Черная вселенная - Макс Максимов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Во сне бывает так, что время воспринимается иначе, но это все не по-настоящему!
– А где оно теперь, это настоящее?!
– Настоящее здесь и сейчас! Мы настоящие! Красный корабль и те орбитальные станции, они улетели! Мы выберемся!
– Как мы выберемся?! Все понимают, что отсюда нет выхода! Никто из вас ничего не делает! Каждый день мы просто ждем следующего дня, потому что нет никаких возможностей действовать! А там за стеклом пролетают миллионы лет! Все, кого мы знали, умерли! Нам нечего делать! Нечего! Некуда приложить усилия! Тут все однородное и нерушимое! Здесь ничего не происходит! Ничего не меняется, не ломается, не создается! Время здесь сошло с ума! Время во снах сошло с ума! Я сломаю это, я сломаю эту систему!
– Саша! Подожди, просто послушай!
Раздался выстрел.
Гена, вмиг оттолкнув всех от двери, повернулся к ней спиной и, уперевшись руками и одной ногой в стену напротив, выдавил позади себя дверь в каюту Мишкина, правда, и сам по инерции кувырком закатился в помещение. Тут же вскочил на ноги.
Марк, поджав ноги, сидел на кровати, а возле стены с иллюминатором на четвереньках стоял Мишкин, опустив лицо вниз. Через дыру на его затылке, куда как раз падал с потолка желтый свет лампы, люди, стоя в коридоре, увидели разорванный мозг, на который налипали окровавленные черные волосы. Мишкин встал на колени и распрямился в пояснице. Рот его был в крови. Со стены позади него начали отлипать красные ошметки плоти и слетаться назад к затылку. Гена, увидев, как Мишкин снова прикладывает пистолет, теперь уже к виску, не раздумывая ударил его по-футбольному ногой в голову. Саша отлетел назад к стене, выронив пистолет. Геолог тут же схватил оружие и швырнул его в коридор, а потом взял Мишкина за грудки, перевернул на живот и сел сверху.
– Надо бы его связать, – произнес Гена, глядя на затылок, который уже практически полностью регенерировал.
Мишкин кричал, чтобы его отпустили, что они не имеют права и вообще это его личное дело. Эти крики слышал Еврин за спиной, когда шел от каюты Мишкина к шлюзу. На Еврине не было ни оранжевого уличного комбинезона, ни кислородной маски, ни баллона за спиной. Лишь хлопковый костюм. Ученый открыл внутреннюю шлюзовую дверь, прошел по помещению до внешней шлюзовой двери и открыл ее тоже. В коридор «Гефеста» хлынула холодная азотная атмосфера Тихой Гавани, а в это время Еврин спускался по трапу, делая глубокие вдохи ледяного воздуха. Прошел вперед по поверхности планеты пару метров, ловя свои ощущения, описать которые было невозможно. Он задыхался, но это не причиняло страдание, тело его мерзло, но разум не чувствовал боли. Да, он ощущал все воздействия природы этого чужого мира, но никакого дискомфорта не испытывал. Продолжал делать глубокие вдохи. На лице его растянулась глупая улыбка из-за невозможного удивления, изумления и ошеломления! Еврин был поражен так, что позабыл обо всех бедах.
Но вскоре у ученого вновь изменилась картина мира – он понял, что сбежать отсюда не получится.
21. Сломанное сознание
У Пельчера с коллегами прибавилось работы – они пытались понять законы, по которым работает регенерация. Почему, к примеру, когда человек сдает кровь на анализ или получает небольшую травму в виде пореза, регенерация не включается, а если отрезать палец, а такой эксперимент поставил на себе Пилюгин, то палец прирастает. Причем при ампутации боли нет. Ответов на это пока что найдено не было, как и не было ответов на вопрос – почему зуд и жжение из-за белых созданий с хоботками были и вызывали дискомфорт, а жжение от мороза на улице не воспринималось как что-то неприятное.
Прогулки на свежем воздухе стали неотъемлемой частью этой новой и, как всем теперь казалось, вечной жизни. Изменило ли людей осознание того, что в этом загадочном месте они не могут умереть? Скорее, нет, чем да. Ярких внешних изменений в поведении замечено не было. Мишкин более не пытался себя убить или выкинуть какую-либо диверсию. Он смирился. Смирение – идеальное слово, которое описывало новые ощущения тридцати семи человек, запертых в космосе чужой Вселенной. А ведь и ранее практически все они пытались взрастить в себе это чувство, с которым легче идти вперед во времени, если нет возможности как-то противодействовать судьбе.
Когда Юля нашла ключ, запускающий цепочку ответов на все вопросы, она первым делом решила поговорить об этом с Евриным, но пока еще этого не сделала. Рассказывать всей команде об этом ей не хотелось – как люди отреагируют, если узнают правду о том, кто они теперь и где оказались? Юля не знала.
Погружаясь в размышления, биолог перепугалась не на шутку. У нее начался легкий тремор в теле.
Сидя на полу в своей каюте, она уже более часа крутила в голове всю последовательность событий, начиная с момента прилета их на Тихую Гавань и заканчивая этим днем. Девушка даже немного поплакала – и не от радости и облегчения, а от отчаяния. Но потом она подумала – а может, не так уж все и плохо? Хотя бы появляется возможность где-то в далеком будущем исчезнуть, уйти в небытие вместе с ней. Каков срок ее жизни? И почему «ее»? Может, «его»? А может, мужской или женский род тут вообще не уместен?
Юля принялась снова бегать мыслями по событиям – прилет, зеркала, отражения, экраны, расщелина, черные создания, сожжение кораблей, одинаковые кошмары, восприятие мира за стеклом, гравитационное зрение, скачки времени, перемещение по внутренней поверхности, бессмертие, страх того, что нечто из космоса расколет головы и доберется до мозга… Все эти события сложились в одну картину после нахождения недостающей детали.
Еврин зашел в Юлину каюту в ту же минуту, как она написала ему сообщение.
– Действительно что-то срочное? – серьезным тоном спросил ученый, но тут же понял, что – да, случилось что-то… Глаза Юли были красными, и Еврин заметил, что она плакала.
– Ты чего, Юль? – добавил он мягко.
– Да… как вам сказать… – девушка вздохнула: – Все печально, подойдите.
Она села за компьютер. На мониторе было открыто изображение томографии существа из расщелины. Еврин встал возле Юли и оперся рукой на стол.
– И что же ты мне хочешь показать? – он посмотрел на девушку, потом снова на монитор. Еврин заволновался.
– Этот утолщенный хвост, – Юля показывала