Мрачные ноты (ЛП) - Годвин Пэм

Хватка на моем горле исчезает, а затем отстраняется и Эмерик. Я хватаюсь за шею, жадно глотая воздух и борясь со страхом, леденящим мои вены и слезами, застилающими глаза.

Он стоит возле кровати, поправляя через полотенце свой твердый восставший член, который я по-прежнему так и не видела.

Эмерик смотрит на меня сверху вниз, проводя рукой по своим волосам.

— Ты еще не готова.

Убрав руку с ноющего горла, я сажусь, несмотря на дрожь в теле.

— Не готова к чему? К сексу?

— Не готова для меня! — Он подходит к шкафу, извлекая оттуда черные трусы и клетчатые носки. — Так что хорошенько подумай в следующий раз, прежде чем заявлять о своем желании понаблюдать, как я дрочу.

Я судорожно сглатываю.

— Я не понимаю. Зачем ты душил меня? Для устрашения?

Если цель была такова, то она достигнута. Мое сердце все еще готово вырваться из груди.

— Это демонстрация. — Эмерик пересекает пространство комнаты, останавливаясь у изножья кровати и бросая хмурый взгляд на свою эрекцию. Затем его глаза встречаются с моими. — Я получаю удовольствие, видя, как твое тело подвергается боли, осознавая, что я причина слез на твоих глазах. Но это возможно лишь тогда, когда ты полностью доверяешь мне и даешь мне это добровольно.

Было ли это добровольным? Был ли вообще у меня выбор?

— Если ты так беспокоишься обо мне, то почему мы не можем сделать это без... слез?

Его взъерошенные волосы и густые ресницы сглаживают его суровость, но холод его голубых глаз напоминает мне, что если в нем и есть хоть немного нежности, то она меркнет перед его неудержимым темпераментом.

Он бросает взгляд на часы и вновь возвращается ко мне.

— У меня имеется укоренившаяся сексуальная потребность выводить женщину за пределы ее комфорта. Как только ты созреешь для того, чтобы я ввел тебя туда, тебе придется подавить свои инстинкты, но я обещаю... что результат превзойдет любой из оргазмов.

Может ли что-то превзойти оргазм? Возможно, это что-то более глубокое, сродни тому обжигающему чувству, которое наполняет меня, когда я понимаю, что он наслаждается мной? Даря ему наслаждение, я погружаюсь в состояние эйфории. Так что да, возможно интим — это нечто большее, чем просто лежать на спине, пока он совершает на мне телодвижения. Но я понятия не имею, каково это.

Я сглатываю. Мне не ясно, что я чувствую относительно удушья. За пределами ли это моего комфорта? На что еще он способен?

— Почему ты толкаешь меня на это?

— Это абсолютное доверие, и в этом неограниченная власть.

Несмотря на внутреннюю тревогу, мне удается сохранять самообладание.

— Я не хочу быть в чей-то власти...

— Все не так, Айвори. Власть заключена в тебе. Именно ты устанавливаешь границы и вправе решать, когда все прекратится. — Его суровый взгляд по-прежнему сосредоточен на мне, а грудь вздымается чаще. — Ты не воспользовалась стоп-словом.

Черт, совсем забыла.

— Я просто не могла говорить, когда твоя рука...

— Бред. Ты и не собиралась.

Я одергиваю подол рубашки.

— В этом и заключался урок, так ведь?

— Именно.

Не сказав больше ни слова, он скрывается в гардеробе, оставляя меня в полной растерянности.

Через несколько минут Эмерик возвращается полностью одетым и сообщает мне, чтобы я шла на кухню, как только буду готова.

Цель преподнесенного им урока завладевает моим разумом, пока принимаю душ, расчесываюсь, чищу зубы и одеваюсь в одиночестве в его спальне. Я отдаю себе отчет в том, что мои представления о сексе и мужчинах отчасти поверхностны, но все же его хватка на моем горле — это ничто по сравнению с последними четырьмя годами моей жизни, наполненными болью и страхами. Это ни в коей мере не оправдывает его методы, но ошеломляюще грубый подход, возможно, действительно имеет место быть.

