Идеальная мишень - Чингиз Абдуллаев

— Я всегда знал, что с вами невозможно договориться. — Потапов вскочил с дивана. — Что вы себе позволяете? Генерал ФСБ специально приехал для встречи с вами, объясняет вам ситуацию, предостерегает от ошибок, а вы позволяете себе подобные домыслы. Какое вам дело до того, что они сделают с Труфиловым? Его и так найдут, без вашей помощи. Занимайтесь обычной уголовщиной и не лезьте в политику. Можете считать это моей настоятельной просьбой. Или приказом, если вас так больше устраивает.

— Я не сотрудник контрразведки, генерал, — улыбнулся Дронго. — Я всего лишь частный эксперт.

— Ну хватит, хватит, — проворчал Потапов. — Я знаю, что вы прекрасный эксперт. Но один раз в жизни послушайте доброго совета. Наблюдение с вас мы снимем. С Кочиевским договоримся, чтобы он про вас забыл на всю оставшуюся жизнь. Возвращайтесь домой, отдыхайте, работайте, если хотите. В Москве столько дел, столько запутанных историй, столько маньяков. Вы же аналитик, прекрасный эксперт. Можете помогать нашим следователям, принесете пользу.

— А Труфилова пусть ищут другие?

— Да, другие! — закричал Потапов, теряя терпение. — Разве я вам плохо все объяснил?

— Не кричите, — поморщился Дронго. — Я не люблю, когда на меня кричат.

— Извините. — Генерал снова сел на диван. Тяжело вздохнул. Немного помолчав, взглянул на Дронго и спросил:

— Ну как, согласны?

— Конечно, нет, — ответил Дронго, глядя прямо в глаза Потапову. Он поднялся с дивана. — Спасибо за предостережение, Леонид Владимирович. Но я думаю выйти на финиш раньше этих двух групп. Полагаю, что у меня неплохие шансы.

Он направился к двери. Неожиданно остановился, оглянулся. Потапов сидел на диване, откинувшись на спинку и прикрыв глаза.

— Леонид Владимирович, — позвал Дронго.

— Что? — не открывая глаз, спросил генерал.

— Вы действительно думали, что вам удастся меня отговорить? Вы считали, что я смогу отказаться от расследования?

Потапов наконец открыл глаза и посмотрел на Дронго. Долго смотрел, секунд десять. Потом опять прикрыл глаза. Усталым голосом проговорил:

— Не верил. Знаю вас, поэтому не верил.

— Спасибо. — Дронго открыл дверь и вышел в коридор.

Генерал снова открыл глаза и посмотрел в спину Дронго.

— Негодяй, — усмехнулся он.

Париж. 15 апреля

Ночью я вернулся к себе в отель. В небольшом холле сидел Широкомордый.

Увидев меня, кивнул с явным удовлетворением. Как будто я мог куда-нибудь исчезнуть. Я подошел к нему и спросил:

— Как доехали?

— Что? — Он явно удивился вопросу — ведь «идеальная мишень» должна молчать, когда в нее стреляют.

— Все прошло нормально? — продолжал я.

— Конечно, мы добрались на поезде. — Я все верно рассчитал. Самолет исключается, там регистрируют билеты и фамилию пассажира. А брать машину, показывая кредитную карточку, они не решатся. Тем более что у таких типов не бывает кредитных карточек. Они платят за все наличными.

И тут, не давая ему опомниться, задаю еще один вопрос:

— В Схетоне тоже все прошло нормально? Он явно испугался. Я говорил вполголоса; к тому же в холле, кроме сонного портье, никого не было, да и тот в этот момент говорил по телефону. Но все же Широкомордый очень испугался. Глянув по сторонам, он спросил:

— Вы о чем? Я вас не понимаю.

Я посмотрел на его пухлые пальцы. Этими самыми пальцами он пытал людей и убивал. Пусть даже таких же мерзавцев, как он сам. Возможно, именно Широкомордый прикончил ударом ножа несчастного пассажира в самолете.

— Все ты понимаешь, — пробормотал я сквозь зубы и направился к лифту.

Поднявшись наверх, я прошел в ванную и подставил голову под холодную струю. Нужно успокоиться и просчитать варианты. Да, главное успокоиться и собраться с мыслями.

Я подошел к кровати. Легко сказать успокоиться… Ведь я только и думаю об Илзе. Представляю, что сейчас чувствует моя мама. И нельзя позвонить ей отсюда, потому что «наблюдатели», возможно, подключились к моему телефону. Я даже не могу ее успокоить. Не могу позвонить ей и успокоить. Впрочем, что бы я ей сказал? Какими словами успокоил бы ее? Представляю, как мама нервничает…

Не могу сосредоточиться — одолевают все те же вопросы, мучают все те же мысли. Я с удивлением замечаю, что стал меньше кашлять. Одержимые, говорят, почти не болеют. Может быть, и я в данный момент одержим ненавистью. Хашимов даже не представляет, в каком я состоянии.

