Девичьи игрушки - Владимир Лещенко

Сотник не обращал внимания, спокойно ступая прямо в кровавые лужи, какие его спутники все ж старались обойти. Портреты предков князя Остророжского, висевшие на стенах, так же были порублены и испакощены.

– Тут, что ли? – спросил он у трясущегося пленника – маленького седого человека в вытертом турецком кафтане. – Тут, пан библиотекарь?

– Точно так, ваша милость.

Казаки при участии Батыра ловко привязали несчастною к столу, на котором тот книги листал да выписки делал.

– Так скажи мне, есть ли у тебя книга одна… Привез ее прадед княжий из Москвы, при короле Сигизмунде… не припомнишь? – почти ласково справился Подкова.

И от этой ласковости редкие волосы стали дыбом на голове немолодого бакалавра Станислава Гуты. Страшнее даже стало, чем когда вырвали его из толпы по безмолвному приказу этого жуткого шляхтича да поволокли куда-то.

– Я ведь знаю, что она здесь! Отдай – и отпущу…

«Умрешь без мучений», – говорил хищный взгляд сотника.

– Не помню, милостивый пан, – выдавил из себя Станислав. – Я лишь месяц тут…

– И прежний библиотекарь тебе ничего не передавал? – добродушно усмехнулся сотник. – Зачем врешь? Добро княжье бережешь? Так нет уже князя!

– Нет, ваша милость, не передавал. Помер он. Потому князь меня и нанял.

И проклял себя в очередной раз премудрый бакалавр, что согласился на сытное да хлебное место остророжского библиотекаря, что променял должность наставника бернардинского коллегиума – пусть голодную, зато за неприступными львовскими стенами…

Что уж теперь…

– Хозяин, может, ногти ему снять? – белозубо улыбнулся татарин Батыр. – Сразу вспомнит!

Ян посмотрел в белые от ужаса глаза пожилого библиотекаря. Смотрел долго и понял: не врет.

И мысленно выругался.

Выходило, что почти даром он влез во все эти дела, даром три месяца мотался по Литве да Подолии, сколачивая сотню, даром вытащил из полоцкой тюрьмы Басаврюка, что стало в сотню червонных.

Правда, и на этот случай был дан ему приказ – сжечь все, чтобы уж точно книга не досталась никому. Но сжечь все равно придется…

Развернувшись, ударил он кулаком в лоб Станислава Гуты, и погас навеки свет в очах того. Вроде и рука у пана сотника была не такая большая, и кулак не больно тяжелый. А убил на месте – да не в висок или в переносицу как бывает, а в лоб, где кость толста и прочна.

– Ото ж! – только и нашелся сказать казак Хорько перекрестившись. – Добрый удар!

Не глядя на мертвое тело, Подкова вздохнул и вытащил с полки первую книгу…

На площади перед костелом Басаврюк творил суд над шляхтичами да приспешниками их.

Им выжигали глаза, ломали руки и ноги, сдирали кожу и обезумевших от боли поливали кипятком из казанов, где уже варились их дети.

Гайдуков, что не сложили оружия, сажали на кол или вешали за ребро и подпаливали медленным огнем.

Священников латинских и монахов, каких набралось десятка два, решили просто сжечь, но раздумали – и, тоже облив кипятком, бросили умирать долгой и страшной смертью.

– Жида, ксендза и пса на одну осину! – комментировал Басаврюк.

А пока творились все эти дела, какие даже летописцы того жестокого века не всегда пером описывали. Пока рвала четверка волов князя Стефана, да разодрать не могла (не знал Басаврюк, что надлежит человеку сперва сухожилия надрезать, а княжеского палача, который бы мог ему это подсказать, головой в костер одним из первых сунули)… В это время Подкова просматривал книги…

Брал с полок, листал, проглядывал, кидал на пол.

Батыр со стрельцами да казаками снимал с иных дорогие оклады, безжалостно топча чужеземную мудрость. Иногда люди сотника чуть не дрались из-за серебряных застежек и самоцветов. Стрелец Семен, изучая золотое тиснение, думал, скребя затылок, – нельзя ли как-нибудь его ободрать да счистить: глядишь, на десяток дукатов угорских набралось бы золота.

А Подкова все листал книги, и все чаще срывались с его надменных губ слова, какие и пьяному казаку было бы зазорно употребить.

Удача улыбнулась ему на шестисотой книге – уже за полдень, когда на шпиль костела подтянули поруганные тела княгини и дочерей, а псы уже не хотели есть шляхетского мяса.

Пролистав ветхие страницы, помнившие и Грозного царя, каким до сих пор детей в Новгороде да Риге пугают, и Лжедмитрия, и бегство ясновельможных из разоренной Москвы, пан Ян мысленно вознес молитву – не к Богу и даже не к его противнику.

– Батыр, Семен, оборвите с книг уборы самые дорогие, да побыстрее, – скомандовал шляхтич, и по говору не отличить его было от любого из подданных царя Московского.

Торопливо обернул книгу кафтаном несчастного библиотекаря.

– Когда вернусь, чтобы все закончили, – буркнул он.

Через час пьяные от горилки и крови люди увидели, как над замком княжьим поднимается дым. Тут вспомнили, что не разграблен он еще толком, кинулись тушить заполошно и почти потушили – разве что с десяток залов да библиотека дотла сгорели.

А следующим утром вышел из ворот разнесенного в пыль и прах Остророга отряд, вернее, даже три. Литвины, во главе почему-то с немцем, тысяча без малого казаков Басаврюка, что нынче уже не вахмистром был, а куренным, и совсем маленький отрядец десятка в два человек – им и командовал сотник Подкова.

– Спасибо тебе, брат Ян, – искренне обнял его Басаврюк на прощание. – Хоть и не нашей ты веры человек, а славное дело сделал! Ну как ловко ты придумал! Мне бы нипочем не догадаться! И сон-зелье сварил, и другое, что нам заснуть не дало… И пиво подсунул ловко псам княжеским…

– Да чего там сложного? – улыбнулся Подкова. – Поймал двух холопов да сказал: мол, помогите отнести бочку, что князь слугам посылает. Они своих увидели, да и ничего не заподозрили.

– Вот и я говорю: просто, а как хитро! Пошел бы ты с нами, а?!

– Нет, спасибо, брат, но дела у меня еще остались.

– Ну и ладно! А я вот, пока хоть один лях и жид на Украине остался, саблю в ножны не спрячу. Черту душу отдам! Прощай, пан сотник, может и увидимся! А все ж жаль, что с нами не идешь!

Тронулась толпа и пошла прочь – слитно, как огромное многоголовое, многорукое животное.

На месте осталась лишь горстка людей – с треть прежней сотни.

– Отъедем, пан Иоганн, – вдруг молвил Подкова. – Поговорить надо.

Отъехали.

– Ну что ж, твоя милость Иоганн, я свое обещание выполнил. Теперь Радзивиллу уже никто не помешает продать Литву шведской короне. Единственный князь Стефан был, кто на гетманство претендовать мог, помимо пана Януша.

– Благодарю тебя, уважаемый воин, – произнес на чистом русском швед. – Я попрошу, чтобы о тебе доложили моему королю, и он попросил бы брата своего, царя русского Алексия, достойно тебя вознаградить…