Окончательный диагноз - Ирина Градова

– Но Галина Васильевна могла бы оставить квартиру вам, – возразила я. – Вы ведь были ее близким другом?

– Я – старый человек, Агния, – покачал головой Илья Петрович. – Мы с Галей ровесники, а Света молода. Вы – другое дело: вы гораздо моложе, сильнее, у вас есть семья. Все это станет хорошей защитой для Светланы от Антонины и других жадных родичей. Но я настоял, чтобы в завещании было одно условие: вы становитесь владелицей квартиры только в том случае, если принимаете на себя заботу о Свете.

– Значит, если я откажусь…

– Каждый останется при своем.

– Тогда я отказываюсь! – решительно произнесла я. – Следователь не оставит меня в покое, и мне совершенно не нужны неприятности. Разве вы не понимаете, что благодаря этому злосчастному завещанию я могу оказаться за решеткой?! А Светлана одна не останется, уверяю вас: у нее есть вы, есть я… В общем, за то, чтобы мы не оставили ее своей заботой, платить необязательно!

Нотариус задумчиво посмотрел на меня.

– Галина не хотела, чтобы ее дочь стала для вас обузой, Агния, понимаете? Своими действиями она лишь хотела сделать вам подарок, отблагодарить за то, что вы делали для ее семьи все это время – и еще сделаете. Похоже, Галина в вас не ошиблась, вы именно такая, как она описывала. Но на самом деле я пришел сюда не для того, чтобы поговорить о завещании. Я хочу вам помочь.

– Вы же нотариус, а не адвокат? – уточнила я. – Кроме того, мой бывший муж уже нанял для меня кого-то…

– Дело не в этом. Насколько я понимаю, наличие у вас ключа от квартиры соседей послужило одним из основных доказательств в пользу вашей причастности к смерти Гали, верно?

Я кивнула, не понимая, куда он клонит.

– А что, – продолжал нотариус, – если я скажу, что кто угодно мог проникнуть в квартиру во время отсутствия Светланы?

– То есть? – подал голос Дэн, до этого напряженно прислушивавшийся к разговору.

– Света, – обратился к девушке Илья Петрович, – расскажи Агнии, что было в тот день.

– Ну, позвонили из собеса, – сказала Света, радуясь, что ей одновременно внимает такое количество людей. – То есть звонили вечером и сказали, что гуманитарную помощь можно получить только на следующий день с десяти утра до трех дня.

– Это я знаю, – перебила я. – Следователь сказал мне, что Света так и не смогла ничего получить, потому что в собесе оказался санитарный день. В общем, звонок оказался липовым.

– Точно: кому-то просто нужно было убрать Светлану из дому. Но она не все рассказала следователю. Вы же знаете, Агния, что с этой девочкой нужно уметь разговаривать, – ласково похлопав Свету по руке, улыбнулся нотариус. – Она отвечает на четко поставленные вопросы, но не умеет сама находить связь между фактами и событиями. Поэтому-то она и не сказала следователю, что утром того дня был еще один звонок – из поликлиники. Звонила участковый врач и сказала, что придет к Галине. Этот звонок никого не удивил, ведь накануне вызывали «Скорую».

– Это правда, – подтвердила я.

– Света, продолжай, – попросил Илья Петрович.

– Я сказала маме, что нужно подождать врача, но она ответила, что в собесе, наверное, очередь и мне стоит пойти пораньше, к открытию, чтобы быть среди первых. Поэтому она попросила меня оставить дверь открытой, чтобы врач могла войти, пока меня нет.

Я знала, что Галина Васильевна порой так поступала. Когда я оказывалась дома, а Света куда-то уходила по делам, она звонила мне, и я открывала дверь доктору. Если же я тоже отсутствовала, то Светлана не закрывала дверь, а врач после осмотра просто ее захлопывала. Кстати, ведь я в тот день должна была быть дома, но кто-то прислал мне сообщение от имени Охлопковой! Не слишком ли много «липовых» вызовов, чтобы считать все это совпадением?

Я потянулась к трубке и стала набирать телефон Родина, который он дал мне напоследок.

– То есть у того, кто пришел к Голубевой в отсутствие дочери, имелось достаточно времени для введения ей смертельной дозы лабеталола, – сказал Родин, когда я выложила ему результаты своего разговора со Светланой и нотариусом. – Странно, но ее дочь мне ничего такого не говорила…

Родин сидел у нас на кухне. Он явился поздно вечером – после моего звонка. Родин предупредил, что освободится поздно и, если мои домашние не возражают, мы могли бы побеседовать у меня.