В следующий раз, когда возникнет подобная ситуация, я не забуду о стоп-слове. И Эмерик точно не проигнорирует его. Сколько я его знаю, он ни разу не взял на себя больше, чем позволено мной. Боже, в этом и правда заключена сила. Будучи уверенной, что он остановится, услышав то самое слово, я чувствую себя сильнее, решительнее... спокойнее.

Спускаюсь по ступенькам, наслаждаясь мягкостью кожи новой обуви. Милые балетки с ненавязчивыми серебристыми стразами и черной сеткой в области пальцев. Они отлично гармонируют с красным кружевным платьем с рукавами в три четверти, которое не даст замерзнуть осенними вечерами. Прямой подол проходит ниже колен, а под лифом имеется плетенный пояс, который фиксируется на талии.

Вкупе этот наряд помогает мне чувствовать себя утонченной и... желанной. Мое сознание взывало к совести, напоминая, что я не заработала на эти вещи. Вот только Эмерик ясно дал понять, отдавая их мне, что я его, и, соответственно, все, чем он владеет, автоматически и мое Осознание этого давалось мне очень сложно. Но сейчас я надела этот наряд, так как его подарок значит для меня гораздо больше моей чертовой совести.

Я застаю его сидящем за столом на кухне, ковыряющимся вилкой в тарелке с тостом и яичницей с сыром и беконом. Увидев меня, Эмерик замирает. Двигаются лишь его глаза, полыхающие под темными бровями, когда он окидывает меня изучающим взглядом сверху вниз.

Безусловно, он купил мне эти вещи, потому что мой гардероб был нулевой. Но по мере того, как его взгляд скользит по мне, я осознаю, что он выбирал его, думая обо мне, возможно, представляя, как я буду выглядеть в том, что ему по вкусу.

В конце концов, непоколебимые черты его лица смягчаются от удовлетворения. Что-то внутри меня прорастает и укореняется. Он доволен, что я приняла его подарок. Мне это непривычно, но понимание, что я нравлюсь ему, идеально сочетается со всеми остальными чувствами, которые Эмерик пробуждает во мне.

Наши взгляды встречаются.

— Платье подходит тебе, как нельзя лучше.

Мое сердце готово выпрыгнуть из груди.

— Не ожидала, что оно настолько хорошо сядет.

Его взгляд перемещается на мои губы.

— Садись и поешь.

Его пестрый галстук, светлая рубашка и коричневые брюки смотрелись бы слегка старомодно на большинстве мужчин. Но Эмерик выглядел словно метросексуал. Черт возьми, чтобы ни было на нем одето, трусики девушек все равно становились бы мокрыми, когда он проходит мимо.

Меня окутывает аромат крепкого кофе, когда я сажусь рядом с ним.

— Сегодня без жилета?

— Погода располагает к куртке.

Замечаю коричневую замшевую куртку, висящую на спинке его стула. Ее длинные рукава помогут скрыть сбитые костяшки на его руках.

Он наполняет едой мою тарелку, наливает в стакан сок и кладет руку на мое бедро. Никто не заботился обо мне так после того, как отца не стало. Сейчас, сидя здесь в прекрасном наряде, наполняя свой желудок вкусной едой, я смотрела на него, как девушка без отца на того, кто может ее защитить, как ученица на своего учителя, но в придачу к этому я видела в нем мужчину, которому готова была открыть свое сердце.

Эмерик заполняет так много пустот в моей жизни, а моя страсть к нему только сильнее привязывает меня к миру, о котором я столько мечтала. К миру, в котором я общаюсь с мужчиной, потому что правда хочу этого, потому что он заботится обо мне, как и я о нем.

Вот только он утверждает, что я не готова.

До того, как повстречала его, я хотела только нежности, а что теперь?

Когда я всерьез занялась музыкой, меня постигло ошеломляющее открытие, что Бах использовал в своем творчестве контрапункт. Те, кто не разбираются в музыке, слышат лишь мешанину звуков, какофонию. Но, сочиненное им, это множество мелодий, причем каждая его рука играла свою версию одного и того же произведения.

Контрапункт — излюбленный прием Эмерика абсолютно во всем, что он делает. Одной рукой он играет с нежностью и сдержанностью, а другой — со всем темпераментом и желанием доминировать. Но как бы не были противоречивы его действия, он возводит их до совершенной гармонии.

Я выпускаю вилку из рук и сжимаю его руку, лежащую на моем бедре.