Итак, я в сложнейшей ситуации. Во-первых, Кочиевский знает, что среди убитых Хашимова не оказалось. И знает, что я в Париже. К тому же догадывается, что я мог узнать какие-нибудь подробности у покойного Ржевкина. И, наконец, он убежден, что я не знаю адресов двоих знакомых Труфилова, живущих в Париже. С этой стороны у меня одни минусы.

Более того, люди Хашимова захватили в Москве мою дочь. И Хашимов мне не доверяет. После случившегося в Схетоне они меня возненавидели. Хашимов знает, что я получаю адреса только в День операции, и не сомневается в том, что мне пока неизвестны адреса Сибиллы Дюверже и Эжена Бланшо.

И мой самый большой минус — они захватили мою дочь. Отпустят же ее лишь в обмен на твердые гарантии. Вернее, им нужна голова Труфилова. Причем, насколько я понял, — живого Труфилова.

Итак, подытожим… Меня обложили со всех, сторон. Люди Кочиевского идут за мной по пятам, а Люди Хашимова будут ждать моего сигнала. И всем нужен Дмитрий Труфилов. Одним — в качестве покойника, другим — как единственный свидетель. А мне нужна живая Илзе. Плюс согласие Кочиевского по-прежнему платить мне за каждый день моего пребывания за рубежом. Задачи почти неразрешимые, но я обязан найти выход, обязан помнить: самая главная моя цель, освобождение Илзе. Все остальное не так важно. Ни деньги, ни мое здоровье, ни даже жизнь. Смотрю на часы. Близится полночь. Нужно дождаться, когда Широкомордый поднимется в свой номер, а потом выйти из отеля, чтобы позвонить по обычному телефону.

Но это можно сделать и через час. Я уверен, мать все равно не заснет, пока не дождется моего звонка. Надо просчитать все варианты, просчитать таким образом, чтобы исключить ошибку. Трупы, которые я видел сегодня по телевизору — эти кадры до сих пор крутят по всем европейским каналам, — могут произвести впечатление даже на менее искушенного человека. Представив, что на месте убитых могла оказаться и моя Илзе, я сжал кулаки, заскрипел зубами.

Но ненависть — плохой советчик. Если я буду так нервничать, то ничего путного не придумаю. Усилием воли заставляю себя успокоиться. Мне необходимо успокоиться. Необходимо взять себя в руки и продумать план действий. У меня есть только один козырь. Они не знают, что мне известен парижский адрес Сибиллы Дюверже, не знают, что перед смертью Игорь Ржевкин успел сказать мне: именно у нее можно найти Труфилова. Кочиевский убежден, что я пока ничего не знаю.

С другой стороны, кто-то третий успел подложить взрывчатку в машину Ржевкина. На засаду в Схетон наверняка отправились несколько людей Кочиевского.

Я уверен: в Схетон за мной поехали двое. Тогда получается, что за мной следят не двое, а трое людей полковника. Значит, именно третий приехал к офису компании Ржевкина и установил в машине взрывное устройство? Я немного разбираюсь в таких вещах, хотя никогда не занимался диверсионной работой. На установку подобного устройства потребовалось две-три минуты. Нужно подключить взрывное устройство к системе зажигания, чтобы оно сработало в тот момент, когда машина тронется с места. Две-три минуты, не менее. Когда я вышел от Ржевкина и поймал такси, прошла минута, от силы полторы. К тому времени Ржевкин тоже успел выбежать из здания. Он наверняка смотрел на свою машину. Значит, у «третьего» времени в запасе не было. То есть он бы не успел управиться с автомобилем Ржевкина. Не говоря уже о том, что требовалось отключить систему сигнализации.

Но тогда выходит, что решение об устранении Ржевкина было принято Кочиевским еще до нашего разговора. Он справедливо рассудил, что не стоит оставлять в живых такого свидетеля. А может, бомбу подложили рано утром, когда Ржевкин только приехал на работу? Нет, не может быть — я сразу отметаю такой вариант. Кочиевский не пошел бы на подобный риск. Ржевкин мог уехать куда-нибудь по делам, мог просто выйти до нашей встречи и сесть в свою машину.

И тогда наша встреча могла сорваться. Если я все правильно рассчитал, то убийца должен был приступить к установке взрывного устройства в тот момент, когда я вошел в офис. За мной никто не следил, это я проверял. Где находился Ржевкин, знал только Кочиевский. Ему было важно устранить опасного свидетеля только после моей с ним встречи. Так и случилось. Значит, третий «наблюдатель» существует.

Я расхаживаю по своему номеру. Глухая стена, что напротив моего окна, все больше раздражает. Раздражает как некий символ моих попыток вырваться из тупика, в котором я оказался. Значит, Кочиевский отправил за мной троих «наблюдателей». Троих. Двое из них сопровождают меня, непосредственно следуя за мной, а еще один находится на «подстраховке». Очень умный шаг. Вычислить третьего чрезвычайно сложно. Ведь он, в сущности, не следит за мной, появляется только в тех местах, которые ему указывает Кочиевский.