мои следы не привели погоню к нам в дом, если их не заметет новым снегом. В ушах стучало. Почти километр я пробежала не в ту сторону по проселочной дороге, потом нырнула в лес и стала пробираться в сторону дома. В лесу воздух казался еще холоднее, чем на дороге – возможно ли такое? Зубы у меня стучали. Вдалеке раздался собачий лай. Рука, державшая хлеб, совсем одеревенела, вторую я крепко сжала в рукавице, чтобы согреть, но она болела еще больше. Последние километры я по очереди держала то одну, то другую руку в подмышке, чтобы хоть как-то согреться.

Когда я увидела перед собой Уютный уголок, рука, державшая хлеб, уже совсем утратила чувствительность, а ноги давно онемели. Вы подняли глаза, когда я вошла в двери, но тут же снова заснули. Когда я согрелась в тепле дома, в руках и ногах закололи острые иглы. Я сварила варенье и сложила чужие яблоки на еловые лапы в кладовке, как рождественское украшение. Моя сокровищница. Я хотела бы положить яблоки на стол, но это было бы жестоко по отношению к вам – тогда вам пришлось бы смотреть на них до завтра, не имея возможности откусить ни кусочка.

– Доброе утро, дети! Если вы проголодались, есть варенье и фрукты!

– Варенье!

В мгновение ока вы отбросили одеяла и уселись за стол. Ты медленно жевал, закрыв глаза. Туне Амалия проглотила свою порцию варенья, раскрыла потрескавшиеся губы и откусила половину яблока, но потом задумалась.

– Ты хочешь попробовать, мамочка? – спросила она. – Ты ведь, наверное, тоже голодная?

– Спасибо, моя пчелка, – ответила я. – Пока вы спали, я так наелась яблок, что у меня уже живот болит.

Я не выходила из дома, пока мы не съели всю еду, которую я наворовала. Следила за своей добычей и детьми. Через неделю все закончилось. Снова надо пробудить в себе целительницу, надеть свой щит.

Накинув на плечи шаль, я вышла из дома, прекрасно понимая, что должна сделать. Только не могла додумать мысль до конца. С хлебом я справилась, с амбаром тоже. Что будет в третий раз?

Неужели мне придется это сделать?

Мелкий снег посыпался с ветки, когда ворона с блестящими крыльями переместилась чуть в сторону, чтобы лучше рассмотреть меня. Моя подруга сидела совсем близко. Я замерла на месте с застывшей улыбкой на губах. Наши взгляды встретились. Я ждала, и ворона не двигалась с места.

Неужели придется?

Придется.

Лучше, чем удача – хорошо разозлиться. Я стряхнула с края дороги снег. Там лежало несколько больших камней, с ворону размером. Подняв один из них, я взвесила его в руке. А потом швырнула его в голову вороне. Ее отбросило в сторону, словно время совершило скачок. Потом я увидела, как она падает на землю серо-черным мешком.

Ворона была еще живая и шевелилась. Перья торчали во все стороны, тело трепетало. Поколебавшись, я подняла с земли еще один камень, на этот раз еще больше. Но потом передумала. Подняла с земли окровавленное тельце и свернула ей шею.

Прощай, моя подруга.

Она висела у меня на руках, как тряпичный мешочек. Кровь на моих руках замерла на морозе, в кончиках пальцев закололо. Я держала ее в стороне, пока шла – не хотела на нее смотреть. Когда я пришла домой, в ладонях у меня стучала кровь, пока они не согрелись.

Измельчив в ступке горошины перца и можжевельник, я увидела, как жизнь возвращается в мои руки, как они становятся ярко красными. В котле весело гудело, но на столе ворона лежала неподвижно, общипанная, лишенная своих перьев.

– Как вкусно, мамочка!

– Да, в животе так тепло!

В тот вечер двое голодных детей почти наелись досыта.

Спасибо, подруга моя.

Сама я не могла проглотить ни кусочка.

Когда вы улеглись, небо за окном казалось черным и загадочным. Никаких ответов звезды не дают. Снег хлестал по окнам, порывы ветра налетали на угол дома совсем рядом с изголовьем кровати. Наверное, озеро уже совсем замерзло. Но если все озеро промерзло до дна, то сколько же весит весь этот лед? Впрочем, оно наверняка замерзло только на поверхности, дождь то и дело подтапливает его. Каждый шаг по блестящему льду таит в себе опасность провалиться и уйти на дно. Я отвела взгляд.