Жажда скорости - Саманта Тоул

Я грустная, жалкая и слабая. Я знаю это. Просто на данный момент я не понимаю, как изменить себя и свои чувства.

Знаю, что Петра расстроена из-за меня и моих взаимоотношений с Карриком — ну или их отсутствия, в зависимости от ситуации. Она не понимает, почему я не могу быть с ним. Она все такая же потрясающая подруга, поддерживает меня, но в ее глазах я могу видеть, что она не принимает это. С ее точки зрения все просто: если какой-то человек важен тебе, значит ты с ним.

Знаю, она пыталась понять меня и войти в мое положение, но не была способна до конца осознать, что я чувствую, разве что сама бы прошла через то, через что пришлось пройти мне. Так что, когда я с ней, то веду себя так, словно у меня все хорошо, словно я отпустила прошлое. Слезы же я оставляю до времен, когда останусь наедине с собой, принимая душ, просто все стало несколько сложным, чтобы я могла бороться.

Когда той ночью, после секса с Карриком, я вернулась в номер, Петра не спала, дожидаясь меня. Я бросила на нее лишь один взгляд и разразилась рыданиями. После того, как она дала выплакаться на ее плече, она сказала, что мне стоит рассказать ему обо всем: об отце, о чувствах, и почему я не могу быть с ним.

Но я не могу. Потому что если я так поступлю, то знаю, что он уговорит меня. И какое-то время все будет великолепно... но это лишь вопрос времени, когда я буду наблюдать за гонкой, и на трассе с ним что-нибудь случится. Это надорвет меня. Я взбешусь и в конечном итоге раню его только сильнее, чем сейчас. Я знаю, что недостаточно сильная, чтобы остаться на длительный срок.

Я трусиха. Как он и сказал.

Это одна из причин, почему я в нынешнем положении. Ладно, лишь наименьшая причина, главной же является то, что я не могу упустить шанс снова быть ближе к нему — и когда я говорю "к нему", я имею в виду своего отца.

Я слышала о выставке винтажных машин, которую организует какой-то богач, и в числе прочих старых болидов и гоночных машин умерших знаменитостей там будет выставлена машина моего отца.

Я хорошо работала, чтобы отпроситься на сегодняшний ужин. Дядя Джон позвал меня вместе с ним как "плюс один", и я знаю, что Каррик тоже идет. Он не хотел бы, чтобы я пошла туда, так что я пытаюсь упростить все для него настолько, насколько это возможно.

Интересно, кто у Каррика будет "плюс один".

Это больше не Сиенна. Я видела, что она продала одному из изданий свою историю о ее разбитом сердце после того, как Каррик бросил ее. Но после нее — или мне стоит сказать, после меня — я не слышала, чтобы он был с кем-то еще. Это не значит, что он не был. По прошлому опыту знаю, что ничто не заставит Каррика сдерживаться долго.

Итак, я здесь, прохожу на выставку через большие стеклянные двери. На входе протягиваю женщине билет. Она вручает мне буклет с деталями выставки, и я продвигаюсь внутрь.

Как только я прохожу через главную дверь, я вижу помещение, битком набитое людьми. Стоящий у двери официант в костюме дает мне приветственный бокал шампанского, и я принимаю его с благодарностью. Немного жидкой смелости.

Знаю, что это звучит немного ненормально: я нервничаю из-за того, что вижу машины — но эти машины олицетворяют и содержат в себе большую часть лучших воспоминаний обо мне и отце. Так что от мысли, что я вижу их, меня слегка трясет.

Я не видела его машину с тех пор, как мама продала ее на благотворительном аукционе прямо перед тем, как покинуть Англию и перебраться в Бразилию. Тогда я была так зла на нее. Все остальное я могла бы отпустить, но это же была наша машина. В этой машине он отвез их на первое свидание, на ней укатил их прочь от церкви, где они женились, на ней же отвез меня в школу в первый день занятий. Он всегда, когда мог, отвозил меня на ней обратно, просто чтобы поводить.

Он любил эту машину. Он притащил ее в виде развалюхи и восстановил. Эта машина была его продолжением, продолжением нашей семьи, была всем, что он олицетворял.

У меня заняло много времени на осознание, почему мама избавилась от нее. Она бы служила постоянным напоминанием всего, что она потеряла.

И после встречи с Карриком, обретя его в своей жизни даже на малый промежуток, понимание стало еще более ясным.

Я смотрю в буклет, выискивая машину отца. Остальные тоже хочу увидеть, но ее мне нужно увидеть в первую очередь.

Она в центре выставки. Похоже, она один из важнейших экспонатов.

