Принц и пилигрим - Мэри Стюарт

Итак, наконец, когда уже в осень закрались первые зимние морозы и стало известно о победном исходе битвы при Линнуисе, так что в городе снова ожидали скорого возвращения короля Лота, я с удовольствием покинул Дунпелдир. Артур на Рождество намерен был прибыть в Каэрлеон и ожидал меня там. На пути к югу я сделал только одну остановку — погостил день-другой в Нортумбрии у Блэза, рассказал ему все новости и отправился дальше, чтобы быть на месте ко дню возвращения короля.

Он возвратился на второй неделе декабря, когда землю уже убрал серебром мороз и дети рвали плющ и остролист для рождественских украшений. Артур умылся и переоделся с дороги и сразу же послал за мною. Принял он меня в той самой комнате, где мы с ним беседовали перед тем, как расстаться. На этот раз дверь в спальные покои была плотно закрыта и король был один.

Он сильно изменился за эти месяцы. Вырос, конечно, чуть не на полголовы — в этом возрасте юноши тянутся вверх, как ячмень на поле, — но и раздался вширь и лицо сделалось жестким, потемнело и осунулось от солдатской жизни. Но главная перемена состояла не в этом. Главное — он стал властным. Он держался как человек, который знает, что делает и какой добивается цели.

Не считая этого, наш разговор был словно продолжением того разговора, что я вел с Артуром год назад, в ту ночь, когда был зачат Мордред.

— Люди говорят, что это злодейство совершено по моему велению! — воскликнул он вместо приветствия. Он расхаживал по комнате такими же сильными и легкими львиными шагами, только каждый шаг был теперь в добрую пядь длиннее. Комната стесняла его, как клетка — благородного зверя. — А ведь ты же знаешь, помнишь, как я в этой самой комнате сказал тебе: нет! Пусть Бог решит по своей воле! И вот — такое.

— Но ведь ты этого хотел, разве нет?

— Всех этих смертей? Неужели бы я распорядился так? Или ты, если на то пошло?

Вопрос не предполагал ответа, и ответа на него я не дал, а только сказал:

— Лот никогда не славился ни умом, ни сдержанностью, а тут он еще был в ярости. Правильно будет сказать, что такое решение было ему подсказано или по крайней мере поддержано со стороны.

Он бросил на меня быстрый горящий взгляд.

— Моргаузой? Это я слышал.

— Тебе, очевидно, все рассказал Ульфин. А о своем собственном участии в этом деле он не умолчал?

— О том, что он пытался отвести тебя от следа и предоставить року решение участи младенцев? Да, это я тоже знаю. — Он немного помолчал. — Поступок неправильный, я так и сказал, но трудно сердиться на человека за преданность. Он полагал… он знал, что мне будет легче в случае смерти этого ребенка. Но все остальные… Месяца не прошло, как я дал клятву защищать мой народ, и уже мое имя повторяют на улицах с проклятием…

— По-моему, ты можешь утешиться. Мало кто верит, что ты имел касательство к этому злодеянию.

— Не важно, — бросил он мне через плечо, — Кто-то верит, и этого достаточно. У Лота есть все-таки какое-то извинение, то есть извинение в глазах простолюдина. Но я? Что же мне, публично заявить: прорицатель Мерлин, мол, предсказал, что мне грозит опасность от этого младенца, и я повелел его убить, а заодно с ним и остальных, чтобы он не улизнул из сети? Какой же я тогда получаюсь король? Вроде Лота?

— Могу только повторить, что люди тебя не винят. Не забудь, придворные дамы Моргаузы находились поблизости и все слышали своими ушами, и стражники знают, от кого получили приказ. И в свите Лота тоже знали, что король мчался домой, пылая жаждой мести, да он и не из тех, кто стал бы молчать о своих намерениях. Не знаю, что рассказал тебе Ульфин, но, когда я покидал Дунпелдир, в городе говорили, что избиение младенцев было учинено по приказу Лота, а если кто и придерживается мнения, что приказ был дан тобой, то полагают, что ты действовал по моему совету.

— Вот как? — Тут он совсем рассвирепел, — Я, стало быть, такой король, который сам по себе ничего не решает? Если вина ложится на нас с тобой, то ее приму я, а не ты. Ты сам знаешь, что это справедливо, ты не хуже моего помнишь, какие именно слова здесь были сказаны.

На это тоже нечего было ответить, и я промолчал.

А он походил взад-вперед по комнате, а потом продолжал:

— От кого бы ни исходил тот приказ, ты не ошибешься, если скажешь, что я чувствую свою вину. Но клянусь всеми богами, небесными и подземными, я бы никогда не пошел на это. Подобные деяния остаются с человеком на всю жизнь и даже переживают его. Меня будут помнить не как воителя, изгнавшего саксов из пределов родной Британии, но как нового царя Ирода, устроившего в Дунпелдире избиение младенцев!.. Весело, нечего сказать!

— Я думаю, ты можешь не беспокоиться о своей посмертной славе.

— Это ты так думаешь.

— Да, я так думал.

То ли он заметил, что я говорю в прошедшем времени, то ли мой тон его задел. Он посмотрел мне прямо в глаза, но я не отвел взгляд.

— Так думал и так сказал я, Мерлин, когда сила моя была при мне, и, стало быть, это правда. Ты прав, что негодуешь из-за совершенного злодеяния, и прав, что часть вины за него берешь на себя. Но даже если это событие войдет в историю как дело твоих рук, все равно тебя винить за него не будут. Поверь мне. То, что еще ждет тебя впереди, перечеркнет все твои прегрешения.

Гнев его улегся. Артур размышлял. Наконец он медленно произнес:

— То есть от рождения и гибели этого ребенка произойдет нечто ужасное? И люди будут думать, что убийство его было оправданно?

— Да нет, я совсем не это имел в виду…

— А ведь ты, вспомни, предрекал совсем другое. Ты намекал… даже не намекал, а прямо говорил, что от ребенка Моргаузы может произойти опасность для меня. Ну так вот. Ее ребенок теперь мертв. Может быть, именно эта опасность мне и грозила? Опасность запятнать свое имя? — Он замолчал, потрясенный новой мыслью, — Или же когда-нибудь в будущем один из отцов, чей сын был теперь убит, подстережет меня в темноте с ножом? Ты на это намекал своим пророчеством?

— Я уже объяснил тебе, что ничего определенного в виду не имел. И я говорил не «может произойти опасность», а «произойдет». Если пророчество мое верно, то опасность грозит тебе прямо от него, а не через нож в руке у кого-то еще.

Если раньше он метался по комнате, то теперь застыл на месте. И не спускал с меня напряженного, думающего взгляда.

— Значит, это кровопролитие цели не достигло? И ребенок — Мордред, ты говорил, его зовут? — остался жив?