Черное платье на десерт - Анна Данилова

Изольда молча достала снимки, на которых были изображены трупы лилипуток из морга, и протянула их Максимову.

Тот, вытаращив глаза и обняв правой ладонью подбородок, в каком-то нервном, судорожном порыве смазал с него остатки белой краски и взглянул на Изольду.

– Что вы мне показываете? Это же какой-то кошмар! Где вы взяли эти страшные снимки?

– В морге, Александр Сергеевич. Так это они, ваши саксофонистки?

– Да вы что, с ума сошли?! Катя и Роза только что благополучно выступили, сыграли, что называется, номер и теперь спокойненько попивают пиво в буфете. Они обожают пиво. А этих бедняжек я, слава богу, не знаю… Уф, ну и перепугали же вы меня! А эти футляры, – Максимов кивнул на притулившиеся к большому пакету черные потрепанные футляры, – стало быть, ИХ саксофоны?

– Да. Взгляните на них, пожалуйста.

– Минуточку, вы не хотите немного выпить? – И Александр Сергеевич, не дожидаясь ответа, проворно достал из-под стола початую бутылку красного вина, снял с горлышка стакан, плеснул туда немного и выпил. Затем, приподнявшись, взял с полки уже чистый стакан и налил вина Изольде.

– Выпейте, ведь уже конец рабочего дня, я так всегда балуюсь вечерком… Выпить или не выпить – это ваше дело, конечно, а мое – налить… Неплохое вино, кстати, сладкое… Я, знаете ли, лакомка, люблю сладкие вина и пирожные. Ну так что там у вас?

Максимов открыл первый футляр и вынул из него потускневший, желтого металла инструмент, затем достал из ящика стола носовой платок и тщательно вытер им мундштук саксофона. Дунул. Затем еще раз.

– Да он же… Постойте-ка… – Максимов заглянул внутрь инструмента, затем опрокинул его и слегка постучал им о колено. Высыпались какие-то коричневые горошины, и Изольда была немало удивлена, когда при ближайшем рассмотрении перед ними оказались лесные орехи – фундук!

Второй саксофон был забит жевательной резинкой, которую удалось сковырнуть и достать лишь частично.

– Что-то я ничего не понимаю… – Изольда вытряхнула из пакета на пол явно циркового происхождения (или предназначения) маленькие грязноватые платья с париками и посмотрела на Максимова, как бы призывая его разделить с ней недоумение по поводу этих странных и неприглядных вещей. – А вы? Вы можете мне сказать – это цирковые костюмы? Быть может, вы что-то слышали о двух лилипутках, работающих в музыкальном жанре, вроде ваших Кати и Розы? Или пригласить их сюда, чтобы задать им этот вопрос? Ведь этих маленьких женщин с фотографий убили на днях в нашем городе, и ни одна живая душа не хватилась их, они еще даже не опознаны!

– Я, конечно, рад помочь вам, и мы непременно расспросим Катю и Розу об этих женщинах, но вам не кажется это странным: орешки, жевательная резинка, забитые в саксофоны?.. Первый раз вижу такое циничное отношение к музыкальному инструменту. Единственное, что я могу сказать точно, эти лилипутки не музыканты. Ни один уважающий себя музыкант не стал бы таким кощунственным образом глумиться над инструментом. Это же уму непостижимо! И хотя не принято плохо говорить о покойниках, но… вы же сами видели…

– Выходит, никакие они не циркачки и не саксофонистки, но зачем-то таскали за собой весь этот хлам… Вы только посмотрите, какие грязные и линялые платья, а парики? Они же все свалянные! Позовите, пожалуйста, своих девушек, и я поговорю с ними…

Максимов пожал плечами и покинул гримерную. Изольда слышала его гулкие шаги на лестнице, а спустя несколько минут (во время которых она быстро просмотрела ящики стола и полку, нет ли там чего интересного, затем порылась в разбросанных по всей комнате вещах, но ничего такого, что могло бы указать на связь между максимовской труппой и погибшими «саксофонистками», не нашла. Послышался мелкий цокот каблучков в сочетании с шаркающими тяжелыми шагами. Дверь распахнулась, и она увидела двух маленьких розовощеких лилипуточек в ярко-зеленых, отлично сшитых, новых шелковых платьицах с болтающимися за спинами белыми миниатюрными цилиндрами, держащимися на тонких резинках, впившихся в белые плотные шейки. Стройные, хотя и полноватые ножки циркачек были затянуты в кремовые прозрачные чулочки, но особенно хороши были черные лакированные туфельки-шпильки.

Артистки запыхались – должно быть, бежали по лестнице, поднимаясь из буфета наверх, к себе в гримерную.

Они были немного похожи на убитых «саксофонисток» – так же, как все лилипуты чем-то похожи друг на друга. «Быть может, когда им будет лет по пятьдесят, они будут выглядеть точно как те, что изображены на снимках из морга», – подумала Изольда, представляясь и знакомясь с девушками.