Я складываю буклет и убираю его в сумку. Затем опрокидываю бокал шампанского. Отдаю пустой бокал официанту и благодарю его. Делаю глубокий вдох и направляюсь к машине моего отца.

Я бросаю взгляды на машины, мимо которых прохожу, подмечая, к которым из них вернусь, чтобы уделить больше внимания, но мое внимание сконцентрировано на Ягуаре XK120 M Roadster, который я вижу на подиуме впереди.

(Jaguar XK120 M Roadster выпускалась с 1948 по 1954 годы, ее стоимость колеблется от 3,5 миллионов рублей до 7 млн.)

С каждым следующим шагом сердце бьется все сильнее.

В ней ничего не меняли. Она выглядит в точности так же, как и изначально. Руль отделан и окрашен в ярко-красный цвет, чтобы соответствовать красной обшивке кузова и красным кожаным сидениям.

Она выглядит так, словно ее не касались с того самого дня, как она покинула нашу семью.

Приближаясь к ней, я прижимаю руку к колотящемуся сердцу.

Перед подиумом стоит объявление с просьбой не трогать машину. На другом, находящемся рядом, детально описывается история машины, а на самом верху написано имя моего отца. Там кратко написано о том, как он восстанавливал машину и как затем владел ею до самой смерти в 2001 году. Потом она была приобретена на аукционе и с тех пор представляется в данной коллекции.

Делаю шаг ближе к машине. Я могу чувствовать запах свежего воска, исходящего от краски. Я быстро оглядываюсь вокруг, проверить, смотрит ли кто-нибудь, и затем пальцами нежно прикасаюсь к ней. Воспоминания о последнем разе, когда я находилась внутри нее, вернулись ко мне, словно это было лишь вчера.

— Давай же, папа. Быстрее! — сказала я сквозь звук проносящегося через мои волосы ветра. — Ты водишь, как старый пенсионер!

— Я еду семьдесят, — смеется он.

(70 миль в час ‒ почти 113 км/ч.)

— Как я и сказала, водишь как пенсионер. Как номер один в мире гонок может ехать так медленно? Серьезно, как ты снова и снова выигрываешь? — Я заводила его, чтобы устроить все по-моему. Я знала, как обыграть все так, чтобы получить то, чего хочу. Он был таким простаком, мой отец.

Он скользнул по мне взглядом и ухмыльнулся.

Я любила его улыбку. Было в ней всегда что-то, что говорило мне, как сильно он любил меня.

— Прекрасно, — обиделся он немного. — Только не говори своей матери, что я снова гнал, когда ты была в машине, иначе она открутит мою гадостную голову. — Он быстро исправляется. — Открутит мне голову, если выяснит.

Я захихикала над его промахом.

— Мой рот на замке.

Я сделала жест рукой, словно поворачиваю ключ и выбрасываю его из машины, чем заставила его усмехнуться.

— Серьезно, я не понимаю, почему мама ненавидит, когда ты ездишь быстро, почему так сильно переживает. Это твоя работа, ради всего святого.

— И именно поэтому ей это не нравится.

Я смотрю на него насмешливым взглядом.

Он смотрит на меня и улыбается.

— Она переживает, потому что любит меня.

— Я не переживаю.

Он мягко засмеялся, прежде чем снова посмотреть на дорогу.

— Вы это воспринимаете по-разному. Однажды, когда ты будешь взрослой женщиной, и у тебя будет свой мужчина — лучше всего, когда я буду дряхлым, слепым и глухим — тогда ты поймешь.

— Фу! Боже, папа! — Я завизжала, толкая его в руку, вызывая тем самым его громкий смех. — У меня никогда не будет парня, — говорю я ему раздраженно, складывая руки на груди. — Парни идиоты.

Он снова посмотрел на меня, напрягая брови.

— Этот паренек Патрик все еще доставляет тебе неприятности?

Фу, Патрик Веббер, отрава моего существования. Серьезно, парень задирал меня все время. Постоянно говорил о моем высоком росте, называя меня верзилой, и говорил, что я похожа на мальчишку лишь потому, что увлечена машинами. Честно говоря, в один из таких дней я собиралась врезать прямо по его идеальному носу.

— Ничего, с чем бы я не смогла справиться, — пожала плечами я.

— Ну, если это будет слишком, скажи мне, и я с ним разберусь, ладно? — Папа приподнял мой подбородок пальцем.

Я улыбнулась ему в ответ.

— Хорошо, папочка.

Он вернул взгляд на дорогу.

— Пап?

— Хм-м?

— Я просто... Я хочу, чтобы ты знал, что я не переживаю, как мама, потому что знаю, что ты лучший гонщик в целом мире. Не потому, что не люблю тебя.