– Если ты вдруг не заметил, Вася, – сказала моя мама, разливая по чашкам ароматный цитрусовый чай, – то наша Света – не самая сообразительная девушка в мире! С ней нужно уметь разговаривать, правильно задавать вопросы…

– Может, вы и правы, Анна Романовна, – согласился Родин. – Значит, к делу может оказаться причастна врач из поликлиники?

– Очень в этом сомневаюсь! – воскликнула я. – Понимаете, я с ней очень хорошо знакома, и она не из таких. Кроме того, у нее ведь просто не было мотива!

– Ну, почему же? – возразил Родин. – Старушкины «гробовые» да плюс колечко, как вы утверждаете, антикварное – чем не мотив? Я, разумеется, все выясню. Кроме того, раз дверь была открыта, то войти могла, к примеру, пресловутая Антонина, племянница Голубевой, о которой вы мне все твердите. Она ведь не знала об условиях завещания, так?

Я подтвердила.

– Ну, вот, значит, Антонина могла надеяться «убрать» старушку, пока та не наделала глупостей и не завещала квартиру кому-нибудь – например, вам или той же участковой докторше… Соседка сказала, что видела женщину, выходящую из квартиры Голубевых. Судя по описанию, под него подходит и Антонина – я видел ее на кладбище, со спины вас с ней вполне можно перепутать. А участковая?

– Она примерно такого же роста и телосложения, – удрученно ответила я. – В шубе – вполне можно обознаться.

– Только вот с Антониной загвоздка выходит, – снова заговорил следователь. – Она знала, какое лекарство вы колете Голубевой?

Я отрицательно помотала головой.

– Только я и участковая были в курсе.

– Не стоит исключать того, что Антонина могла, конечно, как-то выяснить этот факт… В любом случае рад вам сообщить, Агния, что теперь вы – не единственная подозреваемая в этом деле.

Два последующих дня в больнице показались мне настоящим адом. До операций меня по-прежнему не допускали, зато бумажной работы Охлопкова навалила такую гору, что я подумала – мне до самой пенсии не разгрести! Как же мне хотелось снова попасть в операционную, в свою привычную среду! Но я понимала, что пока длится следствие, об этом придется забыть. Заведующая отделением и так нарушила все правила, позволив мне работать – пусть и таким жалким образом. Я очень рассчитывала на Родина, ведь он, кажется, единственный, кто может помочь в этом деле и вытащить меня из неприятностей. Странно, но все эти дни я практически не думала о Шилове. Теперь, когда я немного пришла в себя и успокоилась, мысли о нем снова начали меня терзать. С какой-то стороны он был прав: я сама виновата, что подорвала его доверие. Если бы я с самого начала ничего не скрывала от Олега и была честна, то этого не случилось бы… Хотя, может, он вообще не рискнул бы со мной связаться, узнав, с каким количеством проблем мне приходится справляться. Да ведь и я вовсе не такая «белая и пушистая», какой он, судя по всему, считал меня поначалу: как бы то ни было, а я брала деньги у Роберта, хоть и знала, как он их получает. Да, я понятия не имела, что он занимается откровенным вымогательством, но вполне могла бы предположить – зная его предприимчивую натуру!

Я мотнула головой, словно пытаясь отогнать от себя мысли о Шилове, – они никак не помогали мне сосредоточиться на написании лекции для практикантов, которая ожидалась завтра, а у меня там еще и конь не валялся. Последние бумаги я заполнила полчаса назад и, посмотрев на часы, увидела, что уже половина десятого вечера. Тем не менее я решила еще задержаться, зная, что дома как следует поработать не удастся, ведь мама и Дэн непременно начнут добиваться моего внимания.

В это время все в больнице успокоилось, звуки и разговоры стихли, и лишь изредка я слышала, как, мягко ступая по линолеуму в коридоре, мимо ординаторской проходит дежурная медсестра. Я положила ручку и, сложив руки над головой в замок, сделала несколько тянущих движений вверх, чтобы расправить позвоночник. Нет, еще неделя такой работы, и превращусь в соляной столб!

Внезапно мне пришло в голову, что Шилов, возможно, еще не ушел. Да, мы расстались, у нас нет никакого будущего, но то, что он может считать меня убийцей, почему-то не давало мне покоя. Он винил меня в том, что я недоговариваю, избегаю откровенных бесед – может, пришло время изменить своим привычкам? Может, стоит рассказать Олегу все и поставить все точки над «i»?

Я решительно встала, закрыла ординаторскую и направилась к лифту. В ортопедии царила тишина. Пациенты расползлись по палатам, часы посещений давно закончились, а дежурный врач, наверное, уже спустился в приемный покой. Постовой медсестры на месте не оказалось – возможно, пошла в туалет или еще куда? Лампа на ее столе горела.