– Катя, – назвала себя кареглазая рыжеволосая артисточка и улыбнулась, из чего Изольда сделала вывод, что Максимов не предупредил их о довольно мрачной цели визита. Они явно ничего не знали о снимках, иначе вели бы себя совсем по-другому.

– Роза, – просияла голубоглазая куколка и, чуть покачнувшись, сделала реверанс.

«Да они же набрались по уши!»

Изольда протянула им снимки и спросила, не были ли они знакомы с убитыми.

– Роза, да это же те две дуры, которых мы видели в Лазаревском, помнишь? Мы видели их, – обратилась Катя к Изольде, – видели несколько раз во время гастролей, причем в разные годы и в разных местах… Они хотели выступать вместе с нами, но договариваться с Александром Сергеевичем почему-то не решались, а пытались сделать это через нас.

– Странно, а почему же я ничего об этом не знал? – удивился Максимов.

– Да потому, что мы вам об этом не говорили! Зачем нам в труппе еще два лишних рта, если у нас и самих-то контрактов раз, два и обчелся?! – всплеснула руками возбужденная от пива Катя, и по ее поведению Изольда поняла, что она в труппе чувствует себя если не хозяйкой, то уж во всяком случае играет не последнюю роль и что ее голос здесь имеет вес.

Роза больше улыбалась и строила глазки, чем говорила по существу. Даже взглянув на фотографии, сделанные в морге, Роза отреагировала на это довольно спокойно, словно ей каждый день приходилось видеть подобные вещи.

– Да, это точно они… Две старые грымзы-саксофонистки, они говорили, что у них номер, они работали, кажется, еще с Юрой… Видали мы такие номера, у нас самих денег нет, вечно ищем, к кому бы пристроиться…

– Разве программа «Лилипуты и Гулливер» не самостоятельная? – спросила Изольда, которая, подышав всего лишь час одним воздухом с артистами и попытавшись примерить на себя их тяжелую, полную лишений и невзгод жизнь, прониклась к ним симпатией и жалостью.

– Нет, у нас всего лишь несколько номеров, остальное – классическая программа провинциального, местного цирка. Но зрители клюют именно на лилипутов, и, хотя нас осталось уже совсем мало, статус цирка лилипутов еще сохранился…

«Да уж, – подумала Изольда, оглядывая верзилу Максимова, – лилипут!»

– А кто такой Юра, которого вы сейчас упомянули? Вы сказали, что эти женщины работали у него?

– Он тоже лилипут, Юра… Работал в цирке, но давно ушел.

– Почему?

– Да у него крыша поехала, – хохотнула Катя. – От него уже сто лет назад ушла жена, а он до сих пор по ней убивается…

– И сколько же ему лет?

– Много, а что? Его тоже убили?

– Вы не слушайте их, – вставил Максимов, который во время разговора продолжал манипулировать со своим лицом, накладывая какую-то зеленую пахучую маску. – Это ведь женщины… Вы не смотрите, что они такие маленькие, у них все как у настоящих женщин, а уж характер – никакого терпения не хватит! Юра – хороший артист, талант, именно он организовал эту труппу, действительно очень давно сколотил ее из нищих лилипутов. Ведь вы, НЕлилипуты, ничего не знаете о таких вот симпатичных малышках, как эти…

– Вы как будто тоже НЕлилипут, – заметила, покраснев за него, Изольда. – Но мы на самом деле мало знаем о вас. – Она повернула голову, чтобы взглянуть на сидящих прямо на столе и болтающих ножками Катю и Розу. – Думаю, что вам несладко живется…

Девушки (Изольда не могла бы назвать их женщинами из-за их миниатюрности и мультяшных голосков) никак не отреагировали на ее слова: привыкли, наверно.

– Так вот… Он сколотил труппу, арендовал на свои деньги зал в помещении старого хореографического училища, и они стали репетировать. Он сам писал сценарии и придумывал номера, никому не доверял мастерить реквизит, словом, человек был на своем месте…

– Он где-нибудь учился всему этому?

– Да, безусловно. Он закончил цирковое училище, и к тому времени, как он решил организовать свою труппу, у него был довольно большой опыт работы в цирке… Кроме того, Юра – прекрасный дрессировщик!

– Да? И что с ним приключилось?

– Он влюбился в одну девушку и женился на ней…

– Она тоже лилипутка?

– О нет, она была совсем не лилипуткой… – Максимов глубоко вздохнул и покачал головой. – Это была сказка, а не девушка. Но не совсем, как бы это получше объяснить, благополучная… Юра, можно сказать, спас ее, вылечил, взял в свою труппу и научил всяким штукам. Красивая девица, способная, она быстро все поняла и стала уже сама придумывать какие-то немыслимые номера, порою даже опасные… Тоже дрессировала животных и птиц… Их стали приглашать центральные цирки страны, на них шел зритель. Появились деньги, казалось бы, все шло хорошо, и вдруг Юра понял, что у него с молодой женой возникли проблемы…