Черная вселенная - Макс Максимов

курсором мышки, – это аксон, вот аксонный холмик, плохо видно, но это он, на увеличении можно рассмотреть, но сейчас это не важно, вот ядро, вот дендриты, это для создания синаптических связей, тут перехват Ранвье, клетки Шванна, есть даже аналог вещества Ниссля. Все это сома и отростки. Это черное существо – нейрон.

– Нейрон? – Еврин почесал усы. Ученый огляделся и сел на кровать позади Юли. Девушка повернулась на стуле к нему.

– Это нейрон. Заявляю как кандидат биологических наук. У меня нет сомнений. Я все проверила. Я изучала все эти дни это создание. Это нейрон. Это факт. Все части, которые есть в этом черном теле, есть и у нейрона. И нет в этом существе ни одной лишней детали. Ни одной.

– Но ведь… но… – у Еврина зашевелились белые усы, лоб наморщился.

– Да, выходит, что Тихая Гавань – это огромный мозг, – сказала Юля.

– Но… но… – Еврин заерзал, почесал затылок. Встал. Прошелся до двери. Развернулся и положил руки на голову. –  Тогда мы… мы… она убила нас… но мы… тогда выходит, что мы стали ее частью, – Еврин, сделав три шага, дошел до иллюминатора и снова вернулся к двери.

– Я тоже пришла к этому выводу, – сказала Юля и шмыгнула носом, – все встает на свои места, если я права. А я права.

– Давай еще раз. Покажи мне.

– Вот изображение человеческого нейрона, а вот это существо… вот ядро, вот аксон и…

Юля показывала и отвечала на вопросы Еврина. Ученый охал и продолжал спрашивать. Суетился на пятачке в ее каюте – то сделает шаг и к иллюминатору подойдет, то два шага, и он у двери, то уже сидит на кровати. Чешет усы, затылок. Морщит лоб. Мысли нещадно разрывали его разум. Когда он лично удостоверился в том, что это существо имеет лишь части нейрона и ничего более, ничего лишнего, а Еврину для этого потребовалось не более десяти минут, ведь он и сам неплохо разбирался в устройстве мозга, то ученый, будто пристыженный чем-то, быстро произнес: «Я, наверное, выйду прогуляться», – и выскочил в коридор. Бодро он вышел из «Гефеста», спустился по трапу и направился прямо, не меняя траектории. Его сознание кипело. Теория сложилась. Он шел и видел перед собой вместо тьмы образы-ответы, то, что увидела и Юля в воображении, – прилет, зеркала, отражения, экраны, расщелина, черные создания, сожжение кораблей, одинаковые кошмары, восприятие мира за стеклом, гравитационное зрение, скачки времени, перемещение по внутренней поверхности, бессмертие, страх того, что нечто из космоса расколет головы и доберется до мозга…

Он шел суетливо. Размахивал руками быстро, но не амплитудно. Выглядел нелепо из-за этой дурацкой походки. От морозного воздуха его ноздри покраснели.

«Она… нет, он! Нет… не он. Оно! Оно изучало нас, повторяя за нами… рисовало, имитировало все наши действия, слова, жесты. Мысли? Несомненно! Залезло в наш разум! Зачем?! А… – махнул рукой. – Зачем я задаюсь вопросом «зачем»? Я Храмов, что ли? Когда оно прочитало нас, то перестало отражать. Убило! Но заче… Эх… не важно… Убило нас, убило американцев… убивало всех, кто прилетал. Да. Самозащита?!»

Еврин воскликнул:

– А почему нет?! – дальше он продолжил размышлять в голос: – И мы стали частью его личности. Оно воссоздало в своем сознании еще личности… расщепилось на… ух… на сколько же частей оно расщепилось в итоге, если учесть всех за все время?! И продолжает расщепляться. Мы – это оно. Исходя из этой теории, мы умерли. Да и черт с нами… я это и так полагал. Мы – это мысли сверхразума, летающего в космосе параллельной Вселенной. Сейчас все это думаю не я, а оно после того, как проникло в мой мозг и считало мои повадки, пока я еще был жив. Сейчас оно рассуждает о себе имитацией моего сознания так, как бы рассуждал о нем я. Сейчас оно познает себя через меня. Архитектура этого мозга похожа на архитектуру нашего мозга. Может ли это быть случайно? Что, если перенос жизни в нашу Вселенную произошел из этой вселенной? Хорошо. Интересно. Ух… – Еврин сжал кулак и потряс им, – как же я люблю наш непознанный мир! А наши общие ночные кошмары – это кошмары Тихой Гавани? Кошмары этого сверхсознания? Что-то страшное по космическим меркам прилетало сюда ранее! Что-то, что оставило на его теле эти раны, эти расщелины на поверхности, на сенсоре, на глазе, куда спускался наш дрон. Расщелины, пробитые словно грандиозным керном! Что-то напало на него! Раздробило многокилометровые экраны и пыталось добраться до мозга! Как и в наших снах! Теперь оно видит эти сны, видит кошмары, и мы, как часть его сознания, видим их тоже. Был бой. Тихая Гавань смогла победить, но расщелины… расщелины остались… раны. Оно переживает те события, тот ужас нападения снова и снова во снах. Каждый раз оно видит этот сон. Нечто вновь нападает и дробит защитный покров мозга. Дробит эти экранные наросты. Да… Был бой двух космических колоссов… Тихая Гавань победила и выжила. Мы ощущаем то, что ощущает она… он… оно… Видим гравитацию, взаимодействуем с неведомыми созданиями… Нас переносит туда, где что-то происходит, потому что оно фокусирует свое внимание на определенной области на поверхности, и мы, как часть личности этого существа, переносимся туда же… а потом оно спит, и у нас происходит скачок времени, до тех пор, пока снова кто-то не потревожит его сон… Да… Все сходится, черт меня побери! А мы умерли… умерли… Мы мысли! Просто чьи-то мысли… Мы фантомы… отпечатки в чьем-то разуме…

Еврин резко остановился. Огляделся. Позади сиял «Гефест». Внутри находилась пока еще ни о чем не подозревающая команда. Альберт Иванович посмотрел по сторонам. Делая усилия над собой, он смог прекратить внутренний монолог. Сел на задницу. Даже, скорее, плюхнулся. Улыбался, но сам не мог понять почему. Странное чувство покоя охватило его. Возможно, потому, что все терзания исчезли после того, как он понял это место. Сидя во тьме, будучи мыслью сверхразума, живущего в другой Вселенной, он окинул взглядом себя, а потом и панораму, в которой не было ничего… только тишина, пустота и ощущение вечности.

Конец

Послесловие

Я хотел бы выразить благодарность Александру Дмитриевичу Панову – нашему российскому ученому, физику, доктору физико-математических наук, ведущему научному сотруднику НИИ ядерной физики МГУ. Я потратил десятки часов (это не фигура речи, именно десятки часов) на изучение его лекций и научных статей. Он вдохновил меня на создание этой книги. Образ Еврина был построен на моем восприятии